Гектор Тобар - 33. В плену темноты

И на грани голодной смерти Флоренсио представлял, как его сыновья растут, становятся мужчинами и живут без отца, которого могли бы поцеловать в щеку. Но этого мрачного и трагического исхода удалось избежать.

К концу своего третьего визита в Чили я посетил всех шахтеров, кроме одного. Виктора Замору, во-первых, было тяжело застать, а во-вторых, он запросил дополнительные деньги за то, чтобы переговорить со мной и с продюсерами будущего фильма. Когда наконец мы подъехали к его дому – возле шоссе, ведущего к городу Тьерра-Амарилья, то обнаружили на подъездной дорожке разбитую машину. Замора открыл дверь и встретил нас. Разница между тем уверенным в себе мужчиной, который благодарил спасателей на видео, снятом в шахте, и подавленным и потерянным человеком была просто огромной. Он рассказал, что заложил украшения жены и срок оплаты уже наступил, а у него нет 1,2 миллиона песо (2400 долларов), чтобы их выкупить. Взглянув на договор залога, Леопольдо Энрикес, один из продюсеров фильма и одновременно один из самых успешных финансистов Чили, сразу сказал: «Это грабеж». Он согласился помочь Заморе с выплатой, и мы прошли в тесную гостиную.

Виктор Замора объяснил, что разбитая машина во дворе принадлежит ему. Он пытался открыть бизнес по продаже и покупке фруктов (за домом лежала куча гниющих фруктов), и для этого надо было много кататься туда-сюда. Недавно он ехал по шоссе, отключился и разбил машину. Виктор дремал за рулем. Его подсознание пыталось вернуть его в шахту самым буквальным способом: он заводил мотор и отправлялся по делам, затем терял ощущение реальности, а когда приходил в себя, то обнаруживал, что едет по направлению к «Сан-Хосе». Воспоминания о том, что случилось в шахте, по-прежнему преследовали его. «Больше всего меня подкосило то… что я видел собственную смерть и то, как мои товарищи медленно умирали», – рассказал он. Однако он наблюдал беззащитность и доброту своих товарищей, которую не замечал прежде. Из-за этого смотреть на их медленное угасание было еще тяжелее. «Я видел, как в критические моменты люди оказываются способны на чувства, как в момент опасности рождается связь между людьми, братская любовь». В процессе рассказа Виктор курил, и, кажется, сигарета и дружеская атмосфера помогли ему успокоиться и вспомнить все подробности, в том числе и о первой голодной ночи.

Несколько месяцев спустя, когда я разговаривал с Луисом Урсуа в Копьяпо, ему позвонил Замора. Он спросил, не может ли ассоциация тридцати трех шахтеров (неформальная группа, лидером которой был Урсуа) одолжить ему немного наличных. Урсуа сказал, что это уже не первый раз, когда Замора обращается с такой просьбой. В юности Замора жил на улице, полностью завися от доброты и отзывчивости окружающих. После спасения из шахты «Сан-Хосе» он вернулся в это состояние сироты-просителя – но на этот раз с женой и двумя детьми в придачу. В конце концов он покинул Тьерра-Амарилью и вернулся с семьей в Арику – город, где он когда-то был бездомным, – в более тысячи километрах (или двадцати четырех часах езды) к северу. Там он нашел работу.

Вдалеке от Копьяпо и от шахты Виктору Заморе стало лучше. Когда я снова встретился с ним через год, он преобразился. Долгие прогулки по пляжу, а также разговоры с друзьями и родственниками об их делах помогли ему вернуться в «здесь и сейчас». Когда я говорил с ним по телефону, его голос звучал как голос того уверенного и собранного человека с первого видео из шахты. «Когда кто-то хочет поговорить, я никогда не отказываю», – сказал он. Он начал понимать, что его впечатления о шахте можно превратить во что-то такое, что помогает стать более хорошим отцом и мужем. «Queda mucho para vivir», – сказал он напоследок. Нам еще жить и жить.

Хотя проблемы Заморы и были весьма серьезными, омут депрессии и пьянства, в который опустился Эдисон Пенья, оказался намного опаснее. «Нам было нечем себя занять, и это было ошибкой. Куча свободного времени сыграла с нами злую шутку», – рассказал мне Эдисон, пытаясь припомнить момент, когда он «покатился по наклонной». После пятого августа Эдисон посетил множество мест, включая улицы Иерусалима, – и каждый раз, когда он возвращался домой, он пил. «Думаю, тем ребятам, которые побывали на Луне, после этого хотелось просто постоять у барной стойки в одиночестве. Это худшее, что бывает с человеком, – когда ему хочется пить одному». Через год после спасения, в результате запоя и заявлений о том, что намерен свести счеты с жизнью, Пенья оказался на принудительном лечении в клинике Сантьяго. «Ради его же безопасности» ему не разрешали покидать небольшую, но хорошо обставленную палату, которая со стороны напоминала скорее спальню какой-нибудь богатой чилийской семьи.

– Я просидел там всего час – и уже захотел умереть. Замкнутое пространство начало меня пугать, – рассказывал Эдисон. Закрытые двери в психиатрической клинике вызывали ассоциации с каменными стенами шахты. – Я спрашивал, можно ли побыть дома на сентябрьских праздниках, но они сказали, что риск слишком высок. И я провел восемнадцатое сентября – второй День независимости Чили – под замком.

В какой-то момент его даже поместили в комнату с мягкими стенами и надели смирительную рубашку, чтобы он не мог себе навредить.

– Сколько тебя продержали в этой рубашке? – спросил я.

– Я не помню. И не заставляйте меня вспоминать. Я ненавижу уколы и все остальное…

Он добавил, что его нервный срыв и унижение от принудительного лечения – это испытание, которое нужно было преодолеть.

– Я не знаю, как после такого можно оставаться оптимистом и рассказывать людям о себе что-то веселое. Наверное, талантливые комики так могут, но я не комик. И все же я пытался. Многие из тех, с кем что-то подобное приключилось, вообще ни о чем не рассказывают. Если ты можешь рассказывать, то это уже прогресс. Сидеть вот так и говорить с человеком, которого ты мало знаешь, о том, через что ты прошел, – для этого нужна смелость. Это и есть познание себя.

Эдисон Пенья сумел познать себя, как и большинство из тридцати трех шахтеров «Сан-Хосе», но этого было недостаточно, чтобы вернуться к здоровой жизни. Через несколько месяцев после разговора со мной, на курорте Альгаробо он напился вдрызг – то был день встречи с продюсерами фильма. Но еще через несколько месяцев он приехал в Копьяпо для встречи с Луисом Урсуа и другими шахтерами из его ассоциации. Они увидели нового Эдисона Пенью, которого не знали раньше. «Он бросил пить», – рассказал Урсуа. Человек, который бегал трусцой в шахте, который преодолел марафонскую дистанцию без подготовки и который пел для незнакомых людей песню Элвиса (на языке, которого он не знал), сумел снова собрать волю в кулак. В некотором роде то, что он начал жить трезвой жизнью, было даже более впечатляющим, чем то, что он не пал духом в пещерах шахты «Сан-Хосе».

После нескольких месяцев переговоров правительство согласилось выплачивать самым старшим из шахтеров пожизненную пенсию. Выплаты были предложены и более молодым рабочим, но в меньшем размере, и поскольку прожить на эти деньги было нельзя – они отказались. Несколько человек подписали контракты с государственной горнодобывающей компанией «Коделко» на наземную работу. Это, правда, потребовало переезда на юг страны. Ариель Тикона, чья дочь Эсперанса родилась, когда он был в шахте, оказался не готов покинуть город, в котором родился и вырос. Он остался в Копьяпо, без работы. «Не люблю оставаться дома, начинаю на всех злиться», – говорил он, хотя на самом деле выходил из дома редко. Человек, который год назад стал самым известным отцом в Чили, неожиданно бросил жену и маленькую дочку. «Это назревало три или четыре месяца. Я отлично понимал, что предаю их. Пробовал измениться – не вышло. Потом я понял, что если вернусь к работе, то это может мне помочь». В конце концов Ариель вернулся в семью и случайно услышал о вакансии от одного из своих товарищей – Карлоса Барриоса, – играя с ним в футбол. Работа заключалась в том, чтобы управлять подъемным механизмом, который находился… где бы вы думали?.. под землей!

Прошло меньше полутора лет с тех пор, как Ариеля Тикону спасли из шахты «Сан-Хосе», – и вот он снова собирался работать в забое. «В первый день было странное чувство, – рассказал он мне. – Не то чтобы страшно, просто некомфортно было там находиться, – кроме всего прочего, другие работники относились к нему как к знаменитости. Во второй день я испугался – услышал, как работают буры, и это напомнило, как до нас пытались добраться спасатели. А на третий день начал привыкать». После всех этих консультаций у психологов и психиатров, на которых Ариель рассказывал о своей душевной травме, он снова спустился в темноту, и оказалось, что страх не так уж и силен (он не паниковал и не терял контроль над собой) – и возможно, шахта как раз то место, где ему и следует быть. Еще помогало, что это более безопасная шахта и то, что она «не слишком большая и не слишком маленькая». «На четвертый день мне начало нравиться», – продолжил он. Работа под землей хорошо оплачивается, и вскоре он накопил достаточно денег, чтобы купить дом, который до этого снимал, и начать там ремонт.