Уилл Серф - Дориан: имитация

— Что с тобой, Дориан? — спросила, кладя под перестук своих бусин ладонь ему на руку, Анджела. — Ты выглядишь так, точно привидение увидел.

Дориан судорожной ладонью растер свое совершенное лицо, словно пытаясь содрать Маску Ужаса Дориана Грея. Нет-нет, все в порядке.

Но ни о каком порядке и речи идти не могло. Дориан прогуливал Уистона по Фулем-роуд, а голос Генри, ставший теперь пронзительным, задиристым, не отставал от него. Он не оставит его в покое. На хрена нужно это барахло? — глумливо осведомился Генри, когда Дориан помедлил у витрины «Конран-шопа» с выставленными в ней миниатюрными моделями кресел. — Правда, — покатил дальше голос, — может, тебе хочется купить вон ту миленькую модельку кресла Имса и усадить в него куклу Бэза, чтобы потом колоть ее булавками.

— О чем ты? — задохнулся Дориан. Маленький, плаксивого обличия продавец засеменил к нему от двери магазина: Какая-нибудь проблема, сэр?

— Нет-нет.

Никаких проблем — один только долбанный кошмар. Оказавшись перед Мишлен-хаус, Дориан от всей души обматерил Генри. Старый, злобный, ожесточенный говнюк, он даже собаку мне иметь не позволил; отдал моего пса паршивому Бинки Нарборо. Уистан мой пес, с надрывом сообщил Дориан, мой и больше ничей. Он опустился на корточки около торгующего икрой магазинчика и прижал к груди длинную серую морду гончей. Да, — Дориан поцеловал бархатистое ухо, — ты мой пес, верно, Уистан, верно, старина?

— Какая жалость, что его узкий ротик слишком мал, чтобы ты смог засунуть в него свой член, — захихикал с того света Генри. Дориан рванулся вперед, пересек, спотыкаясь, здание и выскочил наружу у цветочного киоска на другой его стороне. «Скажи это цветами», — Генри просмаковал фразу так, словно стоял сейчас бок о бок с Дорианом, венчая мертвым оскалом бархатный воротник своего «Кромби». — Что за нелепый девиз; цветами люди говорят лишь одно: «Мне нравятся цветы».

Пружина сжималась все туже. На работе Дориан Грей появляться перестал. Это было почти немыслимо — ехать по городу с Генри Уоттоном, предугадывающим каждый производимый им поворот, заставляющим его все сильнее вдавливать педаль акселератора. Вместо этого Дориан проводил ночи в клубе под железнодорожными сводами Воксхолла, замешиваясь в толчею своих alter ego[87], которые, толкаясь, виляя задами и охорашиваясь, торили путь в двадцать первый век. Но в какую бы кетаминовую дыру ни забивался Дориан, Уоттон неизменно поджидал его, выползавшего из нее на следующее утро.

— Биологам больше нет нужды возиться с генной инженерией, а, Дориан?

— Это почему же?

— Да потому, что вы, ребята, их уже обскакали. Вы же полностью взаимозаменяемы — члены, зады, джинсы, мозги. Притон, в котором ты провел прошлую ночь — это та же менная лавка на самом краю света, согласен?

— Заткнись! Заткнись!

В середине июля в Майами убили Джанни Версаче и известие это пробилось сквозь клубившийся в голове Дориана пурпурный туман, заставив его задуматься — не попросить ли кого-то о помощи? Он знал самозванного короля экстравагантности — или только воображал, что знает? Не сам ли он и слетал в Майами, чтобы его пристрелить? Кьюненен — что это, на хер, за псевдоним?

Офис махнул рукой на попытки до него дозвониться. Дверь, выходящую во дворик, Дориан держал теперь открытой, а миски Уистана пополнял кормом и водой, лишь если вспоминал об этом. Пес оставлял на ковре подтеки и комья поноса. Когда Дориан, пошатываясь, проходил мимо, Уистан старался убраться с дороги. И все же, как Дориан ни силился, ему не удавалось наложить хоть какой-нибудь отпечаток на пластмассовое совершенство своего облика. Выглядел он все еще баснословно, и лицо его оставалось таким красивым и точеным, что трудно было поверить в отсутствие шва, идущего вдоль затылка под светлыми его волосами.

Затем, одним ранним утром под самый конец августа, он вернулся из-за реки домой. Расплатился у дома с таксистом и заковылял по брусчатке к двери. Войдя в дом, Дориан пнул ногой серое привидение, попытавшееся обвиться вокруг его джинсовых колен, и без сколько-нибудь внятной причины — ибо единственным, что он различал, были неоновые прочерки и пятнистые остаточные образы синтетического экстаза, — направился, кренясь, вместо спальни наверх. Дверь в мансардную комнату стояла настежь, внутри же Дориан увидел девять расставленных правильным полумесяцем мониторов и кресло Имса, установленное напротив них так, чтобы из него можно было видеть все мониторы сразу. Центральный был включен и настроен на круглосуточный канал новостей: «…отчаянно преследуемая папарцци, нырнула на périphérique в подземный туннель…», — говорил нараспев диктор. За ним виднелся названный туннель — анфилада заляпанных маслом бетонных колонн, похожая на неф Первой церкви Автогеддона. Дориан упал на топкую кожу кресла и попытался постичь суть происшедшего.

Пять часов спустя, когда на мониторе снова и снова появлялись все те же изображения машин скорой помощи, несущихся к Salpêtriére, все те же взятые у зевак интервью, и камера задерживалась, любовно лаская его, все на том же смятом в лепешку «Мерседесе», Дориан все еще не оставлял этих попыток. Нет, Дориан Грей не мог этого постичь. Принцесса Диана. Мертва. Невозможно.

— Ну, чего уж там невозможного… — Игривая вычурность Генри Уоттона наполнила ноздри Дориана едким зловонием братской могилы. — Напротив, это одно из событий, лишь подтверждающих, что история есть не больше и не меньше, чем слякотный сон человечества, неспособного отделаться от своих блудливых подростковых фантазий.

— Ч-что ты такое говоришь? — застонал, суча ногами, Дориан.

— Только одно: сей брачный союз факта и фикции до того совершенен, до того идеально мифичен — царственная охотница, растерзанная сворой газетных псов, — что можно простить того, кто уложит все случившееся в одно предложение.

— Какое?

— Ей полагалось умереть… потому что она звалась Ди.

Утро было в самом разгаре, когда внизу растрезвонился, никак не желая умолкнуть, телефон. Дориан давно уже перестал прослушивать сообщения, оставляемые на автоответчике, так что звонящие, услышав бип-бип-бип, свидетельствующее о том, что кассета полна, сдавались и вешали трубку. Этот, однако же, не повесил. Кем бы ни был звонящий, он все звонил, звонил и звонил.

Дориан, чье сознание было потрясено и помрачено месяцами загула и часами горя, провалился в сон. Когда он ранним вечером проснулся, телефон продолжал звонить. Дориан, вознамерился выдрать шнур из розетки, но вместо этого, неожиданно для себя самого, поднял трубку.

— Дориан Грей? — спросил голос.

— Что?

— Вы меня не знаете, — голос был глубок и холоден, резкий голос, не обремененный даже малейшими признаками человеколюбия. — Меня зовут Питер.

— Что вам нужно?

— Нет, тут дело в том, что может понадобиться вам. Я друг Алана Кемпбелла.

— Кемпбелла? Какого хрена, он уже несколько лет как умер…

— Ну да, вам-то это хорошо известно, Грей, очень хорошо — однако я звоню по другому поводу. По поводу видео, которое вы, может быть, захотите у меня купить.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Помните, несколько лет назад вы подвозили Алана в Бормут, подвозили, чтобы он мог повидаться со мной?

— Ничего подобного я не делал.

— Да ну? А я хорошо это помню. Я видел вас из окна, вы, как я припоминаю, сидели за рулем изящного маленького «Эм-джи».

— «Эм-джи»? Что за чушь — я никогда не водил этой…

— Послушайте, Грей, речь не о вашей идиотской машине — в моих руках находится кассета. Кассета, которую отдал мне Алан. Желаете ее получить — платите. Мне нужны пятнадцать кусков. Приготовьте деньги, подержанными банкнотами. Я позвоню через пару дней.

Разговор прервался. Дориан снова понесся наверх и направился прямиком к шкафу, в котором стояли девять видео магнитофонов, воспроизводивших «Катодного Нарцисса». Он проверил их все по очереди: восемь кассет были на месте, девятая исчезла. В хаосе, обволакивавшем Дориана, возникло мгновение ясности — должно быть, Кемпбелл забрал кассету в ночь, когда они избавлялись от трупа Бэза. Вот что он, скорее всего, имел в виду, говоря, что у него есть подарок для друга Питера. Речь шла не о зубах Холлуорда — о кассете. Гребанная кассета была у Кемпбелла. Должно быть, он сделал копию и оставил ее у этого самого Питера. Не диво, что во всю поездку он вел себя с таким самодовольством — это он надо мной посмеивался! Он даже постучал себя по нагрудному карману — я слышал глухой пластмассовый звук, который издала эта чертова штука.

Когда, наконец, стемнело, Дориан взял Уистана на поводок, и они пошли к Гайд-парку. Во влажных сумерках августовской ночи у Кенсингтонского дворца собиралась безмолвная толпа. Толпа, в которой были и рабочие пчелы, и трутни — всех их, опушенных пыльцой истерии, гнал сюда один и тот же инстинкт улья.