Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители

Время показало — самой нужной «скотиной» оказались тут козы. К молоку Агафья привыкла, но готовить сено на пять голов и негде, и сил уже нет. «Раньше, бывало, и днем, и ночью готова была работать, теперь же ночь не посплю — днем ни к чему не пригодна». По прежнему Агафья упрекает жившую тут пять лет «прихожанку» Надежду. Считает, что, удалившись «в свою Москву», она ее предала. Одной Агафье живется трудно: огород, заботы о сене для коз, дрова, ловля рыбы… В шестьдесят с лишним лет эти дела изнуряют. С Ерофеем союза нет. Живут не то что недружно — почти враждебно.

Агафья временами ему пеняет: «Пошто со мной не говоришь?» Ерофей же, считая ненужным затевать ссору, махнет рукой и запрется в своей избе. По-прежнему забота его — заготовка дров. Но каково это делать зимой человеку с одной ногой, таскающему поленья к жилью в мешке.

«Я тут временный!» Снабжает Ерофея харчами сын, а пенсию отец откладывает, чтобы купить где-нибудь в деревеньке избу. Агафья же таежное свое пристанище покидать не желает. Да и куда податься? Молодому поколенью родни она почти что чужая, и самой житье «в миру» в тягость. «Тут и умру», — как-то сказала мне в ночном разговоре.

Вот почему она обрадовалась появлению тут человека, пешком одолевшего сто пятьдесят километров таежных дебрей.

— Родион Побойкин, — представился он.

И я с большим любопытством выслушал рассказ 28-летнего человека о таежной его одиссее.

К староверчеству Родион отношения не имеет. Работал в городе пекарем, потом строителем. Увлекся походами по тайге. И вот решит «проверить себя в путешествии одиночном». Вышел 31 мая с рюкзаком весом в тридцать пять килограммов. Соль, спички, нож, компас, карта. Еда: рис, вяленое мясо, крупа, хлеб, масло, мед были в его поклаже.

— Очень ведь рисковали…

— Да, не один раз пожалел, что затеял этот поход. На десятый день буквально выл в одном особо непроходимом месте: «Ну зачем я иду! Разве это мне обязательно нужно?!» Но взял себя в руки и вот дошел.

— Опасности были?

— А как же. С медведем столкнулся. Вот так же был от меня, как вы сидите. Минуты четыре топтался, принюхивался, снизу наискосок поглядывал на меня. Я испугался, конечно, но, слава богу, не побежал, и медведь скрылся. Другая опасность — река. О том, что жилье уже близко, я догадался по старым ловчим ямам и по следам топора на деревьях, сделанным Лыковыми.

И вышел к реке. Увидел и ужаснулся теченью. Но нечего делать, решился Еринат переплыть. Одолел, но едва не разбился о скалы. Вечером у костра обсушился, а утром был уже тут.

Путешественник выглядел исхудавшим, измученным. Все со мной прилетевшие зашептались: «Какой-то непутевый авантюрист, что тут ему нужно?» Но Агафья была приветливой и, видимо, уже прикинула, что странник ее не объест, а работа ему найдется.

После беседы о новостях обошли мы с Агафьей ее «усадьбу». На всем лежала печать неухоженности — огород был вскопан только на четверть, в кучи свалено все, что привозили сюда» подарок. Не было креста на могиле Карпа Осиповича. «Сгнил. А новый поставить часа не нахожу», — объясняла Агафья, грустно потупившись. Козы, до которых медведь не добрался, с надеждой, что их покормят, упирались рогами в оконце.

Старая избушка. Теперь подсобная.

Нехитрый скарб и инструменты Лыковых.

Бинокль Агафье понравился.

Точило.

С Ерофеем союза нет..

Читает Агафья с удовольствием.

Занимал Агафью привезенный мною бинокль. С любопытством разглядывали мы склоны гор за рекой. На темном фоне кедров и елей свежей зеленью выделялись косички берез. В одном месте крутого склона серой полосой тянулся вниз след старого камнепада, а выше и плево где-то скрывалась избушка, в которой Лыковы тайно жили тридцать два года.

— Что там сейчас?

— Не ведаю. Последний раз была там два года назад. Огород зарос березами толщиной уже в руку. В избу, по следам было видно, забегал соболь. Разные другие звери безбоязненно ходят рядом с избой. Кабаргу сама видела. Все тайга постепенно съедает…

На том месте, где обретается сейчас Агафья, почти ничего от прежней жизни семьи не осталось. Я видел лишь берестяные туески, старинный ковшик — подарок Агафье матери, да какую-то вышивку сестры Натальи. Все остальное — пришло «из мира»: резиновые сапоги, свечи, ведра, кастрюли, одежда, бочки, часы, мотки проволоки, инструменты…

Особняком раньше стояла избушка почти сказочной малости, только без курьих ножек. Под ее крышей в 45-м году Агафья родилась.

Потом изба более тридцати лет пустовала. Какой-то охотник позже, разобрав ее и опилив сгнившие по углам бревна, сделал себе зимовье, крошечное и продуваемое ветрами.

Все же Карп Осипович с дочерью решились сюда перебраться — очень уж нравилось Лыковым это местечко на солнечном склоне горы. «Они же замерзнут в этом жилище!» — позвонил мне Николай Николаевич Савушкин из Абакана. Когда я тут появился, уже стучали вовсю топоры, и к холодам ребята — лесные пожарные — соорудили избу крепкую и просторную.

— Храмина! — гладил бревна старик. — Жить бы да жить!» Но недолго пришлось ему радоваться. Вскорости заболел и умер, оставив Агафье в наследство все, что удалось переправить сюда из убежища на горе. Я успел тогда снять на пленку все, чем пользовались Лыковы в таежном своем хозяйстве. И теперь вот, порывшись в фотоархиве, обнаружил я снимки вещей, какие редко теперь увидишь: сапоги-бродни, старые лыжи, подбитые камусом, всякого рода посуда из бересты, примитивная прялка времен царя Петра Первого, светец для лучины, мотыги, источенные ножи, нательный крест с резными письменами по кедровой древесине…

Последним «памятником старины» в нынешней «усадьбе» была уже описанная избушка. Но в этот раз реликвию, приспособленную для житья коз, я не увидел. Коз Агафья переселила в свежий небольшой сруб, а избенка пошла на дрова…

С Агафьей мы вспомнили кое-что из прежней их жизни. И в блокнот мне, как обычно, сделала с десяток своих рисунков.

Таково течение жизни у Ерината. Ерофей раз в неделю по маленькой рации связывается с сыном и ждет часа, когда сможет покинуть это ставшее немилым ему местечко. А Агафья рада тому, что кто-то к ней сюда прилетает, кто-то прошел по тайге. Что будет дальше? Об этом она, разумеется, думает. Но ответа на этот вопрос не знает — «Что Бог даст…»

В суматохе прощанья у вертолета мы лишь посулили ее не забыть и чем можем помочь.

Рис. Агафьи.

Фото автора. 6 июля 2006 г.

(Окно в природу)

Любую реку мы видим в разных местах, и, конечно, она не везде одинакова. Почему-то особенно интересно, стоя у большой полноводной реки, знать, с чего и как она начинается.

Я помню, как тридцать пять лет назад, отыскав исток-колыбельку маленькой Усманки, на которой прошло мое детство, прошел дне недели берегом с посошком до места ее впадения в реку Воронеж. Уже проживая в Москве, съездил к истоку Волги, к истоку Оки, а этим летом с друзьями мы на «газике» залетели в края, где рождается Днепр. Мы готовились к этому часу и везли с собой широкую, почти двухметровую доску из благородного дерева с резными буквами «Тут начинается Днепр».

И вот смоленские земли, город Сычёвка, следы исчезнувших деревенек на скудной земле. Осталась на дороге в полста километров только одна с собачьим лаем, криками петухов, с дымами из труб — Бочарово. Селеньице тоже, как говорится, на ладан дышит — покосившиеся избы, кучи исковерканного железа когда-то служившей техники и на околице горы бревен — неведомые селянам люди тягают отсюда еловый лес.

Встретил нас местный библиотекарь Алексей Кузьмич Феоктистов, живущий бобылем с матерью. Старушка рада была гостям, и хотелось ей свой край похвалить: «Места у нас славные, тихие, трясений земли не бывает». С сыном ее безмолвно, с грустной улыбкой мы переглянулись — старушка не видит, не хочет видеть все убивающую разруху. «С погодой вам повезло — доедете почти к колыбели Днепра. Брызни дождь — пришлось бы семь верст сапогами глину месить. Храни вас Бог и спасибо, что заглянули в наши места».

Здесь в 41-м году была знаменитая Соловьевская переправа.

Лесом минут через двадцать подъезжаем к истоку. Равнинное место. Но это Валдай, южные его склоны, где начинаются три знаменитые реки — Волга, Днепр и Западная Двина. На карте их хвостики синеют вблизи друг от друга, а текут реки в разные стороны, и у каждой своя судьба.