Степан Калита - Сполохи детства

Еще я немного опасался за здоровье Наташи. Вдруг этот громила даст ей в глаз за измену? Но все решилось мирно. После того, как она перевязала ему боевые раны — бинты на руку, пластырь на ляжку, пластырь над переносицей — Петя сказал, что «бросает шлюху». Но все-таки он был настоящий гад, этот Петя. Причем, гад с фантазией. Прежде чем уехать навсегда, он уговорил Наташу в последний раз заняться с ним сексом. И они это сделали. Затем он заставил ее дать ему мой номер. И позвонил мне.

— Ты не был последним, — проговорил Петя, — это все что я хотел тебе сказать. Главное, не забывай об этом. Последним я в ней побывал…

Я ощутил, как в сердце воткнули острую иглу, вогнали так глубоко, что оно буквально зашлось болью. И тут же почувствовал, что перестал любить Наташу. Точнее, что никогда ее и не любил. Просто мне надо было забрать себе лучшую девочку в классе, потому что все пацаны были в нее влюблены. Доказать себе, что я это могу… Но кто знает, как развивались бы наши отношения, если бы не Петя… Если бы он в ней не побывал после меня…

Она звонила мне потом, плакала, спрашивала, почему я больше никуда ее не приглашаю. Даже говорила мне, что любит. Но у меня перегорели все чувства. И кроме жалости я ничего к ней не испытывал.

На выпускном был белый танец, и она пригласила меня. Мы медленно двигались под музыку и она спросила:

— Ну что, не жалеешь, что разбил мою жизнь?

— Да я тебя спас, — сказал я. — Этот Петя. Он же настоящая сволочь.

— Ты его совсем не знаешь. Он хороший. Не то что ты. — Тут она уткнулась мне в плечо и заплакала. Я не мог вынести ее слез, но оттолкнуть ее тоже не смог. Поэтому я просто прекратил двигаться в танце, стоял и обнимал ее, приговаривая: «Ладно тебе, успокойся, у тебя в жизни столько еще всего будет. И Петя, может, вернется»…

Почти все так и получилось. Хотя Петя не вернулся, Наташа — мать-героиня. У нее шесть или восемь детей, точно не скажу. Когда их становится так много, их, по-моему, собственные родители перестают считать. И замуж она вышла за военного. Только служил он где-то поблизости, так что все дети были на него похожи. По крайней мере, очень на это надеюсь.

Вот и старый дом, где жил Рыжий. Мы с Ларсом остановились. Да вот же он. Он сидит у подъезда. Рыжий уже не тот. Про таких говорят — приморённый. Тюрьма его сильно приморила. Раньше он казался крупным парнем с покатыми плечами. Сейчас — плюгавый тощий дядька средних лет. Одет в голубую куртку на молнии. Смотрится на нем — как будто велика на несколько размеров. На ногах — калоши. Да он просто смешон.

Но соображает Рыжий хорошо. И меня сразу узнает. И зрение у него отличное. Вскинул руку: «Зиг хайль!» Приветствует. Дурачится. Настроение хорошее. Ну а с чего ему быть плохим? С нечистой совестью, зато на свободе. К тому же старого знакомого встретил — фактически друга детства и отрочества.

«Ну что, сука Рыжий, — подумал я про себя, — самое время тебя наказать».

Щелкнул замком — отпускаю Ларса, показываю на Рыжего.

— Фас!

Ларс летит, как маленькая торпеда, и в прыжке сшибает моего закоренелого врага со скамейки. Тот, упав, орет не своим голосом, а Ларс вгрызается ему сначала в руку, а потом — куда-то в бок, терзает жертву.

Мне хорошо — сбылось все, о чем так долго мечталось.