Паскаль Киньяр - Записки на табличках Апронении Авиции

Хмель перед сном.

LXXXV. Памятка

Мятный настой от кашля.

Смягчающий отвар мальвы.

Сассинские сыры.

LXXXVI. Словцо П. Савфея Минора

Публий отпустил словцо по поводу трусости М. Поллиона:

— Он на четвереньках пьет воду из собачьей миски.

LXXXVII. Запах Назики

Назика приходит ко мне с визитом. Назика по советам Мелании, прошла обряд крещения получив христианское имя Паулина. Я вдруг говорю ей:

— От тебя идет невыносимый запах. Покажись Сотодесу!

Но Паулина утверждает, что тело девственницы должно подвергаться нескромной, а иногда и бесстыдной церемонии очищения не более одного раза в неделю. «Плоть есть скверна!» — объявляет Паулина. Я со смехом отвечаю, что на нее достаточно только взглянуть, чтобы согласиться с этим утверждением. Я не решаюсь расспросить ее подробнее об этой пагубной мании, которая так плохо согласуется с юным непорочным телом, предназначенным богам, а ныне покрытым коростой грязи. И отчего Паулина перед тем, как сесть, делает такой жест, будто смахивает пыль со скамьи, на которую хочет опуститься? Уж скорее ей следовало бы отряхнуть от пыли собственный зад.

LXXXVIII. Памятка

Смягчающий отвар от кашля.

Сассинский сыр.

LXXXIX. Болезнь Cп. Поссидия Барки

Я велела поставить складное кресло у изголовья Спурия. У него изо рта сочилась слюна. Я нагнулась к нему. Его запах напоминал вонь от тухлого цыпленка в надсиженном яйце. Сев в кресло, я положила руку на грудь моего супруга. Сказала, что от него несет, как от дохлого пса. Он ответил: это, мол, для того, чтобы вновь ощутить запах шерсти крошки Муолы. И добавил, что мне вовсе не обязательно принуждать себя, навещая его, — по крайней мере, в конце дня и так надолго. Я сказала:

— Я перестану приходить, когда ты начнешь вонять, как пукающий египетский гиппопотам.

Спурий учтиво посмеялся моей шутке. Позже Спатале приподняла его, а я взяла из рук Моммея тазик, который он поднес ко рту своего хозяина, и сунула ему палец в рот, чтобы помочь облегчиться рвотой. После первой стражи он задремал. Посидев возле него, я приказала вызвать Сотодеса, расспросила его, велела принести дневную мочу и блевотину мужа. Клад составил гороскоп больного.

Когда настала ночь и масляные лампы были уже наполнены и развешаны на стенах, Спатале, Флавиана, Марулла и я обтерли Спурию тело губкой, пропитанной смесью мирра, молока и фолиата. Вдруг Спурий, по какому-то необъяснимому капризу, заикаясь, потребовал удалить из спальни клиентов, слуг и рабов. Даже Флавиане пришлось покинуть комнату. Тогда только он успокоился. И долго что-то говорил мне, все более неразборчиво, словно лепечущий младенец. Я вникала не столько в смысл его слов, сколько в само звучание этого голоса, в котором оцепенение подступавшего сна незаметно смешивалось с убаюкивающей слабостью подступавшей смерти.

Спурий невнятно толковал о путешествиях, предстоявших нам будущим летом. Я вложила пальцы в его руку. Мне трудно было узнавать моего мужа в этом грузном, старом, потном теле — голом, розовом, безволосом, в складках жира. Я увидела, как это несообразно большое тело свертывается наподобие младенца в утробе матери, сосет пустышку страха и засыпает. Еще с минуту я глядела на него, погруженного в сон, дивясь тому, как этот человек, уже подавший левую руку Радаманту, а правую Эаку, почти ступивший в ладью Харона[81], так охотно и слепо верит в то, что настигшая его болезнь излечима и не опасна. За ужином я ела филе мурены, свиные соски, печеные ракушки, засахаренную белую свеклу и выпила два сетье густого, темного опимийского вина.

ХС. Болезнь Сп. Поссидия Барки

Человек, всю жизнь ревностно следивший за своим здоровьем, за своими фарфоровыми зубами, за старением, умиранием и кончиною своих друзей, этот человек отказывается видеть собственную смерть. Он упорно надеется на выздоровление. Он строит планы, которые, при состоянии его тела, звучат смехотворно, и все уши прожужжал мне ими, хотя уж я-то прекрасно знаю, насколько они эфемерны.

Человек, принимающий за отражение своего лука то, что на самом деле — тело ядовитой змеи.

XCI. Памятка

Корица и бальзам.

ХСII. Смерть Cп. Поссидия Барки

Он пробормотал имя — Габба. Затем произнес еще несколько неразборчивых слов. Пока Леит и Фило клали ему припарки на ноги, а Флавиана и Спатале готовили и наливали в стаканчик смягчающий отвар, он обратил ко мне лицо, глядя с немым вопросом, слегка подняв брови и слабо улыбаясь; испуганный, несчастный взор его постепенно затуманивался. Я прикрыла его руку своей ладонью. Мы делали все это молча, в полной тишине. Марулла подлила масла в лампы. Из горла Спурия вырвался слабый хрип. Все мы, не сговариваясь, один за другим замерли, глядя на него. Потом зарыдали и запричитали.

XCIII. Какие вещи пахнут приятно

Мирт.

Красный шафран из Корикоса.

Виноградник в цвету.

Растертая амбра.

Нард и мирро, смешанные с фолиатом.

XCIV. Не забыть

Хелидонский сок.

Восемь шариков афронита[82].

XCV. Памятка

Проценты к календам.

XCVI. Мешочки золота

Двадцать четыре мешочка золота.

XCVII. Об одном высказывании Сп. Поссидия Барки

После смерти Спурия я долго не могла собраться с мыслями. А нынче утром мне вспомнилось то, что он сказал еще до наступления агонии; эта фраза тогда взволновала меня:

— Загробной жизни нет; мы больше никогда не увидимся.

У нас обоих текли по щекам слезы. Мы сжимали друг другу руки.

XCVIII. Детские игры

Маленькие дети играли с камешками, такими же красновато-коричневыми, как их крошечные ручонки.

XCIX. Детские игры

Однажды в Вейях[83], когда нам с Матринией было лет по десяти, мы забежали в хлев днем (солнце стояло в самом зените) и наткнулись там на Мания и Децима. Они спали на куче сухой соломы, в темном сарайчике за стойлами. Мы подошли ближе, давясь от разбиравшего нас смеха. Тьма, едкий запах скота, подстилок, мочи и навоза вызывали сердцебиение. Сквозь щели между неплотно прибитыми досками пробивались полоски света; они играли с тенями, и в этом зыбком прохладном полумраке виднелись огромные колеса повозок для сена, блестели на стенах узкие полумесяцы серпов. С пересохшими губами подкрались мы к толстоногому Манию и внезапно бросились на спящих. Полуденные отблески на холодных железных лезвиях и скользкой от пота коже, быстрые, исподволь, взгляды, золото разбросанных зерен и пыли, зароившейся в столбе света, испуганное квохтанье кур, возгласы, прорвавшийся наконец хохот, и среди всего этого мы успели разглядеть устроены тела Мания и Децима, откуда извергается у них жидкость. Это случилось еще до того, как им сбрили первые волосы. Коротенькая туника Мания оказалась разорванной. Вечером нас наказали. Я вспоминаю, как, поднимаясь с тела Децима, задела рукою его бедро и почувствовала на пальцах холодную липкую мокроту. Покраснев, я взглянула на Децима. Он тоже был весь пунцовый и смотрел на меня.

С. Подарки на праздник Каристий[84]

Праздник Каристий.

Шестеро детей моей дочери Флавианы и крошка Луций.

Семеро малышей моей дочери Ветустины.

Двое детей моего сына Кнея.

Двенадцать — моего сына Фабриция.

Четверо — моего сына Секста.

Восьмеро детей и двое внуков моей дочери Ауфидии.

И трое малышей моей дочери Плекузы.

CI. Плекуза, играющая кольцами

Моя дочь Плекуза раздражает меня: она непрерывно играет кольцами, что я подарила ей на Каристии.

СII. Не забыть

Неаполитанские груши.

Сушеный виноград.

Триповая ткань из края фалисков[85].

Пескари детей.

СIII. Мешочки золота

Двадцать четыре мешочка золота.

CIV. Сентенция П. Савфея Минора

Обратившись к Тиберию Соссибиану, Публий говорит:

— С тех пор как мир стал сущим, дом охвачен огнем. Но именно тот факт, что дом охвачен огнем, помогает миру быть столь светлым.

CV. Словцо Плекузы

Плекуза говорит о своем муже, что у него настолько же волосатый зад, насколько безволосая душа.

CVI. Ближайшие дела

Проценты к календам.