Александр Лекаренко - Крылья

Глава 20

В воздухе витает такая нестабильность, — говорил он, — Что я подумываю, а не закрыть ли мне производство и не зарыться ли в какую–нибудь щель. — Они медленно шли по периметру небольшого, но чрезвычайно изысканно изукрашенного зала, где экспонировалась продукция фабрики, здесь был наборный пол из полированного гранита и мрамора, малахитовые стены, колонна из яшмы и карнизы узорной бронзы. — Нет такой щели, — ответила Аликс, — И нет нужды закрывать лавочку, вы будете катастрофически процветать. — Я начинаю слегка побаиваться вас, — сказал он, наполовину шутя, — И ваших пророчеств. — Неделю назад она посоветовала ему перевести деньги из своего банка в два других, через три дня после того, как он сделал это, банк прекратил выплаты, а еще через три там начала работать совместная комиссия Минфина и Генпрокуратуры. Они остановились перед витриной, в которой стояла потрясающей красоты ваза, выточенная из цельного куска лазурита. — Никогда ничего не меняется, пока не заканчивается навсегда, — сказала Аликс, — Люди будут голодать, богатеть, воевать, трахаться — и покупать ваши цацки. — Это не цацки! — Неожиданно для себя он обиделся так, как давно уже не обижался. — Это не цацки, — повторил он, снижая тон, — Это красота. Что есть в мире стоящего, кроме красоты? Она стоит столько же, сколько сама жизнь, бессмысленная и беспощадная — ничего не стоит. Все это, — он обвел рукой витрины, — Нельзя есть, нельзя пить, нельзя в это одеться. Но без этого остается только пить, жрать и срать, дожидаясь, когда все кончится. — Сколько стоит эта ваза? — тихо спросила Аликс. — 37 тысяч долларов, — не задумываясь, ответил он. Наступило долго молчание. — А сколько стоит все это? — она обвела рукой зал. Он не ответил. Стало слышно, как гудит сигнализация. — Красота — это от Сатаны, — сказала Аликс. — А, бросьте! Сатана, Христос, Мохаммед Али — какое мне до этого дело? — А может быть, этому есть дело до вас? Если вы торчите здесь, а трава растет, и планеты ходят по путям своим — значит, это кому–нибудь нужно? — Насчет планет — не уверен, — усмехнулся Рубин, — Но не заметил, чтобы я был кому–то нужен, кроме самого себя и моих кредиторов. — Даже самые трезвомыслящие люди, — Аликс удивленно покачала головой, — Склонны окружать себя миражами. Они видят свое величие в том, в чем его нет, и усматривают свое ничтожество там, где оно не существует. Человек — это Красота, дорогой вы мой Иосиф Прекрасный. Он — бессмысленная и беспощадная суть Вселенной. Без него Вселенной остается только жрать, спать и срать. — Рубин расхохотался, — Ну, спасибо, дорогая! Меня и в лучшие–то годы никто не называл прекрасным. Значит, моя лысина кому–то нужна? — Мне, — улыбаясь, ответила Аликс.

— Иосиф Леонидович! — в кабинет просунулась кудрявая головка Аллочки. — А? — Из Иерусалима звонят. — Из Иерусалима? Ну, давай. — Он взял телефонную трубку,

— Алло.

— Здравствуй, дорогой.

— Гуссейн?! Что ты делаешь в Иерусалиме?

— Сижу в тюрьме.

— Что случилось?

— Контрабанда.

— Сколько ты уже сидишь?

— Неделю.

— Они предъявили обвинение?

— Нет. Они еще не решили, по какой статье свернуть мне шею.

— Не понял.

— Йося, ты ничего не поймешь оттуда. Я отсюда мало что понимаю. Они считают, что я оскорбил какие–то их святости. Ты можешь приехать?

— Могу. Как тебя найти?

— Здесь одна тюрьма, Йося, найдешь как–нибудь.

Рубину приходилось бывать в Израиле и не один раз, поэтому никакой излишней суеты не возникло, на следующий день он уже сидел в самолете, а следующим утром — в конторе адвоката.

Проблема в том, — говорил адвокат, — Что ваш друг нанес оскорбление религиозным чувствам народа Израиля. — У адвоката был сильный западно–украинский акцент и Рубин, временами, с трудом его понимал. — Причем здесь контрабанда? — Контрабанда здесь притом, что ему в руки попала одна святая вещь, принадлежащая еврейскому народу, и он тайно ввез ее в страну и тайно же попытался продать. — Эту вещь, конечно, отобрали? — Отобрали, конечно. — Ну, так пользуйтесь, на здоровье и отпустите старика. — Не так просто, господин Рубин. Эта вещь представляет собой экземпляр Святого Писания, Торы. Очень древний экземпляр, написанный на бычьих шкурах. Ваш друг сделал из них чемодан и привез в нем свои вонючие носки и трусы, понимаете? Это оскорбление. Особенно, если учесть, что он, извините за выражение, мусульманин. — Уже были экспертиза? Есть заключение эксперта? — Это так быстро не делается, это вам не какой–нибудь поддельный Пикассо, это религиозная реликвия. — Но, может еще оказаться, что это подделка? — Адвокат подумал, пожал плечами, — В принципе, может. Сейчас рукопись исследуют в Иерусалимском Университете. Этим занимается ведущий специалист, профессор Соломон Ривкин, очень знающий, уважаемый человек. — А я могу поговорить с этим человеком? — Ну, никому не запрещено сходить в Университет. Если только Соломон согласится побеседовать с вами. — Пожалуйста, — Рубин извлек толстую пачку долларов и взвесил ее в руке, — Организуйте передачку Гуссейнову и сообщите, что я здесь. И если можно, — он положил пачку на стол, — Устройте мне встречу с профессором.

— О вас говорят, что вы самый умный человек в Израиле, — сказал Рубин. — Не надо мне льстить, — Соломон Ривкин поморщился, — Я и так уважаю ваше желание помочь другу, он, действительно, попал в переделку. Вы, конечно, заплатили Вайссману? — Ну, как вам сказать… — Заплатили, я знаю его не первый год. Так вот, со мной этого не надо, ни в какой форме. Понятно? — Я вас понял. — Вы, надо полагать, неверующий? — Неверующий, профессор. — Ну, тогда я вам объясню на пальцах суть дела. Существует мнение, — профессор пожевал губами, — Или скорее поверье, что Моисей, получив откровение на горе Синай и увидев, что народ не готов к принятию, в полном объеме, тех страшных истин, которые в нем содержались, скрыл от Израиля часть скрижалей. Он разбил их, но, впоследствии, передал тайное знание самым приближенным ученикам, чтобы оно не исчезло. Во все времена существовали секты, претендовавшие на эксклюзивное владение этим знанием, то есть аутентичным Законом Моисея. Одной из таких сект были караимы, возможные потомки хазарских иудеев, проживающие или проживавшие в мусульманской Средней Азии, на Кавказе и в Крыму. — Я своими глазами видел караима и разговаривал с ним в 1948‑м году, в Узбекистане, — заметил Рубин. — Очень может быть. Эти люди не признают каноническое Пятикнижие, не общаются с ортодоксальным еврейством и о них мало что известно. Так вот, до сего дня были известны три записанных на воловьих шкурах экземпляра Торы, которые считались караимскими. Два из них хранятся здесь, в Израиле и один — в Америке. Тот, который привез ваш друг — четвертый и он сильно отличается от трех известных. — Чем отличается? — Профессор помолчал, пожевал губами, — В нем содержится пророчество о пришествии Антихреста. — Какое отношение имеет Христос к иудейскому Закону? — Я не сказал — Христ, я сказал — Хрест, Хрестос. Это значит — «человек скорбей». Так называли герметические греки земного человека, человека из праха, в отличие от Христоса — человека преображенного, духовного существа. Таким образом, Антихрестос, значит — Античеловек. — Сатана? — Нет, не Сатана. Сатана — это падший Ангел, Ангел согрешивший и свергнутый на Землю, Аггел. Антихрестос же не имеет ничего общего со грехом. Это Ангел, которого в конце времен посылает Господь, чтобы наказать отпавших от Его Закона за их грехи. В тексте, — профессор махнул рукой в сторону сейфа, — Конечно, употребляется другое слово, там его называют Аб’гхадд’га, но смысл тот же — Антихрест, Античеловек. Впрочем, это слово можно интерпретировать и как «Серп» или «Жнец». — Он будет отделять зерно от соломы? — усмехнулся Рубин. Но профессор не принял предложенного тона. Он замолчал, а потом медленно, глядя в сторону, произнес. — Там еще много чего написано. Там написано, что Князь Мира сего будет защищать свой мир от Ангела Господнего. — Но какое это имеет отношение к Гуссейну Гуссейнову? — Вот об этом я и собирался с вами поговорить, — профессор остро глянул на него из–под очков, — Ради этого я согласился с вами встретиться, а вовсе не ради того, чтобы дать заработать Вайссману, — он снова отвел взгляд в сторону, — Если этот текст подлинный, — он ткнул пальцем в сейф, как в притаившуюся гремучую змею, — То это значит, что канонический текст — не подлинный. Вы меня понимаете? — Я понимаю вас. — А раз понимаете, так поговорите с вашим другом, — брови профессора многозначительно поползли через гигантский лоб к камилавке, прилепленной на макушке, — Где он взял этот текст? Его будут изучать еще десятки, может быть сотни людей. От меня же не все зависит, вы понимаете? От того, как представить эту рукопись, от обстоятельств ее появления будет зависеть очень многое. Одно дело, если он украл ее из караимского святилища и совсем другое дело — если купил у какого–то мошенника на базаре. Он же мог купить ее на базаре? — Конечно, мог. Он вообще слаб глазами, мог и не рассмотреть, что на том чемодане что–то нарисовано. — Вот видите, — профессор огладил бороду, — Нельзя сажать старика в тюрьму за то, что он купил чемодан, вы меня понимаете, Йося, можно вас так называть? — Я вас очень хорошо понимаю, Соломон, вы можете называть меня вашим вечным должником.