Макс Фрай - Большая телега

— Не совсем так. Все-таки мой дом слишком далеко отсюда. Поэтому на этот раз мы с судьбой объединили усилия. Сперва я осознал, что очень давно не сидел на берегу теплого моря и еще дольше в нем не купался. Голос разума советовал дождаться осени, но я не утерпел, полез в интернет, чтобы узнать, на каком из побережий можно найти более-менее дешевое жилье в начале августа, и выбрал итальянскую Адриатику — кроме всего, стало интересно, что это за места, никогда раньше здесь не был. Поэтому я прилетел в Рим, и только тогда началась игра. Скажем, я надеялся забраться гораздо южнее — да вот хотя бы в Бриндизи; девушка моего друга была там весной и все уши нам прожужжала, какой это прекрасный и удивительный город. Но когда я добрался до Термини,[58] выяснилось, что ближайший поезд в нужном мне направлении идет до Анконы, зато отправляется буквально через десять минут, так что выбора у меня, можно сказать, не было. Задерживаться в Анконе я, впрочем, не собирался: слишком большой город, чтобы там отдыхать, скорее портовый, чем курортный, да и с виду не то чтобы приветливый. Я вышел на перрон и тут же услышал объявление: «Поезд до Чивитановы отправится с четвертого пути с опозданием на пятнадцать минут». Это выглядело так, словно он специально меня дожидался, — глупости, конечно, но мне все равно было приятно так думать. Я быстренько купил билет в автомате, занял место в вагоне и только тогда посмотрел на карту: а на берегу ли, собственно, стоит эта самая Чивитанова? Оказалось, на берегу. А больше ничего от нее не требуется.

— Не были разочарованы, когда вышли в город? — лукаво спросила женщина. — У нас поначалу никому не нравится. Моя подружка, хозяйка небольшого отеля, жалуется, что клиенты вечно уезжают раньше, чем планировали. Да что там, натурально спасаются бегством: закажут бывало номер на две недели, прогуляются от вокзала, всего-то десять минут пешком, а вселяясь, сразу предупреждают, что съедут через три дня, дескать, решили перебраться в соседний городок, не нравится им в Чивитанове, унылое место. И ведь не возразишь.

— Теоретически, и мне не должно было понравиться, — согласился я. — Морем здесь не пахнет, и ветра совсем нет, вот что действительно плохо. Но я все равно остался доволен и сразу решил остаться. Сам не понимаю почему.

— Это только кажется, что в Чивитанове нет ветра, — усмехнулась она. — На самом деле, чего-чего, а ветров здесь хватает. Их, пожалуй, даже слишком много, особенно летом. Просто никто не желает дуть.

— Ишь ты! — возмутился я. — А чего же они, интересно, желают?

— Того же, чего и все отдыхающие, — валяться на пляже, купаться в море, пить вино, разбавляя его водой, потому что в такую жару иначе нельзя.

— Их можно понять, — согласился я. — Но когда ветер не дует, его нет, потому что для него дуть — это и значит быть, разве не так?

— Есть много разных способов быть, — пожала плечами моя собеседница. — Для ветра и для человека, вообще для кого угодно. Один-единственный способ — это не просто мало, это меньше чем ничего. Людям обычно хватает, но ветры малым не довольствуются. Им подавай как минимум все сразу. И если возьмут, будь готов, что вскоре примчатся за добавкой; впрочем, они не только брать, но и раздавать горазды — тоже всё сразу, да что там, гораздо больше, чем всё.

— Однажды мне рассказывали не то байку, не то легенду, не то просто сон, — вдруг вспомнил я, — дескать, если ветер хочет побыть в человеческой шкуре, ему приходится «разделить себя на несколько частей и разлить по разным сосудам». Потому что ветер гораздо больше человека и в одно тело не помещается.

— Ну, это кто как, — возразила женщина. — Некоторые преотлично помещаются, а некоторые действительно нет. Вот, к примеру, у мамаши Мистраль[59] целых три сына-близнеца: Манго Фанго, Лиго Фанго и Липо Фанго — невыносимые мальчишки. Говорят, мистраль сводит людей с ума, и это святая правда, сводит. Но не когда дует, а когда в полном составе отправляется отдохнуть. Вам повезло, что они уже отбыли: мамаша Мистраль обычно загорает именно на этом пляже, а близнецы носятся как угорелые и швыряются песком в почтенную публику, никакого сладу с ними нет. Хуже только семейка Херли-Берли[60] — у них дочки, правда всего две, но скажите на милость, что может быть ужасней расшалившихся маленьких девочек, настолько хорошеньких, что никому не придет в голову их наказать? Вот и я не знаю.

Она по-прежнему оставалась совершенно серьезной, а тон был таким будничным, словно мы просто перемывали кости общим знакомым. Высокий класс, я оценил.

— Или, скажем, братья Кошава,[61] — продолжила она. — Видите четыре фигуры в красных плавках в дальнем конце пляжа? Да-да-да, вон там. Эти, слава богу, вполне взрослые. Очень милые, прекрасно образованные молодые люди, хотя, на мой взгляд, слишком замкнутые для своего возраста. Их я и вообразить не могу иначе как вчетвером. Этакие мушкетеры — всегда вместе, один за всех и все за одного, хотя на практике это обычно выражается в том, что они просто одновременно идут купаться и за обедом заказывают совершенно одинаковые блюда. А сестрички Норруа,[62] напротив, всегда загорают на разных пляжах и даже останавливаются в разных отелях. И не потому, что надоели друг дружке, просто так, им кажется, можно увидеть и узнать вдвое больше. Это, конечно, правда, но только теоретически. Все пляжи в Чивитанове похожи друг на друга, как могут быть похожи только пляжи; даже между двумя каплями воды гораздо больше различий — если, конечно, внимательно посмотреть. И все отели похожи, как…

— Как могут быть похожи только курортные отели? — подсказал я.

— Схватываете на лету. И рестораны у нас совершенно одинаковые, разве что здесь, где мы с вами сидим, кофе чуть получше, чем в прочих, и винная карта побогаче. Поэтому и народу здесь больше.

— Я так и подумал.

— Ну вот. Поэтому сестрички Норруа ходят сюда по очереди, чтобы все было по-честному.

— Но они могли бы просто ездить на разные курорты, это гораздо интересней. — Я уже полностью включился в игру.

— Вот это вряд ли. Видите ли, Чивитанова — единственный европейский курорт, где ветры могут спокойно отдохнуть среди своих. Поодиночке они, конечно, появляются где угодно, никто им не указ. Но все вместе — только здесь.

— Почему это?

— Равновесие, — туманно заметила моя собеседница. — Все из-за равновесия.

— Не понимаю, — огорчился я. — Что за равновесие?

— Самое обычное. Равновесие мира. Видите ли, ветер, на время принявший форму человека, — явление довольно обычное, но только с точки зрения самого ветра. Люди так не считают. Им кажется, это нечто невозможное. Даже вы сейчас совершенно уверены, будто я развлекаю вас фантастическими историями, что уж говорить о других.

Я хотел было не то возразить, не то, напротив, согласиться, но поскольку так и не смог решить, что будет уместней в сложившейся ситуации, ограничился неопределенным блеянием, которое могло означать все что угодно:

— Э-э-э…

Но зеленоглазая женщина не обратила внимания на мою жалкую попытку высказаться.

— В общем, все сводится к тому, что ветер, заключенный в одно и тем более несколько человеческих тел, — это так называемое «чудо». То есть событие, вероятность которого считается стремящейся к нулевой.

— Ну мало ли что «считается», — нерешительно возразил я, не столько ей, сколько собственному голосу разума, который, похоже, изготовился устроить мне крайне нежелательный в присутствии посторонних скандал с пощечинами.

— Не скажите. Убежденность — великая сила, особенно когда великое множество одинаковых убеждений сливается в общий хор. Нынче чудеса все еще могут позволить себе ежедневно случаться в пустынях, где нет ни людей, ни, соответственно, их убеждений, но им следует соблюдать большую осторожность в городах. Когда чудес происходит столько, что людям становится трудно их игнорировать, нарушается равновесие между всеобщим представлением о реальности и ее актуальной картиной. Можно было бы сказать, что последствия непредсказуемы, и умолкнуть с загадочным видом, но нет, они вполне предсказуемы и из знакомых вам природных явлений больше всего похожи на наводнение, только из берегов выходит не река, и не море… Но какой смысл ветру превращаться в человека в пустыне? Человеком интересно побыть только среди других людей, по крайней мере так им кажется. Понятно, что одно-единственное чудо равновесия не нарушит, особенно если о нем никто не догадывается, поэтому поодиночке, на своей территории эти красавцы вытворяют что бог на душу положит — и людьми прикидываются ради возможности сходить на танцы, и птицами по лесам летают, и ящерицами на солнце греются, словом, как только не развлекаются. Вон, Рыжий Биз[63] вообще детские книжки пишет, и, как мне рассказывали, преотличные — от ребят с суровым нравом вроде него такого обычно не ждут.