Анри Монтерлан - Благородный демон

Думаю о женитьбе именно по склонности к трагическому.

…Хотя нет! Просто я ищу какой-то предлог, чтобы обмануть самого себя, ведь мною движет лишь одно чувство — жалость.

13 августа. — Когда ждешь очень желанную женщину, а она опаздывает часа на полтора, и уже нет никакой надежды, но потом раздается звонок, первое чувство — не радость, а досада. Мысленно уже смирился, и воображение улетело куда-то далеко, а теперь опять поворот, сбивающий с толку.

Уж не знаю, сколь страстно я ждал С., но, когда она не пришла через полчаса после условленного времени, мне захотелось, чтобы случилось что угодно — хотя бы, например, сцена с матерью, — лишь бы ее вообще не было.

Но вот и она. Я твержу ей все те же резоны:

— Не женясь, я сохраняю нашу любовь. Как известно еще со времен Иеровоама, брак — это конец любви. Я устану от вас, вы будете стеснять меня, а сами увидите все мои мелкие пороки. И прощай экстаз! Зато в любовной связи ничего подобного или почти ничего. На что вам замужество? Дети? Но вы же знаете, я никогда не пойду на это. Материальный интерес? Если откровенно, то разве вы нуждаетесь? Постоянное присутствие? Именно оно и подрывает любовь. При любовной связи каждый сохраняет свою свободу. В наше время любовь уже не подвластна законам, любить — не значит исполнять супружеский «долг». Видеть вас для меня не обязанность, а наслаждение. И тайна нашей связи делает его еще острее, как тоже известно со времен Иеровоама…

Я говорю ей все это, но что толку? У нее уже свое мнение. Девушки, которые запутывают вас в сети брака. Шлюхи, унижающие требованием денег. Наконец, добропорядочные женщины, эти выкручивают тебе член.

14 августа. — Проснувшись сегодня утром, я обнаружил, что все доводы «против» испарились, как роса. Во мне одни только «за». Решил жениться. Но потом, в середине дня (4 часа), неожиданная решимость не делать этого. Может быть, конец моим колебаниям? С досадой жду ее прихода.

(Записано вечером.) Аромат ее век. Ее кожа, нежная, как мука. В ласках смена умираний и воскрешений, подобно веревке, которая то натягивается, то ослабевает. Долго и нежно лежал рядом с ней. Ощущение любви. Ее волосы, которые всегда растрепываются в одно и то же время — к полуночи — как бы указывая час расставания. Когда она пошла потом в ванну, чуть было не сказал ей не мыться антисептиком. Подумал если будет ребенок, это и решит все дело.

Ее незабываемый взгляд при расставании. Стоит передо мной прямо, как солдат. «Невозможно, чтобы такой взгляд обманывал». — «Я не способна на это».

Спросил, что будет, если я твердо откажусь от женитьбы. В ответ сначала молчание. Потом невнятно нечто вроде: «Я не думала об этом». Ее самоуверенность чуть уколола меня. Будь что будет, я женюсь на ней.

Косталь вспоминал этот брак лишь по нескольку минут каждое утро после пробуждения и сразу оставлял эти мысли; так снимают с себя слишком тяжкий груз, чтобы сразу не решать, как поступить с ним дальше. Испытывая мистический ужас перед всякими действиями, он решался сделать что-либо только когда его загоняли в угол. Из принципа, а не по слабости характера он откладывал трудные решения, полагая, что обстоятельства могут измениться и все устроится само собой. Кроме того, по его убеждению, боязнь делает человека уязвимым со стороны предмета его страхов. И подобная тактика всегда приносила ему успех.

Через день после того, как он записал в дневнике: «Будь что будет, я женюсь на ней», ему вздумалось написать длинное письмо к мадам Дандилло и откровенно объяснить все то, почему он никогда не женится на ее дочери. Подобный демарш показался ему вполне уместным; у него уже зарождалась симпатия к этой женщине, особенно вследствие той жестокой неопределенности, в которую, как ему казалось, он ввергнул ее. И, кроме того, она, быть может, поймает его на слове. С каким нетерпением он будет ждать, например, такого ответа: «Да, при подобных обстоятельствах…» А если она позволит себе хоть какую-нибудь невежливость, что ж, тем легче будет разрыв.

Косталь написал это письмо с полнейшей серьезностью и постарался быть даже любезным. Прекрасное занятие в день Успения.

Пьер Косталь.

Париж.

для г-жи Ш. Дандилло.

Париж.

15 августа 1927 г.

пишу вам из пустой квартиры в опустевшем доме. Внизу передо мной проспект, на котором нет ни экипажа, ни прохожего, ни даже звука; не могу сказать — ни одного кота, потому что один есть, и очень милый, с поднятым, как свеча, хвостом. Мне кажется, если вы и Соланж сейчас в Париже — а при нынешнем вашем испытании обеим необходимо уехать и отдохнуть — то отчасти по моей вине. Да и многое другое также по моей вине. И я чувствую потребность обстоятельно, по-дружески объясниться с вами, просить вас понять меня и простить.

Я пишу вам вместо личного объяснения не только потому, что как писателю подобная форма выражения менее прочих изменяет мне, и это письмо даст вам весьма точное понятие о моих чувствах. Но, кроме того, по отношению к собственной совести я достаточно уверен и поэтому хотел бы, чтобы у вас на всякий случай сохранился этот автограф.

Не удивляйтесь, если выраженные здесь чувства покажутся вам иногда несколько странными. Ведь и сам я достаточно странен, хотя отнюдь не тщеславлюсь этим, напротив, всегда стараюсь сгладить острые углы и подчеркнуть то, что сближает меня с другими, а не выделяет. Я стремлюсь быть незаметным в своей личной жизни. Одному Богу известно, сколь трудно романисту представить неизвестные ему чувства средних людей. Но та особенность, от которой я страдаю сейчас, совершенно для меня внове.

…Этого брака не должно быть.

Я просто вижу то, что случится, как будто это уже было, как будто я вспоминаю прошедшее. Ведь я знаю себя, у меня большой опыт существования с самим собой и другими людьми, я всегда предчувствовал, как поступлю при определенных обстоятельствах, и если, к примеру, буду насиловать свою природу, ничего хорошего из этого не получится. Можно возразить, что речь идет не о моей душе, а лишь о теле, отвергающем некоторые неприемлемые для него вещи. (Уезжая в Индокитай, я по одному своему нежеланию заранее знал, что заболею там. Именно это и случилось на самом деле. Можно было бы привести с десяток подобных примеров…) Удовлетворение от исполненного долга? В моем случае скорее от неисполненного.

Вот что произойдет, если я женюсь на Соланж. С первых же дней те моральные обязательства, на которые меня обрекут ее нежность и преданность, совершенно обесценят и то, и другое. Будет постоянное беспокойство за ее чувства и мысли. Постоянный страх, что даю ей меньше, чем она заслуживает, и боязнь причинить ей боль, или что она сама сделает мне больно, и мне придется сводить с ней счеты. А ведь для художника важным должно быть только его творчество. Она же отберет часть моих сил и нарушит мое спокойствие, но при этом я не смогу ни в чем упрекнуть ее. Понимая, что она полностью принадлежит мне, из-за невозможности ответить ей тем же я буду чувствовать себя несчастным, чего никогда не бывало в одиночестве. Ну, а сама она рядом с человеком, который съедает себя, разве будет счастлива?

Выход? Развестись. Но развод с той, которую нельзя ни в чем упрекнуть? Оттолкнуть это маленькое создание, саму нежность и любовь? «Уходите! Вы ни в чем не виноваты, кроме того, что существуете и любите меня. Но ваше присутствие тягостно, а ваша любовь превратилась для меня в тюрьму. И выпутывайтесь теперь сами вместе со своей матерью». Конечно, я никогда не скажу этого. Зачем притворяться, что обстоятельства сложатся именно так. Это значило бы преднамеренно строить на пустом месте.

Но что тогда делать? Мы останемся прикованными друг к другу и грызущими друг друга, как два дантовых отверженных, и это адское существование вдвоем будет длиться до самого конца.

И еще одна причина, второстепенная для всех, но отнюдь не для меня. Я существо переменчивое: неизбежно наступит момент, когда я пожелаю другую женщину. И что тогда? Игра в прятки, ежедневная ложь, жалкие уловки с той, кого любишь и кто любит тебя. Я закрываю глаза и представляю себе, как буду морочить ей голову. Нет, ни за что! Какой же выход? Сделать ее конфиденткой в моих любовных делах? Может быть, это хорошо с некоторыми женщинами, но только не с нею. Но, повторяю, ведь мне захочется других. И не через месяц, и не через несколько недель после свадьбы. На другой же день, а может быть, и в тот же день. «Надо смирять себя…» А я не привык бороться со своими желаниями.

Этого брака просто не должно быть.

И нужно, чтобы для нас оставалось какое-то будущее.

Два решения.

Вполне банальное и легковесное: больше не видеться. Если вы примете его, я уезжаю в Марокко и навсегда избавлю вас от себя.