Виктор Пелевин - Колдун Игнат и люди (сборник)

– Что это значит? – подняв уши, спросил Николай.

– А то, что у мыльных пузырей есть свойство лопаться. Мы не можем тебя убить, ты прав, – но посмотри на него. – Вожак показал лапой на Сашу.

– Я его не знаю, – тявкнул Николай. Его глаза опустились на Сашину тень.

Саша тоже посмотрел вниз и оторопел: тени всех остальных были человеческими, а его собственная – волчьей.

– Это новичок. Он может занять твое номинальное место в стае. Если победит тебя. Ну как?

Последний вопрос вожака явно передразнивал характерный вой Николая.

– А ты, оказывается, знаток древних законов, – ответил Николай, стараясь рычать иронично.

– Как и ты. Разве не ими ты собираешься приторговывать? Только ты не умен. Кто тебе за это заплатит? Большая часть того, что мы знаем, никому не нужна.

– Есть еще меньшая часть, – пробормотал Николай, ощупывая круг глазами. Выхода не было – круг был замкнут.

Саша наконец понял смысл происходящего. Ему предстояло драться с этим жирным старым волком.

«Но ведь я здесь случайно, – подумал он. – Я не слышал никакого зова и даже не знаю, что это такое!»

Он посмотрел по сторонам – все глаза были направлены на него.

«Может, сказать всю правду? Вдруг отпустят...»

Он вспомнил свое превращение, потом – как они мчались по ночному лесу и дороге – ничего прекраснее он не испытывал в жизни. «Ты просто самозванец. У тебя нет ни одного шанса», – проговорил чей-то знакомый голос в его голове. А другой голос – вожака – сказал в ту же секунду:

– Саша, это твой шанс.

Он собирался открыть пасть и во всем признаться, но его лапы сами собой шагнули вперед, и он услышал хриплый от волнения лай:

– Я готов.

Он понял, что сам сказал это, и сразу успокоился. Волчья часть его существа приняла на себя управление его действиями, он больше ни в чем не сомневался.

Стая одобрительно зарычала. Николай медленно поднял на Сашу тусклые желтые глаза.

– Только учти, дружок, это очень маленький шанс, – сказал он. – Совсем маленький. Похоже, что это твоя последняя ночь.

Саша промолчал. Старый волк по-прежнему лежал на земле.

– Тебя ждут, Николай, – мягко сказал вожак.

Тот лениво зевнул – и вдруг взлетел вверх; распрямленные лапы подбросили его в воздух, как пружины, и когда они ударились о землю, ничто в нем не напоминало большую усталую собаку – это был настоящий волк, полный ярости и спокойствия; его шея была напряжена, а глаза глядели сквозь Сашу.

По стае опять прошел одобрительный рык. Волки что-то быстро обсудили; один из них подбежал к вожаку и приблизил пасть к его уху.

– Да, – сказал вожак, – это несомненно так.

Он повернулся к Саше:

– Перед дракой положена перебранка. Стая желает.

Саша нервно зевнул и поглядел на Николая. Тот двинулся вдоль границы круга, не отрывая глаз от чего-то, расположенного за Сашей, – и Саша тоже пошел вдоль живой стены, следя за противником. Несколько раз они обошли круг и остановились.

– Вы, Николай Петрович, мне отвратительны, – выдавил из себя Саша.

– Об этом, – с готовностью ответил Николай, – будешь своему папаше рассказывать.

Саша почувствовал, что напряжение прошло.

– Пожалуй, – сказал он, – я-то во всяком случае знаю, кто он.

Это была, кажется, фраза из старого французского романа – она была бы уместней, возвышайся где-нибудь слева залитый луной Нотр-Дам, но ничего лучше не пришло в голову.

«Проще надо», – подумал он и спросил:

– А что это у вас под хвостом такое мокрое?

– Да это я какому-то Саше мозги вышиб, – рыкнул Николай.

Они опять пошли – по медленно сходящейся спирали, держась друг напротив друга.

– На помойках, наверное, и не такое бывает, – сказал Саша. – Вас там не раздражают запахи?

– Меня твой запах раздражает.

– Потерпите. Скоро наступит смерть, и это пройдет.

Николай остановился. Саша тоже остановился и прищурился – свет фонаря неприятно резал глаза.

– Твое чучело, – тихо сказал Николай, – будет стоять в местной средней школе, и под ним будут принимать в пионеры. А рядом будет глобус.

– Ладно, давайте напоследок на «ты», – сказал Саша. – Ты любишь Есенина, Коля?

Николай ответил неприличной переделкой фамилии покойного поэта.

– Зря ты так. Я у него замечательную строку вспомнил: «Ты скулишь, как сука при луне». Не правда ли, скупыми и емкими...

Николай Петрович прыгнул.

Саша совершенно не представлял себе, что такое драка двух волков-оборотней. Однако каким-то образом все становилось ясно по мере развития событий. Пока он и его противник ходили по кругу и переругивались, он понял, что это делается не только чтобы развлечь стаю, но и чтобы противники могли присмотреться друг к другу и выбрать момент для атаки. Он допустил оплошность – увлекся перепалкой, и противник прыгнул на него, когда его слепил свет фонаря.

Но как только это произошло – как только передние лапы и оскаленная пасть Николая высоко поднялись над землей, время изменилось: продолжение прыжка Саша видел уже замедленно, и пока задние лапы Николая отрывались от земли, он успел обдумать несколько вариантов своих действий, причем его стремительные мысли были совершенно спокойны. Он прыгнул в сторону – сначала дав телу команду, а потом просто наблюдая, как оно пришло в движение, оторвалось от земли и взлетело в плотный темный воздух, пропустив падающую сверху тяжелую серую тушу. Саша понял свое преимущество – он был легче и подвижней. Зато противник был опытней и сильней и наверняка знал какие-нибудь тайные приемы – опасаться надо было именно этого.

Приземлясь, он увидел, что Николай стоит боком, присев, и поворачивает к нему морду. Ему показалось, что бок Николая открыт, и он прыгнул, целясь раскрытой пастью в пятно более светлой шерсти – откуда-то он уже знал, что так выглядит уязвимое место. Николай тоже прыгнул, но как-то странно – разворачиваясь в воздухе. Саша не понимал, что происходит, – вся задняя часть Николая была открыта, и он словно сам подставлял свою плоть под клыки. Когда он понял, было уже поздно: жесткий, как стальная плеть, хвост хлестнул его по глазам и носу, ослепив и лишив обоняния. Боль была невыносимой – но Саша знал, что ничего серьезного с ним не случилось. Опасность была в том, что секундного ослепления могло хватить врагу для нового – последнего – прыжка.

Падая на вытянутые лапы и уже считая себя проигравшим, Саша вдруг понял, что враг должен снова стоять к нему боком, и, вместо того чтобы отпрыгнуть в сторону, как подсказывали боль и инстинкт, он рванулся вперед, еще ничего не видя и чувствуя такой же страх, как во время своего первого волчьего прыжка – с поляны во тьму между деревьями. Некоторое время он парил в пустоте, затем его онемевший нос врезался во что-то теплое и податливое; тогда он с силой сомкнул челюсти.

В следующую секунду они уже стояли друг напротив друга, как в начале драки. Время опять разогналось до обычной скорости. Саша помотал мордой, приходя в себя после ужасного удара хвостом. Он ждал нового прыжка своего врага, но вдруг заметил, что передние лапы у того дрожат и язык вывешивается из пасти. Так прошло несколько мгновений, а потом Николай повалился на бок и возле его горла стало расплываться темное пятно. Саша сделал было шаг вперед, но поймал взгляд вожака и остановился.

Он посмотрел на умирающего волка-оборотня. Тот несколько раз дернулся, затих, и его глаза закрылись. Потом по его телу пошла дрожь, но не такая, как раньше, – Саша ясно чувствовал, что дрожит уже мертвое тело, и это было непонятно и жутко. Контур лежащей фигуры стал размываться, пятно возле горла исчезло, а на истоптанной лапами земле возник толстый человек в трусах и майке – он громко храпел, лежа на животе. Вдруг его храп прервался, он повернулся на бок и сделал движение рукой, будто поправлял подушку. Рука схватила пустоту, и, видимо, от этой неожиданности он проснулся, открыл глаза, поглядел вокруг и опять закрыл. Через секунду он открыл их снова и немедленно завопил на такой пронзительной ноте, что по ней, как подумал Саша, можно было бы настраивать самую душераздирающую из всех милицейских сирен. С этим воплем он вскочил, нелепым движением перепрыгнул через ближайшего волка и помчался вдаль по темной улице, издавая все тот же неменяющийся звук. Наконец он исчез за поворотом, и его стон стих, сменившись в самом конце какими-то осмысленными выкриками – слов, однако, нельзя было разобрать.

Стая дико хохотала. Саша поглядел на свою тень и вместо вытянутого силуэта морды увидел полукруг затылка с торчащим клоком волос и два выступа ушей – своих, человеческих. Подняв глаза, он заметил, что вожак смотрит прямо на него.

– Ты понял? – спросил он.

– Мне кажется, да, – сказал Саша. – Он будет что-нибудь помнить?

– Нет. Остаток жизни – если, конечно, считать это жизнью – он будет думать, что ему приснился кошмар, – ответил вожак и повернулся к остальным: – Уходим.