Егор Радов - 69

Потом приходит хозяин и приносит еще выпивку. Никто не помнит, кто здесь именинник. Никто не знает, кто здесь жених или невеста. Никто ни с кем не знаком. Но всем весело. Вот оно — решение проблемы одиночества и досуга!

"Кузьмич" по рецепту Сладкой Энн. Взять «пробитой», но не запаренной анаши (количество зависит от качества конопли и географии ее произрастания), положить на сковородку, поджаривать до подрумянивания в подсолнечном масле, полученную смесь съесть. Пр упреждение: бойтесь передозировки. Доза зависит от крепости «травы». Минут через десять — «приход». Полнейший кайф!

В безумном споре, среди дымной комнаты, где шесть мужчин пьют одну бутылку сухого вика, Андрей Левин неожиданно говорит:

— В конце концов, что есть цель нашего наличного бытия? Приятные моменты, по-моему, и только. На пороге уничтожения я вспомню только о том, чтобы сделать что-то себе запоминающееся, и после своей кончины ты будешь пребывать в этих мгновениях, которые ты специально расставил, словно флажки на лыжне, по всей своей жизни.

— Андрей, — сказал серьезный бородатый человек, — если бы мы с вами пили в средние века, я бы сжег вас на костре за ересь!

Андрей улыбнулся.

— И все равно, сколько было этих моментов, — продолжил он, — восемьдесят шесть или всего один, важно, что они были. Важно, что ты существовал хоть миг. Иначе ты — полный труп уже сейчас.

— Послушайте! — закричал некий хромой человек. — Но вы разве думаете, что делаете что-то оригинальное? Вы находитесь в стаде и делаете то, что принято. Будь вы девушкой в раннем средневековье, вы скорее всего хранили бы девственность, в то время как с ейчас вы можете трахаться со всеми и быть христианином. Так что вы и в своих моментах не существуете. Вы в них труп. Важно не это. Цель всего, в конце концов, — любовь. И смирение. Любовь можно понимать как угодно. И вообще понимать ничего не нужно. Нужно просто любить.

— Я любил и люблю, — сказал Левин. — Я знал, что это такое. Чего же мне желать от рая, если я знал рай такого рода?

— Ваша земная любовь — это полная фигня. Посмотрим, как вы заговорите, когда она рухнет.

— Мне достаточно того, что она была. Я имел этот опыт. А теперь, Боги, я хочу чего-то нового!

— А что может быть еще нового, коли скоро уже конец света? Пора подумать и о душе.

— А мне, — сказал, наконец, Андрей Левин, — плевать на душу в таком смысле. Я готов отвечать за свою жизнь. Но я люблю эти мгновения и буду пить за них вино!

И они замолчали. В конце концов им надоели все эти слова. Им просто нравилось сидеть вот так вместе, пить вино и разговаривать на важные темы. Станет ли этот вечер Мгновением? Нет, не станет, поскольку мало вина.

Иван Павлович Курочкин вышел из своей конторы и пошел по направлению метро «Пушкинская» по Тверскому бульвару. Иван Павлович шел и радовался весеннему воздуху, концу рабочего дня и своей осмысленной жизни. Подойдя к площади, он увидел множество моло х людей в черных куртках и кепках с большими козырьками. Их было очень много — сразу было видно, что они собрались не случайно. Иван Павлович подошел к стоящему рядом парню в красно-белом шарфе и спросил его:

— Послушай, сынок, ты не знаешь, что здесь происходит?

Парень лениво махнул рукой, но все же ответил:

— Да ничего особенного. Просто фашисты справляют день рождения Гитлера.

И вот тут-то Иван Павлович опешил. Как сказал ранее запрещенный поэт, "и понял, что я заблудился навеки в слепых переходах пространств и времен". Эта строчка сразу же пришла на ум.

— Не понимаю, — громко сказал Иван Павлович, так как ему казалось, что последних фашистов он убил в 1945 году в Берлине, — Ничего не понимаю. Просто смещение какое-то получается.

И точно: на следующий день Ивана Павловича пригласили на концерт рок-группы "Смещение".

Вперед, пока сердце трепещет, словно мотор, а свобода играет в теле звуками му!.. Ненаглядная женщина находится рядом, прямо под рукой, протянутой вперед, чтобы сорвать цвет жизни и положить его в свою переметную сумку, чтобы он нераспечатанным талисм аном охранял нас от бедствий и ментов! Хиппи любят удовольствия и свободу, панки, в конце концов, то же самое, да и вообще все нормальные люди. Просто у них у всех разные эстетические формы проявления этих априорных и архетипных вещей. Да здравствует Юнг и Хайдеггер! Да здравствует Сладкая Энн! Свободу маленькому Джо! Ура!

Вот здесь — on the roаd — я живу свою жизнь в шестьдесят седьмом году, хотя за окном скоро наступят иные тысячелетия и эпохи; но мы объединены с моей подругой тайной ночных занятий, которые ни для кого не тайна, и мы рвемся вперед, чтобы достичь опьян ения соляркой очередного КамАЗа или КАЗа; и холод заставляет нас обниматься и чувствовать, что одно тело хорошо, а два тела лучше; утрата осознанной необходимости даст нам возможность гордиться своими достижениями в личной жизни; и пускай наши дети рожд тся прямо из нас и вырастают на радость себе самим!

Я смеюсь, и она улыбается, ведь мы плюралисты и понимаем толк во всем, мы шлем приветы «системе» и богеме и уверенно идем по зимней дороге, чтобы торжественно войти в город Вильнюс и выпить там рюмку ликера, прежде чем напиться окончательно. И мне нап левать на ракеты MX, которые сейчас прервут мой жизненный путь вкупе со всем человечеством. "Что ж, — подумаю я, если еще способен буду думать, — значит так было суждено". И я попрошу себе херес из личных подвалов Сатаны, если, конечно, он существует, и е сли я попаду в ад. А если вам суждено небытие, то на нет и суда нет.

Развод А. Кулаковой и А. Левина. А. Левин одет в тройку, и лишь Кулакова осталась вдвойне прежней — заплаты, свитер и даже какой-то рюкзак, правда, не для туризма, а в качестве контркультурного символа. Они долго стоят, ожидая. Кулакова крестится и го ворит:

— Больше нет никаких чувств!

И злой Левин отвечает ей:

— Ты не понимаешь ничего ни и Боге, ни в черте. Ты — ноль!

Она обижается, потом их приглашают для развода. Молоденькая судья быстро проворачивает всю эту процедуру и после совещания объявляет, что брак можно считать расторгнутым. Дикая радость охватывает обоих бывших родственников. Они выходят из суда, и Леви н говорит:

— Фиг с тобой, пошли пить шампанское! Но я все равно к тебе очень плохо отношусь.

И они идут в пиццерию.

Однажды он опять лежит на своей красной кушетке и закуривает четвертую сигарету. Он зевает, глядя в окно. Везде такая скука и одиночество. Он хочет быть андрогином, но знает, что это трудоемкий религиозный процесс. И любовь все равно остается и теряет лишь свою конкретную воплощенность, словно человеческое существо, явившись на свет божий в виде ребенка, готового жить и переживать, вернулось снова к исходной точке, а именно — к мужской потенции. Ведь материя в принципе может перейти в чистую энергию, и теперь он чувствует себя перенаполненным своей личной любовью, которая раньше была адресована объекту, и любовь тяготит его, словно неосвобожденные кишки. Он зевает и пытается привыкнуть к этому неопределенному энергетическому состоянию, которое вызрева ет в нем на манер дурной болезни, которую все равно придется лечить, потому что она еще проявит себя. Потом он с ненавистью плюет в потолок и закуривает снова.

Рядовой Левин вместе с рядовым Сергеевым запираются в кладовой солдатской столовой, куда улыбающийся повар-ефрейтор Газелин приносит готовое наркотическое вещество, собранное по ночам на цветочных грядках трудолюбивыми солдатами, которые, словно пче перелетая короткими перебежками, чтобы не заметил злой офицер, с одного мака на другой, добывали ценный опиум, нужный их душам и телам для отдыхновения от дел ратных. Сергеев приготовил «черную» в солдатской кружке, а Газелин проследил. Левин был пригл ен в качестве любителя. — Кушать подано! — сказал Газелин, предъявляя также общему взору прокипяченный шприц с одной единственной дефицитной в рядах Советской Армии иглой.

После этого Левин обнажает свою мускулистую рядовую руку, и Сергеев делает ему укол в вену.

— Ax! — говорит Левин, чувствуя приход, и прямо-таки оседает на какой-то стул, дрожа от удовольствия. Щеки его розовеют, и он говорит:

— Отлично получилось!

После этого колются Сергеев и Газелин. Потом они расстаются, Левин идет выполнять какую-то очередную работу, которая была ему приказана, и чувствует себя превосходно. Но потом, в процессе работы, у него вдруг резко начинает болеть голова. За головой — живот. А тут и температура поднимается. Левин сперва не обращает внимания на эти явления, но потом понимает, в чем дело.

— Идиоты! — говорит он. — Они сделали грязное вещество!