Алексей Козырев - Трансплантация (сборник)

— …Ответственный секретарь, — проглотив крупную слезу, шепчет Елена Александровна.

— Вот именно. Всегда и во всем максимально ответственный, никакая виагра не поможет…

— Ротиков. У тебя дети есть? — вновь делает попытку достать его костылем Артист.

Ротикову и на этот раз удается увернуться:

— Будут. Не волнуйтесь.

— А ведь не должны! — категорически не соглашается с ним Артист. — Тут и голосовать не надо. Всем и так ясно. Семен Алексеевич, вы ведь хирург, не так ли? Это же вам раз плюнуть. Я анестезиологом буду. Вот и наркоз с собой. — Артист нежно гладит загипсованную ногу. — Я один раз бах. Вы два раза чик-чик. И все! Ротиков если и сможет стать папой, то, пожалуй, только римским. Мир спасен…

— Уважаемые члены комиссии, — берет в свои руки ситуацию председатель комиссии, — давайте не будем отвлекаться. Тем паче, было бы на что. Все подписали протокол? Ротиков, вы подпись поставили?

— Поставил. Не переживайте. Надо, еще могу. Кому еще чего поставить надо? — Ротиков с нескрываемой издевкой смотрит в сторону Елены Александровны. — Нет, палата и есть палата. Всё. Сюда я больше не ездок.

— Вы не ездок, Ротиков, — сопровождает его уход Артист, — вы неездюк!

— Прощайте, — ни на кого не глядя, бросает Ротиков и выходит из кабинета, громко хлопнув массивной дубовой дверью.

— До свидания, друг мой, до свидания. — Артист театрально машет ему вслед, затем достает из болтающегося на ручке кресла коляски полиэтиленового пакета бутылку и какую-то закуску.

— Все ближе к водке, — с этими словами он лихо подруливает к столу и громко ставит на него бутылку, — предлагаю по стопке. Надо снять ротическое напряжение… ну и фамилия у прохвоста! Так, кто у нас тост говорить будет?

Вместо ответа слышится пронзительный храп Смердина.

— Господа хорошие! — подъехав к креслу Смердина, изрекает Артист. — Откуда сиё? Кто к нам этого члена… точнее Чмона комиссии прислал? А? Александр Сергеевич?

— Да вроде никто и не присылал, — пытается вспомнить Мартов, — по-моему, сам прибыл.

— Так, может, как прибыл, так пусть и убудет. — Артист решительно берет ситуацию в свои руки. — Кто за то, чтобы исключить из состава комиссии этого, как его там…

Артист сдвигает наушник с головы продолжающего храпеть Смердина и орет ему в ухо:

— Вы, приятель, как голосуете? Председатель «за»!

Смердин вновь подпрыгивает от неожиданности и обалдело смотрит на Артиста:

— Если Мартов «за», то и я тоже, — обретя дар речи, бубнит чиновник. — На самом деле, я очень даже категорически «за».

— Ну вот и умница! — похлопывает его по плечу Артист. — Можешь идти к своему четвероногому другу!

И классическим театральным жестом указывает Смердину на дверь.

— У меня на самом деле как раз перерыв в матче, — Смердин еще не отошел от сна и соображает плохо. — А здесь что, всё?

— ВСЁ, милейший!!! Здесь у вас на самом деле — всё! — разводит руками Артист.

— Вот спасибочки, — искренне радуется Смердин. — Как раз на второй тайм поспею. Всем пока!

И, сделав на прощание ручкой, Смердин с чувством славно исполненного долга покидает кабинет.

— Баба с возу — водки больше, — заключает Артист. — Вот, кстати, и закуска с собой. Лосось в собственном соку изумительный.

Невесть откуда появляются стаканы. Пока Артист разливает в них водку, Кактус и Мартов с изумлением изучают надпись на консервной банке, затем, улыбаясь, вручают ее Артисту.

— Да, ребятки мои, — весело признается Артист, — с закуской я малеха промахнулся. Маркизке второпях не ту банку открыл. То-то сожрал в одну минуту, да на меня обалдело глядел. Короче, придется «Вискасом» закусывать. Ну да ладно, давайте — за комиссию нашу, за именинницу Оленьку и за всех Есениных.

— Ура, — вытерев платочком слезы, кричит Елена Александровна, — да здравствуют Есенины! Да здравствует комиссия!

Кактус неожиданно вынимает из вазы букет цветов и торжественно вручает его Елене Александровне.

— Нет-нет! Это ведь жене! — протестует она.

— Букет, Елена Александровна, вам, от нас с Оленькой. Она умница у меня и будет только рада.

Все собираются за столом. Чокаются, выпивают. Всеобщее ликование неожиданно прерывает Елена Александровна:

— Ой, без десяти восемь! О Сережке-то мы забыли?

Все испуганно смотрят на циферблат старинных часов.

— Надо срочно звонить, — первым приходит в себя Мартов.

— Пусть Елена Александровна с Сережей поговорит, — советует Кактус, — и женщина, и педагог. У неё хорошо получится. Это я вам как врач говорю…

— Да, конечно, давайте я, — с готовностью откликается Елена Александровна. — Диктуйте номер. Где номер Сережи? Кто записывал?

Все ищут запись. Перебирают бумаги, перелистывают блокноты.

— Ротиков вроде записывал и блокнот с собой забрал, — Мартов бросается к телефону, — надо ему звонить.

Дрожащими пальцами он набирает номер и включает громкую связь:

— «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети», — раздается на весь кабинет электронный голос.

— Вы ведь сами сказали, чтобы все мобильники отключили, — безнадежно машет рукой Кактус.

— Боже мой, ну надо же что-то делать, — вновь дрожит голос и блестят глаза Елены Александровны, — адрес вот есть в анкете. Я же специально номер квартиры перепутала — назвала три вместо — тридцать три, чтобы парня проверить…

Мартов набирает номер:

— Виктор, ты где?

— К заправке подъезжаю, Сергеич. Я тут, грешным делом, подумал, что туда-сюда ещё ездить придется, вот и двинул…

— Головой надо думать, а не грешным делом, — прерывает разговорчивого водителя Мартов, — заправка отменяется! Быстро записывай адрес, — смотрит на Елену Александровну.

Елена Александровна громко, так, чтобы слышал Виктор, зачитывает адрес:

— Улица Есенина. О господи!!!.. дом 11, квартира 33.

— Девятый этаж, — добавляет побледневший Семен Алексеевич.

— Записал, — слышится из телефона.

— Несись, милый, — командует председатель, — плюй на светофоры, знаки, гаишников… десять минут тебе на все про все. Уже даже девять. Подъедешь к дому, ори во всю глотку только одно слово: помиловали!!! Во всю глотку!!! Потом уже в квартиру беги. Всё понял? Несись.

— Уже мчусь, — ворчит Виктор, — несутся куры.

— На тебя вся надежда, — кричит в телефон Артист. — Виктор, не подведи! Витенька, я тебя умоляю.

— Куда там, пробки сплошные. Если только на вертолете. — Виктор явно обескуражен.

Артист трясущимися руками разливает остатки водки по стаканам. Кактус роется по карманам, достает упаковку с какими-то таблетками, берет себе и дает Мартову. Оба, не глядя, глотают их, запивая водкой.

Елена Александровна, сжимая руками виски, крестится и постоянно бросает взгляд на часы:

— Господи, хоть бы успел…

— Остается только ждать, — печально говорит Мартов, — мы теперь бессильны. Комиссия по помилованию ничем не может помочь…

Взяв со стола томик Есенина, Артист подъезжает к темному окну и, глядя в него, очень грустно декламирует:

Кактус со стаканом в руках ищет водку, но она вся выпита. Артист достает из пакета бутылку пива и молча вручает ее Семену Алексеевичу. Тот, не найдя ничего более подходящего, берет фигурку «Правосудия» и, ловко подцепив ею пробку, открывает бутылку:

— Вот на что наше правосудие только и годится! Больное оно. Очень больное! Это я вам как врач говорю.

Раздается громкий бой часов. Восемь раз. И в кабинете наступает тишина, слышен только угасающий звук часовых курантов. Мартов в отчаянии бьёт кулаком по столу и так замирает. Кактус неподвижен с бронзовой фигуркой в руке. Артист ломает костыль и замирает с двумя половинками в руках. Елена Александровна стоит у окна и продолжает сжимать пальцами виски.

— На этом самое печальное заседание комиссии по помилованию объявляю закрытым, — подводит скорбный итог Мартов, — мы проиграли. Победили Ротиковы. Как всегда! Всё, господа! Всё!!!

Несколько секунд полной тишины. В кабинете почти темно. Темно и тихо. И вдруг оживает телефон, громко, как никогда, в третий и последний раз из него раздается мелодия: «Не жалею, не зову не плачу…». Песню подхватывает включившийся неведомо как репродуктор:

Артист лихо подкатывает к столу, он первым успевает снять трубку. Прижав ее к уху, народный артист России с трудом встает из коляски и очень неуклюже на одной ноге танцует вальс под эту мелодию. И широко улыбается.