Василина Орлова - Квартет

Вот идешь с миноискателем, все время вспоминаешь, как бы ты шел на природе, просто гулял, смотрел на солнце и зеленые деревья. Мне очень хочется домой, поскорее заняться своими делами, чего я ожидаю с большим нетерпением. Все минувшие картины моего города, да, в общем-то, и всей гражданки с ее свободой, манят и будоражат мое воображение. Так что даже чувствуется некоторое нетерпение».

Стыдно признаться, но чем дольше я ворошила сиротливые листки, тем острее подступало разочарование. Больше отвлеченных воспоминаний, планов на будущее, книжных рассуждений — но чего я ожидала? О чем можно было писать, видя своими глазами все то, что, как обмолвился автор, нетрудно представить? А если именно в протяженности времени, неустроенности места, в разобранном настроении — подлинный дух войны? Когда кажется, что все вокруг — одно большое, тягостное и пустое наваждение и вот-вот рассеется и можно будет заняться «своими делами». Изучать иконопись. Историю. Философию…

Но и в обыденной, спокойной, мирной жизни — все та же нескладуха. Словно прозрачный, но непроницаемый пласт отделяет тебя от настоящего. И вот-вот, надо только рвануться, совершить усилие — и выскочишь из некой узкой капсулы, прорвешь преграду.

Скончался, «отошел ко Господу» схиархимандрит Алипий. Был он пострижен в схиму, когда рак поджелудочной железы почти доел его. Для составления некролога принесли в редакцию личное дело — документы: характеристики, прошения, анкеты…

«Ваше Высокопреподобие, всечестной отец Наместник, почтительно испрашиваю Вашего ходатайства перед Высокопреосвященнейшим Владимиром, архиепископом Псковским и Великолукским… о благословении мне отпуска в летнее время… Благословите мне приступать к оформлению необходимых документов к поездке». И резолюция — «благословляется».

«Справка. Настоящая дана насельнику монастыря Игумену Алипию… в том, что он действительно отпущен в город Петрозаводск Карельской АССР с 3 по 10 мая 1987 года на похороны родного отца. Справка дана для предъявления по требованию».

Сиротливая папка, собрание ветхих бумаг.

«Игумен находится в молитвенно-каноническом общении с Московской Патриархией и в священнослужении не запрещен».

«В праздник Святой Пасхи 10 апреля 1977 года чрез Наше Смирение награжден священным знаком пастырского достоинства — набедренником. Аксиос! Аксиос! Аксиос!»

«Рукоположен в сан иеромонаха, что и удостоверяется Нашим собственноручным подписом с приложением печати. Митрополит».

Был он келарь, закупал продукты для трапезной и ведал частью хозяйственных вопросов. Записок не вел. Получил в награду наперсный крест. В институте недоучился — отчислен был по собственному желанию: ушел в монастырь. В браке не состоял, призван в ряды Советской армии и служил.

Такая судьба.

В наградной лист, где упоминался иеромонах Памва, в скобочках — Беспартошный — фамилия! — потыча узловатым пальцем, Григорий сказал: «А этот сбежал». — «Как?» — «Ну, расстригся. Завел себе наложницу…»

Отец Иоанн принес горстку раздобытых где-то украинских конфет «с горихом».

— С горохом! — восклицает Надежда. — Надо же, какое постничество…

— Не с горохом, а с орехом. А я вот по пятницам драники жарю, — вздыхает Григорий. — Без яиц, конечно… Все-таки пост. И без соли.

— Это еще почему?

— Забываю. Да и не прожаренные — тут уже производственный дефект…

Увидела у Алексея пожелтелые книги, листала. Он заметил:

— Ну и что, у меня дома таких сколько угодно…

— А у меня почти что нет.

Оказалось, доктор искусствоведения, умирая, завещала монастырю свою библиотеку, полную печатных раритетов, но отчего-то сокровищем распорядились небрежно, книги в картонных ящиках мокли под дождями, пока семинаристы не растащили альбомы по живописи и издания конца XIX века по кельям. Погибла библиотека.

— Я тут думал, все идет прахом… Отец Алипий умер, и от него ничего, в общем, как бы и не осталось, кроме вот папки с документами, и, наверное, есть один способ — записывать… Вот в этом кресле, скажем, кто только не пересидел. Афанасий Любич — такой человек, такой человек… Сидел на месте, где сейчас сидишь ты, и говорил: «Зачем я съел кусок торта у отца Филарета?.. Теперь такая тяжесть в желудке…»

— Ну наконец-то, — сказала Надежда сама себе, когда я вернулась в келью.

Она частенько так словно не вслух говорила что-то, в расчете, что я попрошу объяснений, и я просила.

— Да вот новость — в Екатеринбурге аптека отказалась от продажи контрацептивов. И была освящена епархией.

— Да что вы? — Наверное, что-то не то было в моем голосе, потому что Надежда встревожилась.

— Но ведь это и правильно! — воскликнула она.

— А ты против? — спросил Григорий.

Правлю очередную статью. В общем-то, моя работа скорее корректорская. Потому что в выступление креациониста всерьез влезть мне не дадут: «Было бы бессмысленно сказать, что Христос умер на кресте, чтобы искупить грех, от которого смерть, если вы верите, мол, миру миллиарды лет. Если миру миллиарды лет и имела место эволюция человека из болота, это значило бы, что миллионы лет продолжались страдания, болезни и смерть до появления человека в мире».

«Более 50 процентов американцев верят библейскому изложению о творении. Они верят, что Бог создал человека в его настоящем виде меньше чем 10 000 лет назад. Меньшее число верит, что эволюция произошла по воле Божией, и только 10 процентов верят в абсолютную эволюцию. Но эти 10 процентов контролируют политику публичных школ в Америке».

«Другими словами: да, живые организмы могут изменяться и приспосабливаться к окружающей среде, но микроорганизмы не могут эволюционировать до человека».

Так вот оно и уйдет на сайт. Пройдя через мои руки. И как я потом откажусь от этого? Да и, собственно, когда — потом?..

Материал о монастыре Преподобного Антония в Египте успокоил немного. Монастырь сперва не имел входа, и надо было взбираться на стену по веревке. Кто-то из тех, кто побывал в нем в те годы, не преминул сказать нечто о вервии веры, за которое надо держаться, чтобы подняться, — и прочее…

Отцу Филарету подарили сделанный под старинный и, кажется, инкрустированный серебром пистолет. А может, и впрямь старинный. Он засунул его за монашеский пояс. А потом — Антонию, Антоний уж очень интересовался оружием.

Проверяю электронную почту, в числе прочего:

«С Международным Женским днем, с праздником весны поздравляем прекрасную половину компании МУЖСКОЙ МОНАСТЫРЬ! Коллектив международной информационной системы».

Алексей принес письмо — на сей раз бумажное — нашего общего друга, того самого, о котором я ужасалась как-то, что, закончив университет, ушел в отдаленный монастырь и несет послушание в кочегарке. «Душой — не могу сказать, что спокоен. Поэтому очень прошу молитв, да сотворит Господь волю Его, благую, угодную и совершенную, хотящую всем спастись».

Настоящее апостольское послание, без малого энциклика. Конечно, первая мысль: совсем заморочили парня. Впрочем, каждый спасается как может. И конечно, я не в силах ему не завидовать.

Я попросила, и Григорий дал на время второй томик Пруста. Зануда страшный этот Пруст, хотя к шестому тому, вполне вероятно, втягиваешься.

Надежда покосилась на книгу:

— Теперь он уже кажется мне излишним.

Я понимаю смысл замечания, мне даже делается неловко. Нашедший истину не разменивается на заблуждения. Но именно поэтому мне всегда больше нравились ищущие.

Надежда все вздыхает:

— Ой, я как подумаю, что он лежит там, и день и ночь. Курят прямо в палате. Неходячие больные. Вонь. Ходят же под себя. Мат стоит, Алексей сказал, только в армии такое слышал. В отдельную бы его палату, а? Что мы, не скинемся?

— Скинемся, — подтверждала я.

«И теперь, по милости Господа нашего Иисуса Христа, у меня нет ни кошелька, ни сундука, ни дома, ни другой рясы, кроме той, которая на мне…»

— Надо вкусить, — обронил Григорий.

Надежда едва не взорвалась:

— Да уж вкусил! Хватит.

И тише, сникнув, добавила:

— Православный же ведь человек. Понял уже все.

— А вот — вкусить.

И мне снова становилось неловко — на этот раз за себя и за Надежду, за нашу общую дурью бабью жалость и бабье великодушие. Он же мужчина. Почти монах. Почему решили, что они на него, а не — он на них будет влиять?

У Константина над рабочим столом распечатка — памятка: «О хранении ума от бесполезного многоведения и праздной пытливости» из «Невидимой брани» Никодима Святогорца.

В рубрике «Вопросы священнику» некий Дэн спрашивает: