Нина Воронель - Глазами Лолиты

Восхождение тянулось нестерпимо долго. Когда сердце Габи уже вплотную подкатило к горлу, лестница, наконец, вывела их на круглую площадку, ограниченную каменной стеной с тремя глубокими оконными амбразурами. Мики остановился и, с трудом переводя дух, дал шоферу знак прислонить арфу к стене:

«Ну вот, дошли, слава Богу! Давайте вместе подумаем, где вам получше устроиться с этой бандурой».

«Это и есть свадебный зал?» — не поверила Инна.

Площадка была совсем невелика — метров пяти в диаметре, не больше. В самой большой амбразуре, напоминающей окно-фонарь, разместился богато накрытый стол, сверкающий хрусталем и серебром. В свете витых свечей, ступенчато укрепленных в канделябрах старинной работы, переливались всеми цветами радуги напитки в граненых графинах. К столу был приставлен полукруглый диван, обтянутый красной кожей, других сидений в поле зрения не было видно. Мики подвел их к амбразуре поменьше, отороченной понизу широкой каменной скамьей.

«Я думаю, Инну с арфой лучше всего усадить в оконной нише, на этой скамье. Я застелил ее толстым одеялом, чтобы не было холодно. А Габи будет стоять вот тут, рядом».

«А где же будут сидеть гости?» — Инна все еще пыталась постигнуть происходящее.

Мики явно чувствовал себя неловко:

«Оказывается, никаких гостей не будет. Я же говорил, это будет очень интимная церемония. — Тут он заторопился. — Не тратьте время зря, вам еще нужно проверить здешнюю акустику до приезда новобрачных».

Однако проверить акустику не удалось. Пока Инна распаковывала арфу, Габи увидела сверху, как к раскопкам подъехал роскошный белый «Мерседес», из которого вышли двое, оба в белом, — жених в костюме, невеста в длинном платье и в маленькой шляпке с вуалью — и, держась за руки, стали спускаться по ступеням ко входу в башню. Глядя на их макушки, трудно было определить, какого они роста, но Габи показалось, что невеста намного выше жениха.

«Начинайте, как только они войдут! — скомандовал Мики и притаился у двери. — А я тут же выскользну и ровно через три часа пришлю за вами машину».

И точно — едва лишь открылся путь, он вслед за шофером кубарем скатился по лестнице, так что, не успели новобрачные войти, его и след простыл.

Но его отсутствие и никого не огорчило, — не успели новобрачные войти в крошечный свадебный зал, как Габи с Инной грянули: «Надежды маленький оркестрик под управлением любви», имея в виду одновременно и себя, и новобрачных. Конечно, эту песенку Окуджавы русским романсом можно было назвать лишь с некоторой натяжкой, но кого это здесь заботило? Тем более, что под низким сводом башни даже дуэт голоса и арфы мог создать вполне сносный эффект свадебного марша.

Выбор репертуара оказался делом непростым — русских романсов на три часа им набрать не удалось даже вперемешку с цыганскими. И тогда Габи предложила смелый ход конем — разбавить классический романс современным городским. Инна поначалу и слышать не хотела о таком вопиющем нарушении хорошего вкуса, но в конце концов смирилась с неизбежным. Тут-то и выплыл Окуджава, выше головы обеспечив их на недостающие полтора часа.

В ритме маленького оркестра надежды новобрачные прошествовали к столу, благо шествовать им пришлось всего несколько шагов. Они почти протанцевали эти шаги, нежно сплетясь руками, хоть была в их слиянии какая-то странность, — наверно, оттого, что не невеста прижималась щекой к плечу жениха, а, наоборот, он приникал к ее плечу, едва достигая макушкой ей до уха. Шаг у невесты был легкий, летящий, ноги длинные с очень большими ступнями, ее белые остроносые туфли — не меньше сорок второго размера — на высоченных каблуках звонко цокали в такт музыке по каменной кладке пола: «под управ — цок! цок! — лением — цок! цок! — любви — цок! цок!».

Пока Габи под аккомпанемент арфы исполняла «Ты говорил мне, будь ты моею», влюбленная пара уселась на диван — жених лицом к музыкантам, невеста к ним в профиль — и подняла бокалы.

Неважно, что ударные слова «Но не любил он, нет, не любил он, нет, не любил, нет, не любил меня!» не вполне соответствовали ситуации, все равно ведь заказчики по-русски не понимали. Зато эмоциональный напор мелодии звучал как раз так, как нужно, — в результате новобрачные поспешно отставили бокалы, так к ним и не прикоснувшись, и жадно присосались друг к другу.

Поцелуй длился целую вечность.

Один из граненых графинов рухнул на пол и со звоном раскололся, белая шляпка соскользнула с головы невесты и была беспощадно растоптана ее каблуками-шпильками, но новобрачные не обратили на это внимания. Пытаясь унять их пыл, Габи плавно перешла к новому романсу: «Уймитесь волнения страсти!», но они не вняли ее призыву и, не прекращая поцелуя, повалились на диван.

Стараясь не смотреть на них, Габи почти выкрикнула: «Я плачу, я стражду, не выплакать горя в слезах!», и умолкла — тут ей полагался перерыв, чтобы наладить дыхание. Немедленно вступила Инна со своим сольным номером, и Габи на пару минут прикрыла глаза. Когда она их открыла, ничего шокирующего она не обнаружила: влюбленные уже разлепились — жених в изнеможении полулежал на диване, а невеста, возвышаясь над ним в весь свой внушительный рост, грациозно протягивала ему бокал с вином.

Он взял бокал и очень театрально поцеловал ей руку, сперва ладонь, потом запястье. «Неужто для нас старается?» — восхитилась Габи, в низкой октаве вступая в бурные волны «Златых гор». Она чуть было не пустилась в пляс в сопровождении куплета «Умчались мы в страну чужую!», но развернуться ей было негде — невеста сама закружилась по крошечному пятачку между столом и арфой. Ее белая кружевная юбка колоколом взметнулась над полом, открывая узкие щиколотки и сильные голенастые икры.

Не прекращая кружения, невеста отстегнула сверкающую дорогим шитьем пелеринку и швырнула ее через стол жениху, он подхватил ее на лету и прижал к губам. Тут романс закончился хрустальными переливами арфы, и Габи умолкла. Невеста замерла почти в полете, Инна шепнула: «Давай на бис!», и, не дожидаясь согласия Габи, призывно пробежала пальцами по струнам. Растерянная Габи включилась не сразу, а лишь во втором пассаже: «Все отдал бы я за ласки взоры, чтоб ты владела мной одна!»

А невеста уже отстегивала сверкающий корсаж, открывая ажурное плетение кружев нижней сорочки. Когда корсаж перелетел через стол вслед за пелеринкой, Габи поняла, что им предстоит стать зрителями полного стриптиза. «Вот почему им понадобился женский дуэт! — догадалась она. — Чтобы никто из музыкантов не позарился на прекрасную невесту!»

Невеста и впрямь была прекрасна — каждый сорванный ею с себя элемент одежды открывал для обозрения все новые и новые прелести. Правда, грудь ее, едва прикрытая атласными чашечками бюстгальтера, показалась Габи слишком субтильной, но так, наверно, сегодня и должна была выглядеть грудь современной красотки, — ни грамма лишнего, не то, что у них с Инной.

Красотка несомненно заслуживала восхищения, и Габи спела жениху «Я помню чудное мгновенье», сожалея, что он не понимает ни слова из спетого. Но ему, похоже, не нужны были слова — он пожирал глазами свою избранницу, каждым взмахом ресниц подтверждая тезис о гении дивной красоты. Тут наступил момент передышки для Инны, переливы арфы умолкли, и Габи, набрав в легкие побольше воздуха, грянула одна во всю мощь своего чуть охрипшего голоса: «Дорогой длинною и ночью лунною!».

Под звуки тройки с бубенцами экзотический танец невесты ускорился — она, томно извиваясь, завела руки за спину и сбросила на пол бюстгальтер. Никаких грудей под ним не оказалось — там, где должны были быть груди, темнели плоские коричневые соски, вокруг которых курчавились негустые завитки волос. «Уж не парень ли это?» — шевельнулось в душе Габи подозрение, и в такт ему за спиной негромко ахнула Инна. А невеста уже расстегивала крючки на юбке.

Юбка белой пеной упала к ее ногам, открывая белые кружевные трусики на стройных — не слишком ли стройных для девушки? — бедрах и тоненький золотой пояс с подтяжками, державшими пристегнутые чуть повыше колен прозрачные чулки. Гибкими вращательными движениями бедер и рук невеста начала медленно-медленно спускать вниз трусики. Теперь сомнений уже не оставалось, и Габи нерешительно смолкла — как быть дальше?

«Продолжай петь», — сердито зашипела Инна и, на миг оторвав руку от струн, больно ущипнула Габи в заднюю мякоть. Что оставалось делать? Только продолжать петь.

Габи исхитрилась повернуться боком к новобрачным, но все равно краем глаза заметила, как невеста отодвинула стол и вернулась на диван в объятия жениха.

Чтобы не смотреть, как она — или, вернее, он — медленно, под щемящие всхлипы арфы снимает с него сначала пиджак, потом галстук, потом рубашку, а за нею и все остальное, Габи плотно смежила веки, остро сочувствуя Инне, лишенной возможности отвернуться или закрыть глаза.