Андрей Ефремов - Неумолимая жизнь Барабанова

На третий день, когда я, измученный неизвестностью, сидел над пивом в трактире «Сиротка», против меня со своим пивом угнездился сияющий парнище лет пятидесяти. Он некоторое время дружелюбно сопел, дул в пену, а потом на чистом русском языке сказал:

– Вы подходите.

От неожиданности я поддержал разговор.

– И кому же, интересно знать, я подхожу?

– Да мне, конечно! А кому еще может подойти неизвестно откуда взявшийся русский, который вот уже три дня не вылезает из кабаков и неизвестно куда девается к ночи.

– Я гощу в замке.

– Тогда велите камердинеру, чтобы он по утрам вытаскивал у вас солому из прически.

Я встал и ушел от нахала в другой трактир. Заведение называлось «Дедушкино пивко», и туда соотечественник не пошел. Из «Дедушкиного пивка» я перешел в трактир «Мэрилин», пару часов посидел там и вернулся в «Сиротку». Соотечественник, подняв кружку, приветствовал меня.

– Ну, как? – спросил он. – «Дедушкино пивко» или «Мэрилин»?

– «Мэрилин» – забегаловка для лопоухих подростков.

– Согласен. – Соотечественник отсалютовал пивом. – А теперь вернемся к нашим делам.

Во-первых, его позиция была сильней. Я изводился и нервничал, а он был спокоен, как ватное облачко в утренней лазури. Во-вторых, надо было узнать, чего он хочет. Нельзя же было с утра до вечера прятаться от него у «Мэрилин».

А он и не таился. Оказалось, что я влип в историю похлеще приключений с братьями-славянами. Мой жизнерадостный собутыльник оказался вербовщиком. Эх!

– Ну, вы же понимаете, что я вербую не в театральную труппу. А нынче спрос как раз на таких, как вы.

– Отстаньте от меня. Я старый. У меня того и гляди пойдут внуки.

– Нет, – сказал он, – вы не старый. Вы просто черт знает где ночуете и пьете слишком много пива последние дни. Соглашайтесь. Вам не придется якшаться с тупыми фанатиками. Два-три интеллигента вроде вас, тихая страна в Европе, отчетливые инструкции и, в общем-то, тихая обывательская жизнь с кратковременными приливами адреналина. Вы мне поверьте, это – для вас.

Я пригрозил полицией, но негодяй лишь расхохотался.

– В городе две сыроварни, и обе мои. Пятьдесят гектаров хмеля к северу тоже мои, а у вас, поди, и паспорта нет. Скажу вам откровенно, этот оазис спокойствия создал я. Здесь нет преступности (не спрашивайте, как я с ней справился), а единственный полицейский страдает от ожирения. Здесь никто не спросит, зачем вы явились. Кроме меня. Но уж я любопытен за всех. И не говорите мне, что вы попали сюда случайно: вы не искали нас, это так. Но вы пришли сюда и увидели, что лучшего и желать нельзя. Видите ли, к нам рано или поздно попадают все, кому надоело пристальное внимание. А тут я. Ну, два-три дня я еще подожду, а потом вам придется делать выбор. Тут у нас продается пивоварня. Если надумаете, другой разговор будет.

Мы чокнулись, и он пустился пересказывать местные сплетни. Сплетни излагались лаконично, каждая история была закруглена и украшена поучением. Газеты в этом городе не было – вот что. Помню, я изображал внимание, даже улыбался, прищурившись, когда речь заходила об адюльтере. Но не шел у меня из головы Степан. Явись он сейчас в трактир «Сиротка», и череда непредсказуемых последствий обрушится на нас. Оставалось надеяться, что от погони Степан не ошалел настолько, чтобы ввалиться прямо в городок.

– …а зовут меня Артемий, – неожиданно представился соотечественник.

Я назвался тоже, и он засобирался, толкуя о хмеле, о культивации, о жучках каких-то фиолетовых…

Уже поднявшись, проговорил:

– Не сбежишь. Нет. Но по слабости и глупости (ничего не поделаешь) можешь пойти в замок. – Артемий вдруг пал локтями на столик. – Не советую. Скажу тебе как русский русскому, я бы предпочел честный выстрел в затылок.

– Да что же там?

– Не знаю. Оттого и страшусь.

Артемий вышел, а я остался размышлять. Что мне было делать? Купить пивоварню и остаться жить здесь, деля свое время между тремя трактирами. Но тогда – никуда не денешься – быть мне наперсником Артемия. Тем более, что пивоварню-то продавал, скорее всего, он. Второй путь не требовал затрат, но был рискован. Расписать Артемию все достоинства Степана, и пусть разбираются как знают. Но не решат ли эти два прохиндея объединиться?

Я брел по дороге от города и сам себе удивлялся. Почему, ну, почему такая низость, как продажа Степана вербовщику, приходит мне в голову в удручающе разработанном виде? Неужели я настолько подл, что дожидаюсь только подходящих обстоятельств? Можно, конечно, сказать, что всему виной эрекция творческого духа. Но где, черт дери, эта эрекция, когда я созерцаю зеленые склоны холмов, лиловый туман цветущего вереска, шпили, плавающие в синеве, как хвоинки в ручье? Неутешительно получалось.

Цифры я увидел метров за десять. Увидел и остановился. Сегодня утром их было не так-то просто разглядеть: пыль, дорожный сор, сухие былинки… Теперь весь мусор был решительно сдвинут, словно кто-то провел по асфальту широкой ладонью. Я вошел в лес.

В сарае в расщелине между брикетами сена Степан жрал колбасу.

«ты хорошо придумал с моим номером, – сказал он, – жаль только телефона больше нет. Где деньги?»

Я рассказал ему обо всем, что было в городке.

«Шляпа! – сказал Степан, – Твой Артемий давно проследил тебя. В этих чертовых тихих городках пропало столько хороших парней, сколько тебе не увидеть за всю жизнь. Я! – сказал он с длинным всхлипом, – принял на себя удар. А теперь из-за какого-то олуха не могу получить свой гонорар. Ты пойдешь! Пойдешь за валютой, потому что я чуть не сложил голову за твоих детей».

На этом патетическая часть оборвалась. Степан достал фонарик, посветил на меня со всех сторон и озабоченным голосом спроси, не брал ли я сегодня в трактире сдачу? Потом он забрал еще липкую от пива мелочь, велел мне держать фонарь и принялся мучить разнокалиберные монетки. Наконец, одна хрустнула и переломилась. Степан сунул половинки мне под нос. Нежные потроха виднелись внутри полого диска.

– Вот оно! – сказал Степан, – уж будь уверен, берлогу нашу вычислили. Теперь слушай меня и не вздумай спорить.

Конечно, этот чернокожий нащупал самое мое больное место. Он принялся петь мне о том, что он, разнесчастный, был послушным инструментом в моих руках. И это с его помощью я выручил своих детей. («Черед Кнопфа еще придет!») Теперь, понятно, я думаю, что дело в шляпе. Но это – бесчеловечное свинство! Все не так, и успокаиваться не время. Мой моральный долг никуда не делся, просто теперь я должен ему, Степану.

Вот что значит недооценить человека. Все-таки надо, надо было мне купить пивоварню.

Мы решили, что таиться уже не стоит. Я сяду на мотоцикл и помчусь за деньгами. Авось, успею до того, как накроют. (В том, что рано или поздно накроют, Степан, видимо, не сомневался.) Потом в дело вступит Степан, заберет свою часть денег, и «ты Барабанов, свободен, как птица»). Был бы у меня револьвер, показал бы я ему птицу…

Утром, едва зачирикали птички, Степан вытолкал мой мотоцикл.

– Скачи! – велел он. – Если тебя не укокошат сразу, все обойдется.

Я вдарил по газам и помчался навстречу новым испытаниям, а Степа, тварь такая, отправился досыпать на сене.

Чудес не было. Едва я прибыл на место и достал лопату, со мной произошло то же, что и Кнопфом в свое время. Очнувшись, я увидел Артемия с чулком, раздутым от песка. В голове шумел прибой. Рядом с Артемием стоял разъезевшиися молодец с белым интеллигентным лицом.

– Здрасте, – сказал я, – это и есть твой помощник, страдающий от ожирения?

Молодец обошел меня и треснул по почкам. И кто знал, что он понимает по-русски?

– Ты без оружия, – сказал Артемий. – Почему ты без оружия? Знал бы я, что у тебя нет ствола, я, может, и не стал бы… – он встряхнул песочную колбасину. – Откормленный сказал ему что-то по-чешски. – Антон говорит, что лопатка наточена остро. Но не верю я, что ты можешь управиться с лопаткой. Не верю! Понимаешь? Уж ты скажи, что собирался тут делать? Антон все равно выпытает, ведь это он выследил тебя.

Хорошо, что я не стал говорить про маячок, открытый Степаном. Я обреченно вздохнул и сказал про деньги. И тут до нас сквозь толщу леса донесся мотоциклетный рев, потом удар и взрыв. Артемий строго взглянул на своего пухлого напарника, и тот умчался. Мы остались вдвоем, а у Артемия невесть откуда появилась короткая двустволка страшного калибра. Он переломил вертикально спаренные стволы, и я увидел латунные донышки патронов.

– Вот задача, – сказал Артемий. – Если ты не врешь про деньги, зачем ты в городе торчал?

– Я присматривался, – сказал я, – теперь я куплю пивоварню.

– Ага, – сказал Артемий, – Вот мы сосчитаем деньги и увидим, хватит тебе на пивоварню или нет.

Из кустов боярышника бесшумно, как дух, возник Антон. Он пошептал Артемию на ухо, и тот пояснил мне:

– У поворота к замку мотоциклист слетел с обрыва. Глупо, очень глупо! Месяц наад там должен был стоять знак. Я не буду больше покрывать тебя, Антон! Был человек – нет человека. А ведь мог бы погибнуть со смыслом. Где у тебя деньги?