Сью Таунсенд - Женщина, которая легла в постель на год

Спустя три ночи беспокойного сна Брайан умолил жену допустить его на супружеское ложе, ссылаясь на больную спину.

Ева уступила неохотно.

Брайан проводил обычный ритуал перед отходом ко сну: булькал и плевался в ванной, заводил будильник, слушал прогноз погоды для судоходства, проверял каждый уголок и даже залезал под кровать в поисках пауков, держа наготове детский сачок, который специально хранил в шкафу, выключал то, что называл «большим светом», открывал форточку, садился на кровать и снимал тапочки, всегда начиная с левого.

Ева не могла вспомнить, в какой момент Брайан превратился в мужчину средних лет. Возможно, когда начал покряхтывать, вставая со стула.

Обычно он с утомительными подробностями рассказывал о прошедшем дне и о людях, которых она никогда не встречала, но сегодня муж молчал. Оказавшись в постели, он лег так близко к краю, что Ева сразу подумала о человеке, балансирующем на краю змеиного гнезда. Она обычным голосом сказала:

– Спокойной ночи, Брайан.

Он отозвался из темноты:

– Не знаю, что говорить, когда меня спрашивают, почему ты не встаешь с постели. Это меня конфузит. Не получается сосредоточиться на работе. А мать и теща забрасывают вопросами, на которые у меня нет ответов. А ведь я привык, что знаю все ответы, – черт возьми, я ведь доктор астрономии! И планетоведения.

– Ты ни разу мне четко не ответил, когда я спрашивала, существует ли Бог.

Брайан запрокинул голову и воскликнул:

– Ради Бога! Думай своей чертовой головой!

– Я так долго не пользовалась мозгом, что бедняжка забился в угол и ждет, когда его покормят.

– Ты постоянно смешиваешь концепцию рая с чертовым космосом! А если твоя мать еще раз попросит меня составить ей гороскоп!.. Я объяснял разницу между астрономом и астрологом чертову уйму раз! – Муж вскочил с постели, ударился ногой о тумбочку, вскрикнул и захромал из комнаты. Ева услышала, как хлопнула дверь спальни Брайана-младшего.

Ева покопалась в ящике прикроватной тумбочки, где держала самые ценные для себя вещи, и вытащила свои школьные тетради. Она берегла их в целости и сохранности больше тридцати лет. Перелистывала страницы, и лунный свет мерцал на золотых звездочках, полученных за работы, выполненные на отлично.

Она была очень умной девочкой, чьи сочинения в классе всегда зачитывали вслух, и учителя твердили ей, что упорная учеба и стипендия, возможно, позволят ей поступить в университет. Но Еве пришлось пойти на работу, чтобы приносить домой зарплату. А что поделать, если Руби было не по карману купить школьную форму в специализированном магазине на пособие по потере кормильца?

В 1977 году Ева ушла из Лестерской школы для девочек и устроилась телефонисткой в «Джи-Пи-Оу». Руби забирала две трети зарплаты дочери в счет за жилье и питание.

Когда Еву уволили по той причине, что она слишком часто неправильно соединяла абонентов, она так боялась сказать об этом матери, что уходила утром из дома и весь рабочий день сидела в небольшой библиотеке, оформленной в кустарном стиле, и читала классику английской литературы. Затем, спустя две недели после увольнения Евы, главный библиотекарь – интеллектуал без способностей руководителя – вывесил объявление о вакансии помощника библиотекаря: «Необходимые навыки и умения…».

У Евы не было подходящих навыков, но в ходе собеседования с главным библиотекарем выяснилось, что он считает ее весьма квалифицированным специалистом, так как своими глазами видел, что она прочла «Мельницу на Флоссе», «Счастливчика Джима», «Холодный дом» и даже «Сыновей и любовников».

Ева объявила матери, что сменила работу и теперь будет зарабатывать немного меньше, трудясь в библиотеке.

Руби сказала, что дочь дура, а книги перехвалены и негигиеничны.

– Ты же не знаешь, кто и что делал с этими страницами.

Но Ева любила свою работу.

Открывая тяжелую входную дверь и заходя в тихий зал, где утренний свет лился из высоких окон на ожидающие ее книги, она так радовалась, что работала бы даже бесплатно.

Питер, мойщик окон, заглянул на пятый день около полудня. Ева спала по двенадцать часов в сутки. Она не раз обещала побаловать себя такой роскошью с тех самых пор, как близнецов извлекли из ее утробы и вручили ей семнадцать лет назад.

Брианна много болела, была очень бледной и капризной, с взъерошенными черными волосиками и перманентно хмурым личиком. Спала она урывками и просыпалась от малейшего шума. Ева, заслышав тонкий писк малышки, бежала к ней, пока скулеж не перешел в неослабевающий вой. Брайан-младший спокойно спал всю ночь, а просыпаясь утром, играл с пальчиками ног и улыбался фигурке Скуби-Ду над головой. Руби говорила, что этот ребенок попал к Боберам прямиком из рая.

Когда Брианна плакала у Евы на руках, Руби советовала добавить в ее бутылочку несколько капель бренди. Мол, так делала ее мать и никакого вреда это не причинило.

Ева бросала взгляд на красноватое лицо Руби и вздрагивала.

Последние десять лет она раз в месяц общалась с мойщиком окон, но почти ничего о нем не знала, кроме того, что его зовут Питер Роуз, он женат и растит дочь-инвалида по имени Эбигейл. Сейчас она услышала, как лестница Питера царапает стену дома, прежде чем прислониться к оконному карнизу. Если бы возобладало желание спрятаться, Ева успела бы забежать в ванную, но предпочла прикинуться веником – так часто говорила Брианна, и мать трактовала этот фразеологизм, как «улыбаться в лицо неловким ситуациям».

Ева улыбнулась и приветственно помахала, увидев, как за окном появляется голова Питера. Щеки мойщика заалели от смущения. Он сунул голову в открытое окно и спросил:

– Желаете, чтобы я зашел позже?

– Нет, – мотнула головой Ева. – Можете мыть сейчас.

Питер облил стекло мыльной водой и спросил:

– Заболели?

– Просто вставать не хочется, – ответила она.

– Именно так я мечтаю провести выходной, – кивнул он. – Разлечься и отдохнуть. Но не могу. Не с Эбигейл…

– Как она? – поинтересовалась Ева.

– Как всегда, – ответил Питер, – но еще хуже. Не может говорить, не может ходить, ничего не может сделать сама… – Он замолчал, яростно протирая окно. – Четырнадцать лет, а до сих пор в памперсах. Она даже не симпатичная. Жена красиво ее одевает. Одежда всегда подобрана по цвету, и волосы лежат безупречно. Эбигейл повезло, наверное. У нее лучшая мама в мире.

– Я бы так не смогла, – сказала Ева.

Ручной щеткой, похожей на автомобильный «дворник», Питер собирал со стекла излишек воды.

– Почему не смогли бы? – насторожился он, словно по правде хотел это знать.

– Это же адский труд. Нести такую тяжкую ношу и ничего не получать взамен. Я бы не смогла.

– Вот и я так думаю, – кивнул Питер. – Она никогда не улыбается, не благодарит, если сделаешь ей приятное. Иногда мне кажется, что она издевается. Симона говорит, что грешно так думать. Мол, я накопил плохой кармы. Говорит, что это из-за меня Эбигейл такая, какая есть. Возможно, она права. Я много гадостей натворил в детстве.

– Уверена, что дело не в вас, – возразила Ева. – Эбигейл родилась не просто так.

– И зачем же? – спросил Питер.

– Возможно, чтобы дать вам проявить себя с хорошей стороны, Пит.

Собирая инструменты перед тем, как спуститься на землю, мойщик сказал:

– Теперь Эбигейл спит в нашей постели, а я – на койке в гостевой комнате. Я живу как старик, а мне всего-то тридцать четыре. Еще немного, и начну отращивать волосы в ушах, напевая «Долог путь до Типперери».

Он исчез из виду, а спустя несколько секунд убрал и лестницу.

Еву ошеломила грустная история Питера. Она представила, как он проходит мимо комнаты, где лежат в постели жена и дочь, идет в гостевую комнату и ложится на койку. Она заплакала, и слезы лились и лились, без остановки.

Наконец, Ева заснула, и ей приснился сон, будто она застряла на верху лестницы.

* * *

Беспроводной телефон на хлипкой базе испугал ее резким механическим чириканьем. Ева с отвращением посмотрела на устройство. Она ненавидела этот аппарат. Никак не могла запомнить комбинацию бежевых кнопок, которые нужно нажать, чтобы ответить на звонок, от кого бы тот ни был. Порой записанный голос сообщал звонившему: «Ева и Брайан не могут ответить на ваш звонок. Оставьте сообщение после сигнала». Ева обычно выбегала из комнаты и закрывала дверь, а позже прослушивала сообщение, изнемогая от стыда за свою бестолковость.

Ева попыталась ответить на звонок, но активировала непрослушанное сообщение с автоответчика. Захотелось сбежать как обычно, но, оказавшись в ловушке постели, она смогла лишь закрыть уши подушками. Но голос матери прорывался даже сквозь барьер.

– Ева! Ева?! О, как же я терпеть не могу эти чертовы автоштуки! Звоню рассказать, что миссис Как-ее-там, которая держала магазин шерсти, ну, ты ее знаешь – высокая, худая, с большим кадыком и всегда вяжет, вяжет, вяжет, у нее еще мальчик-монгол, которого она взяла к себе и назвала Саймоном, что довольно жестоко, если призадуматься… Вылетело из головы ее имя, начинается на Б… А, вот! Памела Оукфилд! Так вот, она умерла! Тело нашли в магазине. Упала на собственную спицу! И та воткнулась прямо в сердце. Вопрос, кто же будет управлять магазином? Саймон в его состоянии этого делать не сможет. Короче, похороны в четверг. Пойду в черном. Знаю, что сейчас модно одеваться разноцветно как клоуны, но я слишком стара для перемен. Ну, в общем… О, ненавижу эти автоштуки. Никогда не знаю, что сказать!