Сью Таунсенд - Женщина, которая легла в постель на год

Встав рядом с ним, она услышала чей-то – женский – громкий шепот:

– В эту ночь она, похоже, не будет страстной бобрихой.

И по холодной церкви разнесся еле сдерживаемый смех.

Ева поежилась в белом кружевном свадебном платье, окаменев от вида ужасной прически Брайана. Желая сэкономить, он откромсал волосы сам с помощью купленных по каталогу ножниц с зеркальцем, позволяющим видеть затылок.

Семейство Боберов занимало ряды с правой стороны. Все они не отличались привлекательностью. Было бы преувеличением сказать, что эти люди похожи на бобров, но имелось нечто такое в их передних зубах и гладко зализанных каштановых волосах… Совсем несложно представить, как Боберы рассекают воду и подгрызают основание молодой сосенки.

Слева сидели Сорокинсы. Виднелось множество ключиц, как мужских, так и женских. Все родственники обрядились в костюмы с пайетками, перьями, рюшами и блестящими украшениями. Они оживленно смеялись и ерзали. Некоторые взяли Библии с подставок перед собой. Эта книга была не слишком хорошо знакома Сорокинсам. Курильщики рылись в карманах и сумочках в поисках жевательной резинки.

Когда Брайан расписывался в регистрационном журнале, Ева увидела его прическу под другим углом и обратила внимание на его удивительную шею, которая совершенно точно была самой тонкой в мире, за исключением разве что женщин тайского племени падаунг[6]. Вышагивая рядом с доктором Бобером по алтарному проходу уже мужем и женой, она заметила его крошечные ступни, а когда Брайан расстегнул пиджак, под ним оказался шелковый жилет с ракетами, спутниками и планетами. Ева любила лошадей, но и в мыслях не держала изображать галопирующих рысаков на свадебном платье, верно?

Еще не дойдя до крыльца церкви, где фотограф уже установил штатив, Ева полностью утратила остатки всей любви, которую когда-либо питала к Брайану.

Они были мужем и женой всего одиннадцать минут.

После речи новобрачного на свадебном завтраке, в которой он не упомянул добрым словом ни жену, ни подружек невесты, а в основном понуждал недоумевающих гостей всецело поддержать развивающуюся британскую космическую отрасль, Ева даже не испытывала к нему приязни.

Обычно никого не удивляют слезы новоиспеченных жен – некоторые плачут от счастья, некоторые от облегчения, – но когда новобрачная всхлипывает целый час, мужу вполне позволительно легкое раздражение. А если он интересуется у жены, что является причиной ее слез и получает в ответ: «Ты. Прости», как тут, спрашивается, мужчине поступить?

Вернувшись тем вечером с работы, Брайан появился на пороге комнаты Евы с подносом, на котором стояли чашка чая с молоком и блюдце с двумя печеньями. Ставя поднос на прикроватную тумбочку, он вздохнул. Чай пролился на печенье, но Брайан, казалось, не заметил, что выпечка быстро превращается в месиво.

Ева окинула мужа новым взглядом, пытаясь представить, как он занимается любовью с незнакомкой по имени Титания. Использует ли он с ней ту же технику, что и раз в неделю с Евой – немного поглаживаний по спине, немного покручивания сосков? Считает ли он по ошибке малые половые губы Титании клитором, как у Евы? Кричит ли: «Кончи для большого папочки!» за секунду до семяизвержения, как всегда вопил с женой?

«Спасибо тебе, Титания, – подумала Ева. – От всей души спасибо. Мне больше никогда не придется проходить через эти еженедельные мучения».

– Почему ты пятишься, Брайан? – рассмеялась она. – Ты будто только что возложил венок к Кенотафу.

А Брайан просто-напросто больше не чувствовал себя в безопасности, поворачиваясь к ней спиной. Она больше не являлась той покладистой женщиной, которую он взял в жены, вдобавок он боялся, что Ева будет насмехаться у него за спиной, показывая победный жест из двух пальцев. Он не вынес бы подобного глумления, особенно после недавнего унижения на работе, когда миссис Хордерн, уборщица, застукала его с Титанией за сексом с применением модели Большого адронного коллайдера.

– Рад, что ты находишь это забавным, – скорбно сказал Брайан. – Разве ты не заметила, что мое здоровье страдает? И, что особенно невыносимо, профессор Лихтенштейн раскритиковала мою работу о горе Олимп[7]. Я на грани, Ева.

– Как по мне, ты выглядишь вполне нормально. Энергичен, маскулиннен… буквально кипишь от тестостерона.

Брайан посмотрел на жену.

– Маскулиннен? Да я совершенно вымотался. И почему примитивная работа по дому отнимает столько времени?

– Тебя утомляет вовсе не работа по дому, – заметила Ева.

Супруги уставились друг на друга.

Наконец Брайан потупился и сказал:

– Я почти не бываю в сарае, – и агрессивно продолжил, – но сейчас пойду прямо туда. Глажка может подождать!

Он протопал по лестнице и вышел через заднюю дверь.

При доме имелся необычайно большой сад. Первый собственник, некий мистер Тобиас Гарольд Эддисон, воспользовавшись трудным финансовым положением соседей, в котором те оказались после Первой мировой войны, постепенно уговорил их продать ему небольшие участки и, накопив со временем достаточно земли, разбил на ней фруктовый садик, декоративный пруд с рыбками и соорудил, редкий для тех времен, детский домик на дереве.

Сараи Брайана располагались в самом дальнем уголке сада, скрытые рядом падубов, на которых зимой созревал богатый урожай красных ягод.

Много лет Брайан в самом первом из сараев строил модель солнечной системы. В ход шли укрепленные коктейльные соломинки, шарики для пинг-понга и прочие сферические предметы, как, например, фрукты, которые он покупал на Лестерском рынке и покрывал несколькими слоями лака, пока плоды не становились твердыми, как камень. С Юпитером возникли сложности – впрочем, огромные размеры Юпитера всегда доставляли сложности.Брайан попытался задействовать фитбол для аэробики, предварительно отрезав от него рожки и наложив прочные заплатки, но Юпитер все равно мало-помалу терял атмосферное давление или, как сказал бы недоучка с улицы, сдувался.

Трехмерная модель Брайана постепенно сменилась сетью компьютеров и проекционных экранов, с помощью которых он пытался виртуально моделировать видимую Вселенную, но он частенько ностальгировал по тем ночам, когда разрисовывал планеты гуашью под аккомпанемент четвертого радиоканала.

В Космическом центре Брайан был одним из специалистов по компьютерам и содержащейся в них закодированной информации. Но сердце его принадлежало сараям. По мере того, как расширялась известная Вселенная, рос и первый сарай Брайана, теперь объединенный с тремя поменьше. Брайан построил двери и коридоры и проложил из дома электрический кабель. А четыре года назад, после жалоб Титании на боли в спине из-за секса на компьютерном столе, Брайан купил две тяжелые напольные подушки – розовую для нее и голубую для себя. Их в свою очередь сменила стандартная двуспальная кровать, тайком доставленная в комплекс сараев, пока Ева была на работе.

Первый сарай был оборудован раздвижной крышей, чтобы с помощью самодельного телескопа Брайан мог изучать ночное небо. Соседи жаловались: грохот, с которым крыша раздвигалась и задвигалась, «мог раздражать», признавал Брайан, как и лязг механизма, поворачивающего телескоп при разглядывании неба. Но разве эти интеллектуальные пигмеи не понимают? Они живут плечом к плечу с Брайаном Бобером, истинным исследователем космоса. На Земле больше нечего искать – не нынче, когда даже примитивные народы Южной Америки курят «мальборо лайтс».

Брайан хотел, чтобы в честь него что-нибудь назвали, и простая далекая звездочка не подойдет. Ведь звезду можно назвать в чью-то честь за пятьдесят фунтов и подарить сертификат на Рождество. Брайан вручил Еве такой сертификат на ее сороковой день рождения. Презент восхитил жену не так сильно, как надеялся Брайан, особенно после того, как он сообщил, что звезда Ева Бобер, более известная как САО 101276, потухла 380 миллионов лет назад и сейчас представляет собой лишь призрачный свет, видимый с Земли.

Нет, Брайан хотел, чтобы в честь него назвали что-то выдающееся, способное завоевать уважение международного астрономического сообщества. В десятилетнем возрасте он с матерью смотрел некоторые награждения нобелевских лауреатов по телевидению, и мать говорила:

– Если ты будешь упорно заниматься наукой, Брайан, то сможешь получить Нобелевскую премию, и мама будет очень счастлива.

Брайан выучил на шведском языке фразу: «Я бы не открыл [вставить нужное] без поддержки моей матери, Ивонн Бобер».

Шведский язык оказался очень сложным. Брайан не был уверен в своем произношении, а проверить возможности не представлялось. Нынче в Лестере почти не встречались настоящие шведы.

Брайан так упорно трудился в школе, что стал изгоем среди соучеников, но в учебе преуспел. А сейчас, на пороге старости, достиг своего потолка и пришел к жестокому пониманию, что больше не является особо одаренным, а превратился в одного из многих ученых, чьи имена никогда не станут известны широкой публике, и что был дураком, когда воображал, как получает Нобелевскую премию.