Александр Щёголев - Жесть

А Вы… ВЫ… Казалось бы — никто и звать никак, пришла не вовремя, в момент личной трагедии. Журналистка, которую мне навязали. Причем, одна сторона настаивала, чтобы у маньяка непременно взяли интервью, вторая была категорически против… Однако, некое обстоятельство решительным образом все меняло. Последним человеком, кто видел Младшего в живых, были эта самая журналистка… Вы пыталась спасти человека, Вы пошли, рискуя жизнью, к нему в дом. Я знаю, знаю, все записывалось… добрые люди мне потом дали послушать… Младший Вас боготворил. Он абсолютно Вам доверял, — не зря перед смертью позвал именно Вас. Если же к этому факту приплюсовать статью семилетней давности, где Вы с такой честностью написала о его непростом деле… Как я могу после всего этого к Вам относиться?

Алексея я любил, как сына. Вас полюбил, как дочь.

Потому я здесь.

Вы спрашивали, чем меня держали? Это просто.

Беда в том, что наш с Младшим родной отец, а также дед по отцовской линии были психически больными, шизофрениками. В этой ситуации с вероятностью пятьдесят процентов ребенок рождается тоже шизофреником. После того, как я родился нормальным, мать рискнула родить второго, Младшего… Я пытался порвать с семьей. Сменил фамилию — взял мамину. Надолго уехал в Лондон на стажировку… тут и грянула беда. Вы о ней знаете, писа́ли.

Бывший одноклассник и будущий вице-губернатор, а семь лет назад — генерал-майор милиции Владимир Алексеевич Ленский, работавший в Главке, помог «отмазать» Младшего. Дело закрыли, подозреваемого отпустили. Так я стал обязан генералу. Младшего лечил, естественно, я сам — на дому, без постановки на психиатрический учет. Быстро снял все симптомы болезни. У него наступил стойкий период ремиссии. Он постоянно принимал лекарства…

Понимаете, никого у меня больше не осталось. Отец убил мать и себя… мне даже не на что было тратить деньги, кроме как на Младшего и его семью. А денег у меня, видите ли, более чем достаточно… Но зачем он женился, идиот, зачем родил дитя?! Воистину, идиот…

Так вот, держали меня, разумеется, не чувством благодарности. Просто если бы кто-то узнал, кто мой отец и какие странноватые у него сыновья, меня бы в момент уволили. Тогда как завоеванная должность многое для меня значила, — в точку Вы попали со своим гороскопом. Поставили бы на учет, лишили права работать по специальности… Младшего — тем более, он и так засветился семь лет назад. А преподавательская работа в Политехе поддерживала «нормальность» его жизни, была для него настоящим спасением. Тупой Доцент, — называл я его в шутку… Разве мог я снова отдать Младшего в руки циничных психовивисекторов… вроде меня?!

Да, вместо психиатра я стал психовивисектором, наемным душегубом, — если понимать это буквально. Губил души, а тела оставлял заказчикам. И делал это не без изящества, с гордостью за свое мастерство. Настоящим маньяком я стал, вот кем. Так что правильно Вы меня пригвоздили — маньяк и есть.

…Когда у Ленского случилась беда с сыном, меня привлекли с первого же дня. Вернее, с первой ночи. Приехали мы на квартирку, где нас ждал труп той девочки, и с ходу — в бой. Я вколол учителю психодислептик… это вещество, вызывающее бред, кратковременное психическое расстройство. Его, обезумевшего, увезли в клинику. Как решали проблему другие, меня тогда не касалось, мое дело было — изувечить душу этого человека. Чем я и занялся. Подробности сего увлекательного процесса вы увидите позже… да-да, увидите своими глазами, я не оговорился. Чтобы углубить транс и повысить внушаемость, я сочетал галоперидол со снотворными. Но это ускорило возникновение лекарственной зависимости. Как несчастный выдержал последние сутки? Диву даюсь… Мужик! Настоящий, волевой… царствие ему небесное…

Теперь о конкурентах, которые появились на горизонте этак с месяц назад. Откуда господин Базаров пронюхал про сына Ленского, мне неведомо, но явился от его имени посредник, некий Павел Смык, и мягко, но твердо предложил сотрудничать. Попал я меж двумя жерновами. Начался новый шантаж, причем, с теми же привычными угрозами. Новым знакомым было нужно, чтобы я отдал им учителя гимназии, такого важного свидетеля. Причем, выводить его из психоза мне даже не требовалось — вероятно, у них свои специалисты имеются… Пока я думал, что делать, у Младшего резко обострилось состояние. А дальше вы знаете. «Драма в Орехово» и все такое. Ленский руками своих миньонов убил его, моего единственного родственника. И тем самым снял меня с крючка.

Я вырвался на волю.

На должность мне вдруг стало наплевать. Какое это сладкое чувство — понимать, что ты можешь преспокойно послать в жопу — ИХ ВСЕХ… простите, Бога ради, вырвалось… и ничего ОНИ тебе не сделают. Прикончат, как опасного свидетеля? Да я сам убил себя, как только закорешился с этими уголовниками в погонах!

Сначала захотел просто лишить обе мафии их единственного козыря. Пусть, думаю, маньяк убежит — то-то они забегают! Запрограммировал учителя на первоначальные действия: в какое время он должен проснуться, что сделать дальше. Подложил ему ключ от больничных дверей. Привлек к делу Вечного, потому как без сообщника ничего бы у меня не вышло. Предпринял несколько дополнительных шагов, облегчающих беглецу путь к свободе… И мужик не подкачал.

Разумеется, я отрицал свое участие в этом казусе. А попробуй докажи обратное!

Но тут, как водится, появляется Паша, на сей раз с пленкой. Он, конечно, не знал точно, кто помог их добыче ускользнуть, но подозрения-то из башки не прогонишь! Говорит, прослушайте запись, и подумайте, кто ваш враг. И еще, говорит, если сбежавшего учителя поймают ТЕ — он и секунды лишней не проживет. Хотите ли вы, господин главный врач, еще один грех на вашу треснувшую душу?

Прав он был. На пленке я обнаружил Ваш разговор с Алексеем. Последние его слова. И после этого у меня не осталось сомнений, кто его убил. А так же — за что. Вас они испугались, дорогая моя героиня. Думали, Младший невменяем, а он чуть вам все не выложил. Он многое знал про меня, мой Храбрый Лев. Вот тогда я и решил отдать учителя Нигилисту — чтоб этот снаряд взорвал барона Ленского со всем его двором…

Вы так смотрите на меня… Я вас понимаю. В ваших глазах вопрос: действительно ли этот человек здоров? Если я совершал такие вещи… запредельные? Да, настоящее гестапо… Аненербе…

Тайны раскрывались одна за другой. Тайны лопались, как гнилые орехи в нетерпеливых пальцах, выпуская наружу труху…

Марина слушала откровения Федора Сергеевича и удивлялась себе. Алексей Львовский — родной брат Конова? Как же она сразу не поняла! И как же это очевидно! Еще позавчера Конов, как и Львовский, до дрожи в коленках напомнил ей Третьего…

— Вы пытаетесь мне доказать, что настоящий маньяк — не вы? — спросила она.

— Слушайте, милый человек, у меня нет сил на новую порцию признаний… Вы все узнаете очень скоро, обещаю. Вся соль в подробностях… а также — в выборе нужного момента, когда истина должна открыться.

— Но учитель, во всяком случае — НЕ маньяк?

— Насчет учителя… Увы, не все в жизни просто, Мариночка. Вам подавай «да» или «нет»… — Федор Сергеевич устало помассировал виски. — В истории с Машей Коровиной вопросов больше, чем ответов. Известно, что ее убил сын Ленского. Но ведь он не прирожденный убийца… тогда почему так жестоко? Учтем тот факт, что Маша, по словам одноклассников, все-таки любила Романа, назло ему пыталась даже покончить с собой. Учтем и то, что учитель — паранормальный человек, имевший власть над вещами, которых мы не понимаем. И не только над вещами. Как же его любили дети! Он что, педагог хороший? Может быть. А может, что-то еще… И возникает вопрос: что заставило семнадцатилетнего юнца перерезать любимой девушке горло? Ревность? Предположим. Но такой дикий способ! Не в наших это традициях. Он скорее просто пырнул бы, куда придется… потом попытался бы учителя ударить… но зарезать человека, как барана, хладнокровно… Так что есть, есть вопросы, на которые смог бы ответить только единственный взрослый свидетель… которого мы успешно сломали, а потом застрелили… Темная это история, с какой стороны ни посмотри.

— Кстати, у меня для вас письмо! — вдруг вспомнила. Марина. Она сунулась в сумочку и победно вырвала оттуда сморщенный конверт. — Только не говорите, что оно не вам!

Психиатр долго изучал имя адресата.

Потом вытащил из конверта листок бумаги и начал читать вслух: