Сью Таунсенд - Женщина, которая легла в постель на год

Пекарь – плюет в тесто. (Узнай, где именно он работает).

Четырнадцатилетняя школьница – забеременеет ли она, если после секса примет душ? (Да).

Женатая пара, обоим сильно за шестьдесят. У жены рак матки. Не согласишься ли ты ввести им обоим смертельную дозу инсулина? (Дорогая Ева, прошу, не соглашайся убить их, это уже слишком, с любовью, Алекс).

Тринадцатилетняя школьница – подвергается сексуальному, физическому и эмоциональному насилию в семье. (Телефон доверия: 0800 11 11. Полиция).

Мусульманка – ненавидит паранджу. Чувствует, что в ней «задыхается».

Стенографистка – замужем за А, по-прежнему любит Б, но завела интрижку с В.

Неудавшийся финансист, бывший растафарианец, борющийся с трудностями художник, взятый в плен прикованной к кровати женщиной чуть постарше. Хочет делить с ней постель и водить ее на прогулки по полям (Проблема срочная, предлагаю дать аудиенцию этому несчастному как можно скорее)».  

Ева улыбнулась, читая последнюю строку, но замерла, услышав вопли Сэнди Лейк:

– Я вернулась! Я здесь! Я умру за тебя, ангел Ева! Я никогда тебя не оставлю! Им нас не разлучить! Ты – моя вторая половинка!

Ева всерьез желала Сэнди Лейк смерти. Необязательно, чтобы та умирала в мучениях, достаточно мирной кончины во сне. Еве хотелось сказать кому-то, что Сэнди Лейк ее пугает, но не хотелось показаться слабой и нуждающейся в помощи.

* * *

Когда Александр вернулся с тарелкой бутербродов, Ева взяла один, откусила кусочек и тут же выплюнула.

– Я просила хлеб с сыром или хлеб с джемом, а не все три ингредиента одновременно! Кто же ест сыр с джемом в одном бутерброде? – закричала она.

– Возможно, эксцентричные люди? – тихо предположил Александр. – Кто-то, не способный или не желающий встать с постели? Кого осаждают такие же эксцентрики?

Ева вытащила из бутербродов ломтики сыра и набросилась на хлеб с джемом. Она не остановилась, пока тарелка не опустела. Потом Ева облизала испачканные джемом пальцы.

Александр не сводил с нее взгляда.

– Поеду за детьми в школу, а оттуда к себе домой. Я зашел попрощаться, – сказал он.

– Такое впечатление, будто ты прощаешься навсегда, – заметила Ева.

– Я так больше не могу, Ева. Я словно забочусь о капризном, неблагодарном чаде. – Александр наклонился и поцеловал ее в щеку.

Ева повернулась к нему спиной. Она слышала, как он выходит из комнаты, топает по полу вестибюля, как открывается и закрывается входная дверь, как кричит и свистит толпа, пока Александр идет мимо, как заводится двигатель, как ускоряется машина, завернув за угол… А дальше – тишина.

Ева осталась одна.

И тут же поняла, что Александра ей сильно не хватает.

Сараи Брайана оказались переполнены вещами Титании. Он запретил любовнице приносить что-либо еще из дома, где она раньше жила с мужем, но то и дело находились какие-то прибамбасы, без которых она не могла обойтись: осенний и зимний гардероб, купленная во Флориде уэльская прялка, постмодернистские часы с кукушкой из магазина «Обитель» и викторианский шезлонг, приобретенный у наивного с виду старьевщика за пятьдесят фунтов (впоследствии, правда, выяснилось, что шезлонг весь изъеден жучком, и в итоге реставрация обошлась в пятьсот фунтов плюс НДС).

Брайан протискивался между барахлом Титании в дополнительном сарае, который они называли «кухонькой». Титания сердито подняла глаза от книги «Адроны и кварк-глюонная плазма». Она только что оставила на полях пометку: «Проф. Яги не согласен. См. его статью в “Журнале о космологии и космических частицах” № 865 (2/2010)».

– Брайан, ты причитаешь как сельская кумушка. Знаю, неудобно, что мои вещи хранятся здесь, но я же не могу перевезти их в дом, верно? Твой дом теперь он снимает.

Брайан парировал, пытаясь говорить вразумительно:

– Тит, признаю, я действительно немного сержусь, что вынужден делить жизненное пространство с ворохом накопленного тобой за многие годы хлама, но разве я хоть разок пожаловался? Нет. Буду ли я рад, если мусор исчезнет? Да.

– Прошу тебя! Если ты еще хоть разок задашь вопрос и сам же на него ответишь, разозлюсь ли я и ударю ли тебя? Тысячу раз да!

Любовники угрюмо замолчали. Каждый понимал, что если сейчас выдаст пару убойных словечек, то исход будет напоминать вылазку из относительно безопасного грязного окопа на Ипре прямиком на поле битвы при Пашендейле.

В напряженной тишине Титания оценила их отношения заново. Интрижка была временами довольно головокружительной. Да и какой еще мужчина поймет и посочувствует, если она пожалуется на непослушные частицы, которые отказываются подстраиваться под ее теории?

Брайан ударился ногой об уэльскую прялку и закричал:

– Гребаная рухлядь! – после чего сильно пнул памятник старины.

Он не знал, что прялка для Титании символизировала пасторальную жизнь на пенсии. В ее планах на отдаленную перспективу они держали бы кур и доброго пса с черным пятном на глазу. Ходили бы с собакой в деревенский магазин за журналами «Наука» и «Небо и телескопы». Она бы покупала на кооперативной овцеводческой ферме шерсть, пряла ее и вязала Брайану свитер с выбранным им рисунком. Титания пока не умела шить и вязать, но готова была посетить несколько уроков – в конце концов, это не ракетостроение. На холмах Уэльса будет прекрасный обзор неба.

В обладающей 24-дюймовым зеркальным телескопом обсерватории Повиса есть небольшой пост космической безопасности. Брайан и Титания подружатся с тамошними учеными, и Брайан сможет давать им советы и консультировать. Он известный и очень уважаемый астроном. А школьных экскурсий пенсионеру можно с легкостью избежать.

Титания увидела, что прялка катится на нее, грохоча деревянными спицами, и взвизгнула, словно к ней приближалась блуждающая ракета, наводящаяся на тепло. Титания закричала:

– Давай, давай! Почему бы не разломать все мои милые вещицы! Ты просто хулиган!

– Нечего было заводить драчливую мебель, женщина! – завопил в ответ Брайан.

– Неудивительно, что Ева спятила и живет в комнате совсем без мебели! Это ты ее до такого довел!

К удивлению любовницы Брайан просочился между тесно стоящими вещами, снял с шезлонга пару коробок, лег и принялся всхлипывать.

Титания была ошеломлена такой пораженческой реакцией и воспользовалась слабиной:

– Прости, Брайан, но я не могу дальше так жить. Я хочу обустроиться в доме с предназначенными для жилья комнатами. Генри Торо, возможно, и был счастлив ютиться в хижине посреди леса – флаг ему в руки и барабан на шею, но я хочу поселиться в цивилизованном доме. В твоем доме.

Теперь она говорила умоляющим тоном. Романтический медовый месяц вдвоем в сообщающихся сараях давно закончился, и теперь Титания ждала, что они заживут как разумная пара в комфортных условиях.

– Ты же знаешь, что мы не можем поселиться в моем доме. Ева это не одобрит, – всхлипнул Брайан.

Титания почувствовала, будто в ее голове что-то щелкнуло – включилась остервенелая турбо-ревность.

– Мне надоело слушать о Еве, и я ненавижу сараи! Я больше ни минуты здесь не выдержу!

– Отлично, вот и отправляйся домой к Гаю гребаному Горилле! – заорал Брайан.

 – Ты же знаешь, я не могу пойти домой! – крикнула Титания. – Гай сдал наш дом вьетнамским фермерам-коноплеводам!

Она выбежала из сарая, промчалась по газону и ворвалась в дом.

Брайан вообразил, как Титания пробегает насквозь через дом, выскакивает на улицу и продолжает нестись по Боулинг-Грин-роуд, потом заворачивает за угол и мчится без оглядки по садам, переулкам, проселочным дорогам, вьющимся по холмам тропинкам все дальше и дальше, и дальше.

Брайан мечтал, чтобы Титания исчезла, просто исчезла. 

Александр тихо вышел из террасированного домика матери на Джейн-стрит. Лучше ее не будить: мать бы спросила, куда он идет, а ему не хотелось ей говорить.

Он нервничал, оставляя детей на попечении бабушки – теперь она слишком ослабла, чтобы забирать их из школы, и, будучи человеком старой закалки, не проявляла сочувствия, если Томас кричал, увидев плохой сон, а Венера звала маму.

Александр крался по тротуару, а когда вышел за пределы слышимости, прибавил шагу. По прохладному ночному воздуху и слабому гнилостному запаху он чуял, что осень готовится вступить в свои права.

Улицы безмолвствовали, машины дремали вдоль бордюров.

У Александра было три мили на то, чтобы отрепетировать слова, которые он собирался сказать Еве об их отношениях. Хотя, пожалуй, сначала следует установить, а есть ли у них отношения…