Хантер Томпсон - Ромовый дневник

И вот он я – новый типаж в змеиной яме, пока еще не классифицированный извращенец, щеголяющий пестрым галстуком и рубашкой на пуговицах сверху донизу, – уже не молодой, но и не совсем за бугром – человек на неком рубеже, топающий и библиотеку, чтобы выяснить, что тут вообще происходит.

Я просидел там минут двадцать, когда худощавый импозантный пуэрториканец вошел и похлопал меня по плечу.

– Кемп? – спросил он. – Я Ник Сегарра – есть у тебя свободная минутка?

Я метал, и мы обменялись рукопожатием. Глазки у него были маленькие, свинячьи, а волосы так идеально причесаны, что мне пришла в голову мысль о небольшом парике. Сегарра выглядел как человек, который вполне мог писать биографию губернатора, а также как человек, регулярно посещающий губернаторские вечеринки с коктейлями.

Когда мы проходили по отделу новостей, направляясь в однин из углов к столу Сегарры, мужчина, который, казалось, только что сошел с рекламы самого лучшего рома, закрыв за собой дверь, помахал Сегарре. Затем он подошел к нам – элегантный, улыбчивый, очень загорелый, с лицом истинного американца. В своем сером полотняном костюме он сильно смахивал на дипломата. Он тепло приветствовал Сегарру, и они пожали друг другу руки.

– Какая там любезная толпа на улице, – сказал незнакомец. – Один мерзавец даже харкнул в меня, когда я входил. Надо же – слюны людям не жалко.

Сегарра покачал головой.

– Это ужасно, ужасно… А Эд только продолжает их злить… – Тут он взглянул на меня. – Пол Кемп, – сказал он. – Хел Сандерсон.

Мы пожали друг другу руки, У Сандерсона была крепкая, отработанная хватка, и у меня возникло чувство, что когда-то в молодости его убедили мерить мужчину по силе рукопожатия. Он улыбнулся, затем взглянул на Сегарру.

– Есть время выпить? У меня тут для тебя кое-что интересное.

Сегарра взглянул на часы.

– Да, конечно. Я все равно уже уходить собирался. – Он повернулся ко мне. – Поговорим завтра – идет?

Когда я направился к двери, Сандерсон крикнул мне вслед:

– Хорошо, что ты с нами, Пол. Как-нибудь вместе позавтракаем.

– Непременно, – откликнулся я.

Остаток дня я провел в библиотеке и ушел оттуда в восемь. На выходе из здания я столкнулся с входящим туда Салой.

– Чем сегодня заняться думаешь? – спросил он.

– Ничем, – ответил я.

Сала явно обрадовался.

– Вот и славно. Мне нужно кое-какие фотографии в местных казино сделать – присоединиться не желаешь?

– Желаю, – сказал я. – А прямо так идти можно?

– Да, черт возьми, – кивнул он и ухмыльнулся. – Все, что тебе нужно, это галстук.

– Хорошо, – сказал я. – Я сейчас к Элу – подходи, когда закончишь.

Сала кивнул.

– Буду минут через тридцать. Надо одну пленку обработать.

Вечер был жарким, и береговая линия кишела крысами. В нескольких кварталах от здания редакции стоил на приколе огромный лайнер. Тысячи разноцветий мерцали на его палубе, а изнутри доносилась музыка. Внизу у сходней толпились, как мне показалось, американские бизнесмены и их жены. Я перешел на другую сторону улицы, но воздух был так недвижен, что я по-прежнему отчетливо слышал их болтовню – радостные полупьяные голоса откуда-то из американской глубинки, из какого-нибудь невзрачного городишки, где они проводили по пятьдесят недель в году. Я остановился в тени старинного пакгауза и прислушался, чувствуя себя человеком, вовсе лишенным родины. Туристы меня не видели, и я несколько минут слушал голоса из Иллинойса, Mисссури и Канзаса, слишком хорошо их распознавая. Затем, но прежнему стараясь держаться и тени, я двинулся дальше и повернул на холм к Каллс-О'Лири.

В квартале перед Элом было полно народу: старики сидели на ступеньках, женщины то и дело входили и выходили, дети гонялись друг за другом по узким тротуарам, из открытых окон звучала музыка, голоса что-то бубнили на испанском, из грузовика с мороженым доносилось позвякивание «Колыбельной» Брамса, а дверь Эла заливал мутный свет.

Я прошел в патио, по пути заказав гамбургеры и пиво. За одним из дальних столиков в одиночестве сидел Йемон, внимательно изучая какие-то записи в блокноте.

– Что там такое? – поинтересовался я, усаживаясь напротив.

Он поднял взгляд, отталкивая блокнот в сторону.

– А, этот чертов рассказ про эмигрантов, – устало ответил он. – Его надо было сдать еще в понедельник, а я даже не начал.

– Что-то объемное? – спросил я.

Йемон взглянул на блокнот.

– Н-да… для газеты, пожалуй, слишком объемное. – Он посмотрел на меня. – Насчет того, почему пуэрториканцы уезжают с Пуэрто-Рико. – Он покачал головой. – Я всю неделю откладывал, а теперь, когда здесь Шено, дома этим заниматься ни черта не могу…

– А где ты живешь? – спросил я.

Он одарил меня широкой улыбкой.

– Тебе обязательно следует посмотреть – прямо на пляже, милях в двадцати от города. Красотища! Нет, тебе непременно следует посмотреть.

– Звучит заманчиво, – отозвался я. – Мне бы и самому что-нибудь такое присмотреть.

– Тебе нужна машина, – сказал Йемон. – Или как у меня – мотороллер.

Я кивнул.

– Ага, с понедельника начну подыскивать.

Сала прибыл в тот самый момент, когда Гуталин вышел с моими гамбургерами.

– Мне три таких же, – рявкнул Сала. – По-быстрому – я чертовски спешу.

– Все работаешь? – спросил Йемон.

Сала кивнул.

– Только не на Лоттермана. Это для старины Боба. – Он закурил сигарету. – Моему агенту нужны кое-какие снимки из казино. Не так легко их заполучить.

– Почему? – спросил я.

– Нелегальщина, – объяснил Сала. – Когда я только-только сюда приехал, меня застукали за фотографированием в «Карибе». Пришлось с комиссаром Роганом повидаться. – Он рассмеялся. – Он спросил меня, каково бы мне было, если бы я сфотографировал какого-нибудь несчастного ублюдка у рулетки и этот снимок появился бы в газете его родного городка аккурат перед тем, как он захотел бы взять ссуду в банке. – Он снова рассмеялся. – Я ответил, что мне было бы глубоко плевать. Я, черт возьми, фотограф, а не работник сферы социальных проблем.

– Да ты просто террорист, – с улыбкой заметил Йемон.

– Ага, – согласился Сала. – Теперь меня здесь знают – приходится вот этим орудовать. – Он показал нам миниатюрный фотоаппаратик чуть больше зажигалки. – Мы с Диком Трейси заодно, – сказал он с ухмылкой. – Они все у меня попляшут.

Тут Сала перевел взгляд на меня.

– Ну что, день уже прошел – есть предложения?

– Какие предложения?

– Ты сегодня первый день на работе, – пояснил он. – Кто-то наверняка уже предложил тебе сделку.

– Ничего подобного, – сказал я. – Я только познакомился с Сегаррой… и с типом по фамилии Сандерсон. Чем он, кстати говоря, занимается?

– Пиарщик. Работает на «Аделанте».

– На правительство?

– В каком-то смысле, – сказал Сала. – Народ Пуэрто-Рико платит Сандерсону, чтобы он приукрашивал его имидж в Штатах. «Аделанте» – это такая большая контора по связям с общественностью.

– А когда он на Лоттермана работал? – спросил я. В старых номерах «Ньюс» мне несколько раз попадалась колонка Сандерсона.

– Он был здесь с самого начала – около года проработал, а потом связался с «Аделанте». Лоттерман бухтит, будто они его нагло переманили, но на самом деле потеря невелика. Он пустышка, настоящий мудозвон.

– Ты про того кореша Сегарры? – спросил Йемон.

– Ну да, – отозвался Сала, рассеянно очищая гамбургеры от латука и помидоров. Затем он быстро съел их и встал. – Идем, – сказал он, глядя на Йемона. – Может, немного развеешься.

Йемон покачал головой.

– Мне надо добить этот проклятый рассказ, а потом рулить прямо к дому. – Он улыбнулся. – Я ведь теперь семейный.

Расплатившись, мы вышли к машине Салы. Верх был опущен, и получилась превосходная, быстрая поездка по бульвару к Кондадо. Дул прохладный ветерок, а рев маленького мотора путался в деревьях у нас над головами, пока машина виляла в уличном потоке.

Казино «Карибе» располагалось на втором этаже – просторное дымное заведение с темными драпировками на стенах. Сала захотел работать один, так что у входа мы разделились.

Я остановился у стола, где играли в очко, но там все так тоскливо смотрелись, что я перебрался поближе к игрокам в кости. Здесь было куда веселее. Группа матросов, расположившихся вокруг стола, увлеченно орала, пока кубик прыгал по зеленому сукну, а крупье, будто ошалелые садовники, отгребали туда-сюда круглые фишки. Среди матросов попадались инородные вкрапления в виде мужчин в шелковых костюмах и смокингах. Курили они преимущественно сигары, а изъяснялись с нью-йоркским акцентом. В облаке дыма у меня за спиной один такой типаж представился как «самая большая шишка во всем Ныо-Джерси». Я с некоторым любопытством обернулся и увидел, как «шишка» сдержанно улыбается, пока стоящая рядом женщина бьется в припадке дикого смеха.