Дуглас Кеннеди - Пять дней

Я очень люблю свою дочь. Она яркая, энергичная, полная оптимизма. Эти ее качества меня восхищают. Но я часто задаюсь вопросом: а к чему она стремится?

— Я знаю: Брэд бросит меня сразу же, как только кончится лето и мы разъедемся по университетам. Потому что я для него просто школьная подружка, с которой можно весело провести время, и только. А он ищет кого-то, кто подошел бы на роль будущей жены сенатора.

— Ты хочешь стать женой сенатора? Это цель твоей жизни?

— Я слышу разочарование в твоем голосе, мама?

— Ты никогда меня не разочаровываешь, Салли.

— Хотелось бы верить.

— Я не хочу, чтобы ты стала кем-то, кем быть не хочешь.

— Но ты против того, чтобы я вышла замуж за такого, как Брэд.

То есть не конкретно за Брэда? То есть речь вообще идет о парне с деньгами, уверенно продвигающемся по карьерной лестнице в высшие эшелоны власти?

— У каждого свои планы, свои устремления.

— Ну вот, опять ты мною недовольна.

— В каком смысле?

— Считаешь, что я не ставлю перед собой высоких целей. Что не достигну высот в жизни…

— У тебя много талантов, Салли.

— На твой взгляд, я ограниченная, пустая и, в отличие от тебя, книг не читаю.

— Ты ведь знаешь, что я очень высокого мнения о тебе.

— Но ты больше любишь Бена.

— Я не делаю разницы между тобой и Беном, вы оба одинаково дороги мне. И дело в том, что ты понятия не имеешь, как сложится твоя жизнь. Или на чем ты остановишься. Даже когда ты думаешь: «Ну вот, это и есть моя жизнь», все может измениться в одно мгновение.

— Ты так говоришь, потому что целыми днями смотришь на чужие опухоли.

Уф. Я натянуто улыбнулась:

— Ну… это действительно заставляет по-особому смотреть на многие вещи.

— Я не хочу быть рабом заведенного порядка.

— Тогда не нужно быть чьей-то женой.

Ну вот. Я это произнесла. Салли вздрогнула, парировала:

— Ты тоже чья-то жена.

— Не спорю. Но…

— Можешь не договаривать, мама. И я знаю, что, будь я такой же творческой личностью, как Бен…

В некоторых вопросах детей просто невозможно переспорить.

— У него есть сестра, верно?

— Да. Салли.

— Они довольно разные, верно?

— Салли не такая, как Бен, — подтвердила я, слава богу, как мне показалось, бесстрастным тоном.

— Бен вскользь упоминал об этом. И о том, что с вами он более близок, чем с отцом.

— Он любит Бена.

Доктор Аллен смерила меня внимательным взглядом.

— Не сомневаюсь, что любит… по-своему, — сказала она. — Но позвольте спросить вас кое о чем, Лора: вы всегда чувствуете необходимость что-то улучшить, исправить?

— Это плохо?

— Неблагодарное это дело, правда? Если говорить о чужом счастье… Каждый человек должен сам заботиться о своем счастье, верно? В том числе и ваши дети, ведь они уже взрослые. Вы не должны винить себя за то, что у Бена есть проблемы.

— Легко сказать.

Полчаса спустя я встретилась с Беном в кафе за пределами территории кампуса — доктор Аллен посодействовала. Он заметно похудел, хотя и так был тощим. Все еще был немного бледен. Позволил обнять себя, но сам в ответ меня не обнял. Во время нашей получасовой беседы постоянно отводил взгляд. Поначалу, когда я сказала ему, что он неплохо выглядит, Бен бросил раздраженно:

— Мама, ты никогда мне не лгала… не начинай сейчас, пожалуйста.

Потом стал расспрашивать меня, как дела дома, как сестра поживает, «все еще сходит с ума по мистеру Спортсмену Республиканцу?» (меня порадовало, что присущая ему саркастичность никуда не исчезла), сообщил, что начал новую работу, но это не коллаж.

— Это картина в полном смысле слова. Больше никаких частей тела в композиции, никаких попыток воспроизвести автокатастрофу, где за рулем «порше» сижу я.

— Как Джеймс Дин,[3] что ли?

— Моя мама — культурно образованный рентген-лаборант.

— Ну, не настолько уж и культурно образованный.

— Просто из всех, кого я знаю, никто не читает столько книг.

— Это скорее хобби…

— Ты бы попробовала писать, мам.

— О чем? Я в своей жизни не сделала ничего интересного или важного… разве что тебя с Салли вырастила.

— Это ты не обязана была добавлять.

— Но это так.

Бен коснулся моей руки:

— Спасибо.

— Вид у тебя немного усталый, — заметила я, понимая, что лучше сказать правду. Бен всегда раздражался, если чувствовал, что ему лгут.

— Я наконец-то снова засыпаю без снотворного.

— Доктор Аллен сказала, что ты еще принимаешь лекарства.

— Да, но уже не от бессонницы. Просто таблетки, помогающие мне быть счастливым.

— Такого лекарства нет, — сказала я.

— Это точно. — По губам Бена скользнула мимолетная улыбка.

— Но ты вроде бы окреп…

— Держусь…

— Ты сегодня сама любезность.

— А ты предпочла бы, чтобы я хамил? — Бен снова едва заметно улыбнулся. — Ты бы этого не вынесла.

— Я рада, что ты приходишь в себя, Бен.

— Прости, если я тебя напугал…

— Ты меня не напугал…

— Ну да, рассказывай…

— Ну, хорошо, да, я очень волновалась. И папа тоже…

— Но сегодня ты здесь одна.

— Папе на утро назначили собеседование, он устраивается на работу.

— Рад это слышать. А то последнее время он сам не свой…

— Ты несколько преувеличиваешь, Бен.

— Ничуть. И мы оба это знаем.

— Папа в душе хороший человек.

— Жаль только, что меня он ни во что не ставит и превозносит свою заводную дочь.

Перестанут ли когда-нибудь наши дети ревновать друг к другу? Неужели мы с Дэном так сильно напортачили с их воспитанием? Возможно ли вообще построить правильные отношения между родителями и детьми? Или это, как и в межличностных отношениях, вечная проблема?

— Он очень тебя любит, Бен.

— Но мы с ним не друзья.

— Вы подружитесь.

— Угу, непременно.

— По крайней мере, мы с тобой друзья, — сказала я.

Бен кивнул.

— Ты точно на меня не злишься? — спросил он.

— Я никогда на тебя не злюсь.

Этот разговор произошел в колледже пять недель назад. В тот вечер, вернувшись домой из Фармингтона, я отправила сыну сообщение по электронной почте, написав, что буду в его распоряжении в любое время дня и ночи, но пусть он не беспокоится: надоедать не буду.

«Живи в свое удовольствие и знай, что мне всегда можно позвонить — если понадоблюсь, я буду с тобой через полтора часа».

Пять дней спустя я получила от Бена SMS-сообщение: «Не хочешь пообщаться?» Это было после четырех — буквально через несколько минут после того, как я ушла с работы, — я тотчас же ему позвонила, и мы проболтали почти полчаса. В разговоре мы ни разу не коснулись его психического состояния, лечения, приема лекарств, его чувств относительно девушки, из-за которой у него случился нервный срыв. Мы обсудили несколько фильмов, которые он только что посмотрел, биографию Марка Ротко[4] («Парень только и говорил об искусстве») и песню группы «Грин дей» («Знай своего врага»), которую он постоянно слушал («Наверно, я думаю о ней…» — сказал Бен с немалой долей иронии в голосе, что внушало надежду). Я ни разу не спросила, как у него дела, ибо, судя по его тону, он уверенно возвращался к нормальной жизни. Но к концу разговора, когда я предложила звонить ему время от времени, Бен сказал: «Давай я сам буду связываться с тобой, хорошо?»

Разумеется, я сказала, что меня это вполне устраивает.

С тех пор я получала от Бена как минимум два SMS-сообщения в день — часто смешные/глубокомысленные («Думаешь, по-настоящему разбитые сердца встречаются только в кантри и ковбойских песнях?»), порой тревожные («Очень плохо спал. Сегодня сеанс у доктора Аллен»), иногда просто «привет». Два раза в неделю он звонил, но ни разу за все это время ни словом не обмолвился о том, что хочет приехать домой на выходные или увидеться со мной.

И вот…

Бип.

Я отвлеклась от мыслей, теснившихся в моей голове, пока я смотрела на море с мыса Пемакид, достала свой сотовый и прочитала:

«Мам, привет. Наконец-то захотелось развеяться на выходных. Думал, может, встретимся, например, в Портленде? Там идут два-три неплохих фильма. Поужинаем вместе. Как ты на это смотришь?»

Черт. Черт. Черт. Как раз на эти выходные я собиралась уехать из города — впервые за девять лет. Я написала ответ:

«Привет, Бен. Было бы здорово поужинать с тобой и сходить в кино… но в эти выходные я должна быть на конференции в Бостоне. Попытаюсь отпроситься…»