Арно Гайгер - У нас все хорошо

— У меня создается впечатление, ты все это специально выдумываешь для того, чтобы позлить меня. А у меня сейчас как раз туго с деньгами.

Она показала ему свою карточку.

— Такую же надо иметь и для твоей машины.

До него опять не дошло, и, когда Рихард с удвоенной энергией повторил, что все делается для того, чтобы только вывести его из себя, Альма оставила эту тему, вспомнив дельный совет доктора Венцеля, данный ей несколько минут назад, — она не должна принимать все близко к сердцу. Ну, пусть. Вот он, закат жизни. Она сказала самой себе: мне нужно постепенно научиться думать совсем по-другому. Пожалуй, я лучше пошлю вслед за ним патрульную машину. Он ведь сам признает, что больше не может держать правильную дистанцию. Кроме того, я несколько недель назад сама видела, как он, доедая салат, все пытался подцепить вилкой нарисованные на тарелке листочки. И лишь только после третьей или четвертой попытки до него дошло, что тарелка пуста.

Так что Альма предоставила Рихарду свободу действий и сделала вид, что его уход ее нисколько не беспокоит.

— Где моя шляпа? — спросил он.

— На крючке на вешалке, — сказала она снисходительно.

И чуть позже добавила более доброжелательно:

— Береги себя.

Но пока машина еще только выезжала из ворот, она позвонила в полицию с просьбой отобрать у Рихарда права. Потом звонок в палату парламента, где ей сказали, что фрау Цирер сегодня выходная. Она попробовала позвонить ей домой. Ей повезло. Альма сказала, что, прежде чем она выскажет свою просьбу, она должна кое о чем рассказать, например о том, что Рихард повсюду утверждает, будто она (Альма) называет его убийцей. И о том, что перед уходом он надел на себя два пиджака, объясняя это тем, что ему больше нечего надеть. Наконец она подошла к главному и попросила фрау Цирер избавить ее от унижения, если Рихард попросит сопровождать его в банк.

— Вы хотите этим сказать, что господин министр тронулся?

— Я не произносила этого слова.

— Да, не произнесли, но вы так расписали мне господина министра, что иначе как тронулся это назвать нельзя. А когда я видела его в последний раз, в нем и намека не было на такое состояние, о котором вы рассказываете. Вы не всегда правы, госпожа доктор Штерк. Еще несколько лет назад я была шокирована, когда вы сказали господину советнику коммерции Лонарделли, что ваш муж не соображает, что говорит.

Фрау Цирер еще целую минуту читала ей наставления, полные упреков, так что Альма оторопела и даже утратила дар речи. А когда дело дошло до Ингрид — Альма якобы нарушила в свое время тайну переписки, прочтя письмо Рихарда Петеру, — она положила трубку. Альма считала, что не должна позволять, чтобы ей предъявляли подобные обвинения. В конце концов фрау Цирер (следует полагать) она сама увидит провалы памяти у Рихарда. Они настолько очевидны, что не заметить их невозможно. Или все же? Нет. Альма покачала головой, пораженная ненавистью к себе и передергиванием фактов. Но она не жалела о разговоре. К тому же убедилась, насколько правильным было суждение Рихарда, вызвавшее у нее в свое время больше удивления, чем понимания: собственные ошибки не прощают тем, кого ты обидел.

Точно: Рихард не может ей простить, что никогда не был с ней откровенен, и сейчас мучительно пытается скрыть от нее свою забывчивость. Фрау Цирер не прощает ей того, что со злобным и вероломным важничаньем всегда пренебрегала доверием Альмы. А сестра Рихарда Неси не прощает ей того, что она (Неси) пытается получить обманным путем наследство и постоянно грабит Рихарда, снимая с его счета деньги в пользу своих детей, хотя давно уже не секрет, что она обманула Рихарда, назвав ему заниженную сумму своей вдовьей пенсии.

Ну что тут еще можно сказать?

Вывод один, видит Бог: добром тут и не пахнет.

Альма прерывает работу с заградительными сетками, потому что ее только что ужалила вторая пчела. И этот укус пришелся почти на то же место, что и первый, — в бедро, а это очень болезненно, Альме даже кажется, что задета надкостница. У Альмы покраснение на ноге размером с ладонь, место заметно опухло и болит. С подкормкой в каждой руке, хромая, она идет в подсобку, смазывает место укуса мазью. Переведя в кресле дух, она через пять минут встает и вышвыривает с полдюжины сотовых рамок, которые валяются здесь уже целую неделю. Рихард все это время настолько держал ее в напряжении, что не доходили до них руки. Выбросив рамки, Альма еще раз осматривает ногу. Опухоль увеличилась. Альма полагает, что как минимум один из укусов попал в чувствительный кровеносный сосуд. Теперь уже и колено болит, и даже чуть-чуть остальные суставы, то ли от пчелиного яда, то ли оттого, как предполагает Альма, что яд вкупе с погодой настолько понизил кровяное давление, что механизм удаления отходов из организма не срабатывает. Так как уже почти половина одиннадцатого, Альма решает часок отдохнуть. Вообще-то она собиралась до обеда еще опрыскать фуксии и узамбарские фиалки, вчера она перенесла их в беседку, увитую плющом, или хотя бы смазать кисточкой листья, чтобы уберечь цветки от тли. Но получается так, что придется отложить это на послеобеденное время, равно как и обработку муравьев, которые разносят тлю. О продолжении работы с ульями и думать нечего, потому что повышение температуры воздуха не будет способствовать тому, чтобы эти бестии стали более миролюбивыми.

На первом этаже ничто не говорит о присутствии Рихарда. Когда Альма заходит на кухню, чтобы сделать себе припарку с раствором уксуса, она тем не менее замечает, что Рихард уже встал. На столе лежит перекидной календарь из сберкассы, на обороте страницы от прошлой недели недописанная телеграмма. Рихард просит в ней своего друга Лойсла найти ему служанку.

Дорогой Лойсл точка большая просьба точка подыскать мне для дома…

На этом текст обрывается, потому что Рихард, очевидно, забыл, как пишется слово прислуга. Он испробовал полдюжины вариантов и, должно быть, сам пришел в ужас от всех этих попыток, потому что настолько позачеркивал все написанное, что стержень шариковой ручки даже разодрал в нескольких местах бумагу. На следующих за этим листках календаря остались глубокие, пересекающиеся вкривь и вкось следы чирканья. В какой-то момент Рихард оставил свои попытки. Альма надеется, что на этом вся его затея и закончится (к чему нам прислуга и какое, скажите на милость, Лойсл имеет к этому отношение?). Но она считает, что на это не стоит обращать внимание, скорее это так, вздор, продолжения которому (возможно) не будет. У Альмы давно уже пропало всякое желание ломать себе голову из-за подобной ерунды.

Она выдрала и скомкала листок календаря. С глаз долой — из сердца вон. В первую очередь все, что связано с Рихардом. Она принимает аспирин и для верности еще пирамидон. Затем удобно вытягивается в гостиной на кожаной оттоманке, которая уже рассохлась и пахнет пылью. Она моментально засыпает под развевающиеся на ветру занавески и несмотря на тиканье часов да свистящий звук, издаваемый качающимся туда-сюда маятником. При этом ей снится Ингрид, да так отчетливо, что, проснувшись, она еще какое-то время лежит, чтобы побыть под впечатлением сна. Она боится, что он моментально исчезнет, как только она встанет, и того чувства счастья, которое она испытала, уже не будет, ведь она видела свою дочь без ощущения, что ее нет в живых.

Во сне Альма шла вместе с Рихардом и Ингрид, которой тогда было около пятнадцати, в Мауэрбахе по заросшему мхом мостику, к сожалению, его уже больше нет. С него прекрасно было видно вершину горы в Тульбинге, а в глубокой воде под самым мостом всегда стояла форель. Вдруг они увидели купающуюся Ингрид. Альма с удовольствием следила за ее сильными движениями, радовалась красивому телу и думала при этом (уже в какой раз): а ведь есть люди, которые утверждают, что эта прекрасная девушка мертва. Ингрид выскочила из воды и опять стояла на мостике, сдержанно улыбаясь, как всегда, когда чему-нибудь особенно радовалась. Она показалась Альме выше и тоньше, чем в последний раз, только вот лицо немного располнело. Волосы были собраны в конский хвост, а блузка напоминала ту, что Альма подарила ей как-то на Рождество, — в цветочек из хлопчатобумажного крепа, опять вошедшего сегодня в моду. Альма смотрела на Ингрид и была счастлива, такой сияющей она выглядела. Она заговорила с Ингрид: как замечательно, что ты пришла, ведь мы не виделись с твоей свадьбы.

Что было потом, Альма уже не помнит, хотя проснулась она не сразу. Однако после этого сна на нее не нахлынуло чувство печали (ах, она ведь умерла!), — она утонула, поэтому ты и видела ее купающейся. В большей степени ею овладело счастье неожиданно постоять рядом с человеком, которого не видела давно, испытывая при этом отрадное чувство: она меня не забыла и я ей все же не безразлична.