Джон Гришэм - Покрашенный дом

— Меня зовут Люк, — сказал я, хотя это было явно не самое удачное время для знакомства.

— А меня Либби, — сказала она и улыбнулась, от чего у меня тут же забилось сердце. Ребенок спал. Он не очень-то вырос с той ночи, когда я видел его в окне, сразу после его рождения. Он был какой-то очень маленький и весь сморщенный, скорее всего голодный. Но Бабка уже ждала его.

Рейфорд Летчер тоже влез в лодку и сел как можно дальше от меня. Он был один из тех троих, что побили меня, когда мы были у них на ферме в последний раз. Перси, самый старший из всего выводка и заводила этого нападения, прятался на веранде. Потом в лодку сунули еще двоих детей, а за ними влез мистер Летчер. «Мы через несколько минут вернемся», — сказал он миссис Летчер и остальным, по-прежнему торчавшим на веранде. Они смотрели на нас так, словно мы бросали их на верную смерть.

Тут пошел дождь, и налетел сильный ветер. Паппи и отец гребли изо всех сил, но лодка едва двигалась. Мистер Летчер спрыгнул в воду и на секунду полностью скрылся под водой. Потом, видимо, нащупал дно и выпрямился, стоя по грудь в воде. Ухватился за веревку, привязанную к носу лодки, и потащил нас дальше.

Ветер продолжал нас сносить в заросли хлопка, поэтому отец тоже вылез из лодки и стал толкать ее сзади.

— Берегитесь змей, — еще раз предупредил всех мистер Летчер. Они с отцом были совершенно мокрые.

— Перси одна чуть не цапнула, — сказала мне Либби. — Прямо к нам на веранду забралась. — Она склонилась над ребенком, стараясь прикрыть его от дождя.

— Как его назвали? — спросил я.

— Еще никак.

Никогда в жизни не слышал подобного вздора. Ребенок без имени! Большинство детей, рождавшихся в нашей баптистской общине, имели по два, даже по три имени еще до того, как появлялись на свет.

— Когда Рики возвращается? — шепотом спросила она.

— Не знаю.

— У него все в порядке?

— Да.

Она очень хотела получить любые сведения о нем, и мне от этого сделалось как-то неудобно. Однако мне было совсем не неприятно сидеть рядом с такой хорошенькой девушкой, которой хотелось со мной пошептаться. Ее младшие братья и сестры сидели, выпучив глаза, — так на них подействовало это приключение.

По мере приближения к дороге разлившееся озеро становилось все мельче, и в конце концов лодка уткнулась носом в грязь. Мы все выбрались из нее и Летчеров погрузили в пикап. Паппи сел за руль.

— Люк, ты останешься со мной, — сказал мне отец.

Пока грузовик разворачивался, мистер Летчер с отцом развернули лодку и потащили ее обратно к дому. Ветер был такой сильный, что им приходилось сильно наклоняться вперед, чтобы преодолеть его. Я сидел в лодке один, нагнув голову и пытаясь уберечься от дождя. Дождь лил ледяными потоками и с каждой минутой становился все сильнее.

Когда мы добрались до их дома, окружавшее его озеро уже все бурлило. Мистер Летчер опять подтянул лодку к самому дому и стал выкрикивать распоряжения миссис Летчер и остальным. Одного из самых младших Летчеров на руках перенесли в лодку, и он чуть не упал под мощным порывом ветра, ударившим в лодку и отбросившим ее от дома. Перси протянул мне с веранды палку от метлы, и я ухватился за нее и стал помогать подтягивать лодку обратно к веранде. Отец выкрикивал какие-то распоряжения, мистер Летчер тоже. На веранде еще оставалось четверо детей, и все они хотели попасть в лодку одновременно. Я помог им забраться, по очереди. «Осторожнее, Люк!» — несколько раз повторил отец.

Когда все дети уже были в лодке, миссис Летчер бросила в нее джутовый мешок, набитый, кажется, одеждой. Я так понял, что это все, что у них есть. Мешок упал к моим ногам, и я ухватился за него, словно это была большая ценность. Рядом со мной сидела маленькая босая девочка Летчеров — хотя они все были босые; на ней была рубашонка без рукавов, руки оставались совсем голыми. Она здорово озябла и крепко держалась за мою ногу, словно ее могло унести ветром. В глазах у нее стояли слезы, но когда я взглянул на нее, она сказала: «Спасибо!» Миссис Летчер влезла в лодку и втиснулась среди своих детей. Она кричала на мистера Летчера, а он кричал на нее. Лодка была заполнена, все Летчеры были на месте, так что мы развернулись и направились обратно к дороге. Все сидевшие в лодке низко пригнулись, прикрывая лица от дождя.

Отец и мистер Летчер отчаянными усилиями толкали и тащили лодку вперед, наперекор ветру. В некоторых местах вода была им всего лишь по колено, но через несколько шагов они погружались в нее по грудь, с трудом умудряясь сохранять равновесие. Они всеми силами старались удерживать лодку над дорогой, чтобы ее не снесло в хлопок. Обратный путь занял у нас гораздо больше времени.

Паппи еще не вернулся, не успел отвезти и выгрузить первую партию и вернуться за второй. Когда мы уткнулись в грязь, отец привязал лодку мистера Джетера к столбу ограды и сказал: «Ждать не имеет смысла». И мы потащились по грязи, борясь с ветром и дождем, пока не добрались до реки. Отпрыски Летчеров страшно боялись переходить по мосту — в жизни никогда не слышал такого рева! Они орали и хватались за родителей. Миссис Летчер несла свой джутовый мешок. Где-то на середине моста я бросил взгляд на его доски и обнаружил, что миссис Летчер тоже босая, как и ее дети.

Когда мы благополучно перебрались на нашу сторону реки, то увидели Паппи, едущего навстречу, чтобы нас забрать.

Бабка и мама уже ждали нас на задней веранде, где они подготовили нечто вроде сборного пункта. Они приняли вторую партию Летчеров и направили их в дальний конец веранды, где лежала стопа разной одежды. Летчеры разделись, некоторые стесняясь своей наготы, другие нет, и переоделись в чандлеровские шмотки, десятилетиями передававшиеся у нас в семье по наследству. Переодетые в сухое и теплое, они следовали в кухню, где уже было наготовлено еды на несколько трапез. Бабка достала колбасу и ветчину собственного копчения. Выставила два подноса с домашним печеньем. Стол был уставлен большими блюдами, заполненными всеми видами овощей, что мама выращивала последние полгода.

Летчеры расселись вокруг стола, все десятеро. Ребенка уже устроили где-то спать. Они по большей части молчали, и мне трудно было сказать, то ли это от того, что им стыдно, или от облегчения, или просто от жуткого голода. Они передавали друг другу блюда и время от времени благодарили друг друга. Мама с Бабкой разливали чай и вообще всячески суетились вокруг них. Я наблюдал за ними, стоя в дверях. Паппи и отец ушли на переднюю веранду, где пили кофе и наблюдали, как сверху сыплется дождик.

Когда они вполне освоились, мы, Чандлеры, переместились в гостиную, где Бабка развела огонь в камине. Мы все пятеро уселись поближе к нему и долгое время так и сидели, прислушиваясь к голосам Летчеров в кухне. Голоса звучали приглушенно, но их вилки и ножи так и стучали по тарелкам. Им было тепло, они были в безопасности и больше не страдали от голода. И как только люди могут жить в такой бедности?

Я обнаружил, что больше не могу их ненавидеть. Они были такие же, как и мы, просто им не повезло, что они родились издольщиками. И нехорошо с моей стороны презирать их. А кроме того, мне очень понравилась Либби.

И я даже надеялся, что я ей понравился тоже.

Пока мы наслаждались чувством глубокого удовлетворения от содеянного добра, где-то в доме раздался вопль проснувшегося ребенка. Бабка тут же вскочила и унеслась. «Я присмотрю за ним! — сообщила она, проходя через кухню. — А вы ешьте себе».

Насколько мне было слышно, ни один из Летчеров не двинулся из-за стола. Ребеночек орал с самого момента своего рождения, так что они уже к этому привыкли.

А вот мы, Чандлеры, не привыкли. Он орал и орал все время, пока они заканчивали свой ленч. Бабка укачивала его на руках все то время, пока Паппи с моими родителями отводил Летчеров в их новое жилище на сеновале. Потом Либби вернулась, чтобы проверить, что с ним, а он все еще продолжал голосить. Дождь прекратился, и мама вынесла его наружу и погуляла с ним вокруг дома, но свежий воздух его тоже не успокоил. Никогда не слышал, чтобы кто-то так здорово орал, причем без конца.

К середине дня мы уже были вне себя. Бабка уже попробовала на нем некоторые виды своего целебного варева, разные там слабые отвары, но это только ухудшило дело. Либби укачивала дитя в качалке, но без успеха. Бабка пела ему, носила, пританцовывая, на руках по всему дому; но крики продолжались, даже, как мне показалось, стали еще громче. Потом мама носила его на руках. Паппи с отцом давно смылись из дому. А мне хотелось убежать и спрятаться в силосной яме.

— Колики, самый тяжелый случай, какой мне встречался, — услышал я голос Бабки.

Позднее, когда Либби опять принялась укачивать ребенка на передней веранде, я подслушал еще один разговор. Речь шла о том, что у меня, когда я был младенцем, тоже вроде бы был сильный приступ кишечной колики. И мать моей мамы, моя другая бабушка, которая уже умерла и которая жила в городе, в покрашенном доме, дала мне кусочек ванильного мороженого. И я тут же прекратил кричать, а через пару дней колики прошли.