Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов

Вопрос о шкале достоверности в текстах Бартельми заслуживает особого внимания. Корейская война была, это факт, столь же неоспоримый, как и то, что Миссисипи впадает туда, куда уж она там впадает (к слову сказать, последний факт имеет в русском языке небольшую червоточинку: в действительности Миссисипи - «Отец вод» и, следовательно, не «она», а «он»). Тридцатипятилетний мужик сидит за школьной партой , и ни прочие школьники, ни учителя не усматривает в этом (факте) ничего странного - это, конечно же, метафора такая, художественный прием, одним словом - чистейшей воды выдумка. Таковы края шкалы, ну а что же посередине? Олимпийская сборная Таиланда по гольфу. Эту несуразность можно заметить, а можно и не заметить, проглотить как факт. На брутальном племяннике Тарквиния Гордого, обесчестившем Лукрецию, был плащ с рукавами реглан. Автор тут же поясняет, что это - ошибка, анахронизм, ведь лорд Реглан жил гораздо позже. И только-то? Здесь опять кто-то поймет, что вся эта фраза - сплошное нагромождение нелепостей (для чего необходимо знакомство с печальной судьбой Лукреции по Овидию или Шекспиру), а кто-то и нет. И так - все время, в результате чего читатель может принимать на веру только те - неизбежно немногие - факты, которые он и сам знает, сомневаясь во всех остальных. (А почему, собственно, только в «остальных»? Так ли уж достоверно то, что мы «знаем»?) Среди упоминаемых Бартельми христианских святых есть широко известные, менее известные и какие-то совсем уже непонятные. Почти наверняка в их числе есть и фиктивные, но проверить это почти невозможно (в некоторых уголках Европы почитают местных святых, не канонизированных Ватиканом), да и кто захочет заниматься такой проверкой? Одним словом - Антоний Великий, Андрей Критский, а дальше - сплошной туман. Или, скажем, перечисление из рассказа «Король джаза». Стада носух, пересекающие Арканзас. Боюсь, что не каждый американец, не говоря уж у нас, знает, что носухи (что такое это, кстати?) в Арканзасе не водятся. Ламантины - у мыса Сейбл? Холодновато для них, вроде бы. но кто же это знает точно, кроме специалистов? Аппалачские болота? Сомнительно как-то, болота - в горах. А может они все-таки есть? А список вероисповедований в «Городе церквей» - они все настоящие, или через раз? А то, что мы читаем в газетах, видим по телевизору, слышим по радио и от знакомых - оно все правда, или через раз? Ну, вот тут-то нас не проведешь, тут-то мы знаем, что через раз, если не реже. Зыбкий, «придуманный» мир Бартельми оказывается удивительно похожим на мир «реальный», якобы стабильный и якобы познаваемый.

Бартельми решительно рвет со всеми традиционными канонами жанра, что отнюдь не делает его рассказы чем-то рыхлым, аморфным - напротив, в них неизменно угадывается четкое, продуманное построение. К примеру, рассказ «Дурень» построен на

сквозном мотиве инверсии, в первую очередь - логической. Попробуем перечислить присутствующие в нем «перевертыши», «Вопрос на заданный ответ» - вместо обычного отношения «Ответ на вопрос»;

«Слова настолько старые, что получаются вроде как новые»; «Пусть даже Эдгар был ее мужем, все равно не хотелось причинять ему излишнюю боль»;

«Этот мужик отправился в Севилью посмотреть, действительно ли ад - город, во многом на нее похожий»:

В последнем случае мы фактически имеем дело с двойным (!) перевертышем. Если исходная строчка из Шелли «Ад это город, во многом подобный Лондону», переворачивающая затертое уподобление «Лондон подобен аду» вполне логична в своем контексте, для «мужика, поехавшего в Севилью» ситуация совершенно иная - в самом крайнем случае он может выяснить, что «Севилья подобна аду» (в смысле все того же клише), но никак не наоборот.

Ситуационные инверсии не так бросаются в глаза, как логические, но все же заслуживают внимания. Барбара разговаривает с мужем, повернувшись к нему спиной. Барон сыграл решающую роль в поражении армии своего короля - и тем прославился. Капитан Орсини боится оказаться предателем и оказывается преданным. За все про все рассказ, построенный как обсуждение письменной экзаменационной работы, сам оказывается чем-то вроде сочинения на заданную тему.

Бартельми щедро пересыпает свои рассказы цитатами и аллюзиями, именами художников и композиторов, литераторов и философов, причем, если классифицировать цитируемые явления по статусу - на «низовые» и «высокие» и по происхождению - на европейские и американские, неожиданно выясняется, что эти классификации фактически совпадают - если «низовое», то американское (в чем мало удивительного), если же «высокое», то непременно европейское. Последнее обстоятельство с достаточной убедительностью указывает на европейские (во всяком случае - по преимуществу) корни творчества Бартельми. И действительно, в рассказах Бартельми прослеживается несомненное влияние «театра абсурда», в первую очередь - С. Беккета (упоминаемого в рассказах только единожды, да и то мельком), а его стоическое отношение к абсурдному, приводящему в отчаяние миру сформировалось под сильным влиянием Кьеркегора (упоминаемого часто и с необычным для завзятого ирониста пиететом).

Испытал влияние, нарушал каноны, дурачил читателя - из всего этого отнюдь не следовало бы, что Бартельми - хороший писатель, если бы не последнее, самое важное обстоятельство: он очень хорошо писал, виртуозно играл словами, умел построить свои, вроде бы, бессюжетные рассказы таким образом, что они захватывают читателя. Рассказы Бартельми очень интересно читать - в чем вы и сами успели уже убедиться.

А. Пчелинцев

А&Р - сеть супермаркетов «Атлантик энд Пасифик».

В Сибринге (Флорида) регулярно проводятся автомобильные гонки.