Сью Таунсенд - Женщина, которая легла в постель на год

Брайан так упорно трудился в школе, что стал изгоем среди соучеников, но в учебе преуспел. А сейчас, на пороге старости, достиг своего потолка и пришел к жестокому пониманию, что больше не является особо одаренным, а превратился в одного из многих ученых, чьи имена никогда не станут известны широкой публике, и что был дураком, когда воображал, как получает Нобелевскую премию.

Он нырял в сараи каждый вечер в половине девятого и после обеда по выходным.

Брианна как-то раз сказала Еве:

– Я годами думала, что папа уходит в какое-то место под названием «Явсарай».

Совсем недавно – без ведома Евы – Брайан объединил два сарая поменьше и установил там новую, невероятно удобную, гигантскую кровать, два кресла, холодильник и небольшой обеденный стол, устроив скромную, но стильную квартирку в саду.

Титания часто присоединялась к нему, открывая садовую калитку, ведущую в проулок на задворках дома, и прокрадываясь на цыпочках в открытую дверь одного из сараев. Близнецы и Ева не смели беспокоить Брайана, когда над дверью первого сарая горел красный огонек и отец семейства «работал».

А сейчас Ева лежала в темноте.

– Работал, – сказала она себе. – Все эти часы, все эти годы... и он предпочел провести их с чужой женщиной по имени Титания.

Брайан-младший ждал у дверей семинарского зала, где профессор Никитанова назначила встречу со своими новыми студентами.

Брианна только что сказала ему:

– Соберись, малыш. Пообещай, что не убежишь после моего ухода.

– Малыш? – переспросил Брайан-младший. – Почему ты заговорила как актриса из «Улицы Коронации»?

Понизив голос и отвернувшись от остальных студентов, Брианна пояснила:

– Бри, нам нужно нормализоваться. Хотя бы использовать чуть больше разговорных слов. Ну, знаешь, вроде «клево», «наугад», «остынь», «чувак», «ребята», «в школе», «круто», «тошнит»…

Брайан-младший согласно кивнул.

Когда Брианна попыталась уйти на встречу с собственным куратором, брат схватил ее за рукав кожаной куртки и заныл:

– Брианна, останься со мной, у меня руки-ноги одеревенели. Думаю, я переоценил свою нервную систему и начинается серьезный срыв.

Брианна уже привыкла к подобным проявлениям тревоги брата перед лицом нового опыта. Она посоветовала:

– Посчитай простые числа[8], Бри, и постарайся расслабиться.

Вокруг зашумели, а в конце коридора появились люди. Профессор Никитанова шествовала к своим студентам на кричаще-голубых двенадцатисантиметровых шпильках, а за ней семенили ректор и ее команда ассистентов.

Брианна оглядела светлые кудри, черный комбинезон, алые губы, с которых свисала запрещенная дымящаяся сигарета, и восхитилась. Она уже успела повидать остальных преподавателей факультета астрофизики. Его возглавлял профессор Партридж – мужчина в кардигане, связанном женой из шерсти многочисленных домашних питомцев.

Никитанова вручила Брайану-младшему ключи, и пока тот неуклюже торопился отпереть замок, добродушно прокомментировала:

– Дорогой, притормози! У нас два года впереди, если я от тебя не устану.

Она рассмеялась, и Брайан-младший вспомнил циркулирующий по интернету слух, будто муж Никитановой — обелившийся олигарх, чью умную, красивую и добрую жену охраняют спецагенты бывшего КГБ. Оперативники знали, что если с хозяйкой случится хоть что-нибудь – что угодно – неподобающее, они умрут в мучениях (но с благодарностью, что их мытарствам наступит конец).

* * *

Позже тем вечером Брайан лежал в постели и решить задачу, поставленную Никитановой перед группой  – «пошевелить мозгами», – когда кто-то забарабанил в дверь.

Поппи.

Она начала болтать еще до того, как оказалась в комнате.

– Не могу заснуть, поэтому пришла потрепаться с тобой… Иисусе сладчайший, здесь так жарко!

На ней была фланелевая ночная рубашка, вроде той, в которой обычно изображают волка в «Красной шапочке». К ужасу Брайана-младшего, гостья наклонилась, взялась обеими руками за подол, стянула с себя ночнушку и бросила ее в угол.

До этого момента Брайан-младший наблюдал обнаженных женщин только в порножурналах и в интернет-роликах, где их тела были цвета слегка поджаренной курицы и лишены волос, и потому для него стало потрясением увидеть дикую черную поросль между синюшно-белых ног Поппи и кустики у нее в подмышках.

Брайан-младший сел на краешек кровати и принялся перечислять в уме потенциально бесконечный ряд простых чисел: 

2, 3, 5, 7, 11, 13, 17, 19, 23, 29, 31, 37, 41, 43, 47, 53, 59, 61, 67, 71, 73, 79, 83, 89, 97, 101, 103, 107, 109, 113, 127, 131, 137 ... 

Аккуратные груди Поппи качались, пока она шарила по комнатушке, передвигая туалетные принадлежности Брайана-младшего и оборудование на его столе.

Брайан-младший не мог придумать, что сказать. Ему хотелось снова лечь и уснуть. Крепло предчувствие, что предстоит нечто ужасное.

Поппи подошла и села по-турецки на пол у его ног.

– А ты девственник, не правда ли, дорогой?

Брайан-младший отполз к другому краю кровати и принялся приводить в порядок предметы на столе, выкладывая в линеечку ручки, карандаши и маркеры. Рядом с ноутбуком и учебниками лежала прозрачная коробочка скрепок, и он задержал над ней руку, пытаясь придумать им подходящее место. Высыпал скрепки из коробочки и принялся раскладывать рядами по десять штук.

Поппи подползла к нему, обняла его ноги и заплакала.

– Я полюбила тебя, как только увидела твое лицо.

У Брайана-младшего осталась одна-единственная скрепка. Плохо. Одинокой скрепки не должно существовать. Она не подходила ни к одной группе и отнимала все внимание – эгоистка, думающая только о себе. Брайан-младший бросил взгляд на свое отражение в зеркале. Он знал, что чрезвычайно красив. И это его чрезвычайно раздражало. А еще он знал, что Поппи украла и неправильно процитировала признание в любви из песни Роберты Флэк, одной из любимых композиций его матери. Ева пела эту песню ему и Брианне, когда близнецы были детьми.

Он посмотрел на Поппи и сказал, переведя взгляд на стену:

– Юэн МакКолл сочинил эту песню в пятьдесят седьмом. Роберта Флэк записала ее в семьдесят втором. «Колдкат» задействовали ее в «Семидесяти минутах безумия» в акапелльном исполнении Джоанны Лоу. Микс Люка Слейтера и Гарольда Бадда.

Поппи гадала, когда он перестанет талдычить о глупой песне.

Брайан-младший снова опустил на гостью глаза и с некой живостью в голосе добавил:

– Это лучший альбом миксов всех времен.

В конце концов Поппи подняла голову, взяла руку Брайана-младшего и приложила к своей левой груди. Уставилась ему в глаза и простонала:

– Моя любовь похожа на трепещущее горлышко заключенной в клетку птицы.

Брайан-младший оттолкнул ее, быстро отдернув свою руку. К верхней губе Поппи прилипла прядка волос. Ему было невыносимо на нее смотреть. Он подцепил пальцем завиток и убрал за левое ухо Поппи.

Она промурлыкала:

– Думаю, наша радость наполнит землю и будет жить до конца времен.

– Я знаю, что будет не так, – заявил Брайан-младший.

– Что будет не так?

– Наша радость. У нас нет радости, чтобы наполнить ею землю и дать ей жить до конца времен. Вдобавок, и то, и другое невозможно. Радость не может ни наполнять землю, ни жить до конца времен. Потому что время бесконечно.

Поппи изобразила преувеличенный зевок.

Брайан-младший хотел попросить ее уйти, но не знал, как. Он не собирался причинять ей боль или обижать, но хотел забыться сном, и поэтому встал, высвободившись из объятий Поппи, и поднял с пола ее ночную рубашку. Та была холодной и влажной.

Он отдал рубашку гостье со словами:

– Я хочу тебе кое-что показать.

Поппи перестала сочиться слезами.

Он протянул ей руку, помог подняться и махнул на ровные ряды по десять скрепок, затем поднял единственную оставшуюся и спросил:

– Куда бы ты ее положила?

Поппи посмотрела на скрепки, потом перевела взгляд на Брайана-младшего. И доселе неслыханным голосом выкрикнула:

– Воткнула бы в твою гребаную задницу!

И, все еще голая, вышла в коридор.

Брайан слышал, как она забарабанила в дверь соседней комнаты, где жил китайский студент Хо. Брайан обменялся с ним нервной улыбкой в первый день, когда они складывали еду в большой холодильник и пожитки в записанные за ними шкафчики. Потом до него донесся звук открываемой двери, и тут же всхлипы Поппи.

Брайан-младший вернулся в постель, но уснуть не мог. В руке оставалась одинокая скрепка, и он развернул ее, превратив в прямое крошечное копье. Он знал, что если не определит непонятку куда-нибудь, то не сможет уснуть до рассвета.

Он открыл окно так широко, насколько это возможно, и зашвырнул искореженную скрепку в холодную ночь. Прежде чем закрыть окно, он посмотрел в чистое небо на сотни мерцающих звезд и быстро отвел взгляд, пока не начал идентифицировать их или задумываться о миллиардах небесных тел, невидимых невооруженным глазом.