Дональд Крик - Мартин-Плейс

Риджби открыл книгу, обмакнул перо в чернила и принялся писать — не таким твердым и кудрявым почерком, как прежде, но все еще достаточно четким.

Вчера они с Эдит, как обычно, гуляли по аллеям Садов и «Домейна», сидели на лужайке, слушая оркестр, и пили в летнем кафе чай по-девонширски. И, работая, он вновь пережил все подробности этой прогулки, вспоминая то, что было интересно им обоим. Три месяца, прошедшие со времени его первой встречи с Эдит, промелькнули слишком уж быстро, подумал он; и в его душе вновь началась мучительная борьба между необходимостью действовать и глубоким неверием в свои силы. Он рассеянно посмотрел в окно, потом на книгу перед собой. Итог был подведен неверно. Он зачеркнул две цифры и поглядел на испорченную страницу. А, какое это имеет значение? Все это пустяки, лишь бы ему удалось сохранить свою подлинную личность. В конце концов какое-нибудь непредвиденное обстоятельство обязательно разоблачит его перед Эдит. Обязательно наступит минута, когда он уже не сможет уклониться от ее расспросов, не выдержит вечной пытки мучительного ожидания ее следующего вопроса.

Сколько уже лет он мечтал отречься от этого места? И вот теперь он от него отрекается! Риджби крепко сжал губы. Он подкрепит это отречение делом, и ему не придется принимать в зале заседаний из рук управляющего золотые часы с цепочкой — благодарность за пятидесятилетнюю службу. Нет! Конец его долгому притворству наступит гораздо раньше, и за оставшееся ему время он все-таки успеет сотворить короткую и блаженную реальность.

Дэнни записал: «Дорожные расходы — 4 шиллинга 6 пенсов», — и промокнул запись. Его глаза впились в страницу с чрезмерной сосредоточенностью, ибо к нему жадно тянулись невидимые щупальца власти, которой он не желал подчиняться, хотя еще не имел на это права.

Когда шиллинг брякнул о стол, Дэнни рывком поднял голову.

— Чего это ты? — удивился Салливен. — Вот деньга на пирог и пару песочных пирожных. И пошевеливайся, не то тебе спасибо не скажут.

— Ладно, не командуй! — Дэнни схватил шиллинг. Снова его укрепления не выдержали натиска врага. Здесь вокруг него была сила, а также тупая слепота. Эту слепоту он пытался заклясть, воображая, что за его работой и даже мечтами следят невидимые глаза, что их оценивают невидимые умы. Он словно пытался вообразить себе бога, который уже стал немного походить на Рокуэлла — почти столь же недоступного и далекого.

Вернувшись с заказанными завтраками, Дэнни подошел к столу Риджби.

— Извините, что я опоздал, мистер Риджби.

С легкой усмешкой в глазах Риджби сказал:

— Ничего, Дэнни. В магазине было много народу?

— Да.

— Пожалуй, вам следует выходить немного пораньше и не мешкать, как в последние дни. — Риджби наклонился вперед и продолжал: — Вам не всегда придется ходить за такими покупками. Через год этим будет заниматься новый младший клерк. Нетерпение делает вам честь, но вы еще слишком молоды, чтобы оно производило должное впечатление. — Улыбнувшись, он добавил: — Мне кажется, Томми Салливен бросает в эту сторону весьма злобные взгляды. Отнесите ему поскорее что-нибудь поесть.

Этот мягкий выговор был неприятен Дэнни, потому что обнажал его бессилие. Риджби превратил его бунт в простую мальчишескую обиду, но, во всяком случае, понял его. А когда он упомянул Томми Салливена, в его голосе послышалась успокоительная ирония.

Дэнни решил, что на этот раз поест у себя за столом, а потом пойдет посмотреть витрины книжных лавок. Это был один из способов поддерживать связь с внешним миром. А эту связь он должен ощущать всегда и претворять это ощущение в поступки, иначе мелочность его обязанностей станет совсем уж невыносимой. Он ведь не похож на тех, чья жизнь отмечена омертвляющим влиянием вечного однообразия дней. И нельзя становиться похожим на них.

Неслыханное событие! Обеденный перерыв уже кончился, а Мервина Льюкаса еще не было! Когда он, наконец, сел за свой стол, его вид яснее всяких слов говорил, что его опоздание никого не касается и что раз он опоздал, не имея на то права, значит у него были уважительные причины.

Всякая торопливость была недопустима, поскольку он завтракал с Леном Холи из «Южно-Британского страхования» — и все получилось очень удачно, особенно если учесть, что Рокуэлл поклонился и ему и Холи.

— Это был ваш управляющий? — заметил Холи, когда они спускались по лестнице.

— Да. Я не знал, что вы с ним знакомы.

— Мы встречались два-три раза. В полуофициальной обстановке, если можно так выразиться.

— И ваше мнение?

— Весьма внушительная личность. И блестящий оратор. Он пользуется огромным влиянием в сферах, связанных со страховым делом. Возможно, его заинтересует, почему вы якшаетесь с конкурентом.

— Вряд ли. Он меньше всего думает о конкуренции.

— Неужели? Трогательная вера в сотрудничество и безоблачное небо? Как говорится, плечом к плечу во имя всеобщего блага?

— Примерно так.

— Ну что же, очень милое убеждение. И очень милый завтрак, Мервин. Следующий — за мной. Надеюсь, вы согласны?

Взяв ручку, Льюкас задумался. Конечно, эту случайную встречу можно расценить как пустяк, однако там, где все подчинено единству цели и усилий, пустяков не существует. Даже простое напоминание человеку, от которого вы в какой-то мере зависите, даже простое напоминание о том, что вы еще существуете, уже полезно. И ему повезло, что он познакомился с Холи, восходящей звездой «Южно-Британского страхования». Такое знакомство стоит культивировать. Пожалуй, имеет смысл превратить завтрак в «Эмбассадоре» в еженедельный обычай, чтобы постоянно напоминать Рокуэллу (раз уж ему известно, где завтракает управляющий), что среди его служащих есть человек, который поддерживает связь с деловым миром и вне «Национального страхования».

Он прислушался к шагам, прозвучавшим по гранитному полу коридора. Несомненно, Рокуэлл. Его походка обладает своим выразительным ритмом. Энергичным, властным. Как и он сам. А сколько, ему может быть лет? Пятьдесят пять? Значит, на пенсию он уйдет не раньше чем через десять лет. Льюкас прикинул. Если к этому сроку он станет старшим экономистом, то окажется на пороге успеха. Кто еще может претендовать на этот пост, когда Фаулер, секретарь, уйдет на покой? Фиск? Фиск лишен воображения и слишком уязвим со всех точек зрения. Он, Льюкас, будет самым квалифицированным специалистом в «Национальном страховании». И значит, надо будет только убедить правление, что никакой более опытный человек со стороны не сравнится с ним ни талантом, ни знанием дела.

Он обвел взглядом зал. Единственный возможный кандидат здесь — он сам, Мервин Льюкас, старший бухгалтер… старший экономист… секретарь… Мистер Мервин Льюкас, управляющий «Национального страхования» произнес спич на банкете в «Ротари-клубе»… Через десять лет.

Арт Слоун подавил зевок, покосился на часы и яростно вонзил перо в чернильницу. Эх, надо было бы вчера вернуться домой пораньше, а не играть с Чиком в пирамидку! Тогда бы он не чувствовал себя таким вареным перед сегодняшним вечером — понедельник в «Палэ» с «Джазистами» и Пегги! Он принялся тыкать пером в промокашку, оставляя симметричные ряды точек. Такую девочку забыть не просто! Ну, он сумел понравиться, а после сегодняшнего вечера…

«Потанцуем, крошка… Ты шикарно танцуешь, Пегги… Да, я к этому отношусь серьезно. За любое дело надо браться серьезно, и глядишь, из этого что-нибудь получится. Может, открою свою танцевальную студию — «Идеал». Название я уже придумал. Мне понадобится партнерша… Да, конечно, я не шучу, только окончательно еще ничего не решено. Поговорим об этом когда-нибудь потом. И дело и удовольствие зараз…»

А, черт! Дома надо будет принять холодный душ, разогнать сон. «Идеал», «Танцевальная студия Слоуна «Идеал»… Не хватает только денег, без денег не начнешь делать деньги…

Три против одного. Кариока? Десять. Двести против двадцати на Кариоку — и благодарю вас, сэр. Кариока! Кариока! Двести ярдов до столба, и Кариока ведет на грудь, Кариока уходит и финиширует на полкорпуса впереди… Двести двадцать, уплатить джентльмену двести двадцать…

Белый шар катится по гладкому сукну, задевает красный и падает в лузу. Еще три очка, приносящие победу Арту Слоуну… «Прошу сюда, мистер Слоун, мы собираемся отметить…» — и первый приз в сто фунтов присуждается мистеру Арту Слоуну… «Спасибо! Я хочу сказать только, что это был интереснейший матч и мне повезло… Повезло… называй меня «Везучий»… «Везучий Слоун»…»

Когда Дэнни вышел из умывальной, в зале оставался только Риджби.

— Вы поздно уходите, Дэнни, — заметил старший клерк. — Какие-нибудь затруднения?

— Нет. Пришлось подождать писем наверху.

— Ах, вот что! Ну, как вам ваша работа?

— По-прежнему, — ответил Дэнни. — Я все время убеждаю себя, что потом станет интереснее, это верно?