Герман Де Бетс - Искусство говорить на суде

Я прихожу в заседание с философским рассуждением в руках. Если я воодушевляюсь, если меня трогает дело, если я негодую, это не мною создано; это дело магнетического тока между моими судьями и мною – так называют необъяснимое внушение. Я испытываю, но я не действую; я воспроизвожу, но я не создаю. В начале речи мое возбуждение проявлялось в легкой, едва заметной степени, мой взгляд был устремлен на судейский стол; я чувствовал, не отдавая себе отчета, что «это начинается»; что мой тон гармонирует с настроением суда, и, как в электрической машине, сила тока возросла. Мое возбуждение росло по мере того, как оно сообщалось суду. Пусть мой стиль будет изящным или грубым, мои жесты грациозными или неуклюжими, мое произношение изысканным или вульгарным, моя манера говорить благородной или шаблонной – тон, которым я буду излагать мои чувства, не будет фальшивым; он не может быть таким. Сколько могущества, дорогие собраты, в этом свободном красноречии, вдохновляющемся в зале заседания, зарождающимся от своих идей, вибрирующем от своих живых чувствовании, всецело идущем в унисон с слушателями, заставляющим их силою своей мысли, своего увлечения принять истину, созревшую при холодном, спокойном размышлении, продуманную с терпением, тщательно приведенную к известному синтезу!

Такова высокая и законная концепция роли адвоката.

Мы не риторы, произносящие академические речи по заказу наших клиентов.

Мы – сотрудники судей; мы производим перед ними и для них первоначальную оценку дела, когда отношения сторон привели к необходимости разрешить дело судебным определением.

Мы обязательно должны являться в заседание, зная процесс до конца ногтей! Но нам не следует произносить речей, преследующих иную цель, кроме выяснения дела судьям. Нужно говорить перед судьями то, что может уяснить его и ничего более. Говорить мы должны только таким образом, чтобы достигнуть этого уяснения, и никаким другим. Время судей дорого, наше также, а нужно уметь замолчать, когда нам нет нужды более говорить. Все это еще раз подтверждает уже сказанное мною о необходимой подвижности в плане речи. Его необходимо приспособлять, смотря по обстоятельствам, к потребностям дальнейшего обсуждения дела, следующего за тем, в котором мы принимаем участие и производимого судьями без нас при их совещании.

Я знаю возражение против моих слов: «Все это очень хорошо для талантов, но… но…» Кончайте, пожалуйста… Послушайте, разве у вас меньше таланта, чем у людей, вполне успевших на нашем поприще? Да позвольте мне сказать, что я совсем не верю в таланты. Чем более я живу, тем более приобретаю убеждение, в конце концов очень утешительное, что в деле успеха роль природного таланта очень мала и далеко уступает роли труда.

Вы воображаете, что такой-то обладает удивительным талантом, Вы видите, как он говорит по известному делу, почти не изучая его. Но вы не видите огромной подготовки, которая дала ему эту легкость усвоения, эту способность концепции, эту быстроту анализа.

Пианист принимается разбирать известную пьесу. Ни чтение, ни исполнение ее не стоят ему ни малейшего усилия. Спросите же его, сколько гамм, сколько этюдов повторял он в течение целого ряда лет. Он обязан своими успехами обширному общему образованию. Но, конечно, те, которые одно за другим выучили лишь «Карнавал в Венеции», «Молитву девы», и т. п., должны начинать снова свой труд, чтобы одолеть какой-нибудь вальс или мазурку.

Я охотно повторил бы перед вами, мои дорогие собратья, тот совет, который дал мне в двух словах мой высокочтимый патрон: «без нетерпения». Ведь вы, я думаю, не претендуете достигнуть славы в один день. Конечно, я искренно желаю, чтобы вы могли сказать про себя Корнельевскими стихами:

Но в этом мире можно быть счастливым и не будучи Родриго и без любви к Химене.

Поверьте, первое правило успеха – уметь работать долго и упорно, чтобы собрать жатву много времени спустя, а в нашем сословии вообще очень и очень не скоро.

Есть известного рода успехи, которых можно очень скоро достигнуть. Но они опасны, фатальны. Они могут принести деньги, но они не дадут лавров.

Я сказал выше, что судебная речь – своего рода спорт; я повторяю свое сравнение. Вы скажете, конечно, что это себялюбивое пристрастие отца к своему детищу. Но я позволю себе еще раз сравнить вас с самым благородным завоеванием человека.

Конечно, вы можете сейчас же стать доходной статьей, но под условием пожертвовать собою и запречься в оглобли фиакра по два франка за час. Раз вы станете извозчичьей лошадью, вы останетесь ею навсегда. Если же вы желаете получить приз на скачках, умейте подчинить себя систематическому режиму. Избегайте, как непоправимого зла, речей, которые не удовлетворяют требованиям личной подготовки и условиям изучения дела, о которых я говорил выше. Избегайте, как непоправимого зла, всякой речи, приготовленной согласно предрассудкам риторики. Вы дадите себе ложное воспитание. Нужно иметь мужество не произносить речей, когда не чувствуешь в себе способности говорить по истинной методе.

Читайте, пишите, изучайте, занимайтесь долго, постоянно. Изучайте дела, анализируйте с пером в руках речи, произнесенные другими, следуйте и речам, которые вы таким образом изучите.

Читайте громко в собраниях Конференции. О, я знаю, что это упражнение покажется вам детским! Но, ведь нужно откровенно сознаться, что мы, претендуя произносить речи, не умеем читать, и исключения в этом отношении так редки, что вы их тотчас пересчитаете по пальцам. Попробуйте иногда, изредка, при начале стажа, импровизировать речи в фиктивных процессах Конференции; говорите по поводу действительных процессов, конкретных дел, которые тщательно, с пером в руках, изучены вами. Позднее, когда вы будете уверены, что вам не нужно говорить непременно о конкретных вещах, чтобы не смущаться от присутствия аудитории, приступайте к абстрактным вопросам. Не беспокойтесь от того или иного промаха. Если они случаются с вами, не приписывайте их непременно недостатку таланта, а скорее пробелам образования, и опять читайте, пишите, и снова пробуйте. Я вам ручаюсь, что спустя несколько лет вы опередите тех, которые слишком доверяются своим способностям.

Но каков бы ни был ваш успех, я повторяю вам: никогда не оставляйте работать над аналитическим изучением дел с пером в руках. Только этому последнему способу вы будете обязаны сохранением той остроты ума, той глубины анализа, той силы памяти, которая неизбежно требуются от серьезной, основательной судебной речи.

Кстати, пользуюсь случаем объясниться здесь по поводу этого сопоставления, возбуждавшего некоторый специальный интерес: Плевако, по моему убеждению, является среди русской адвокатуры поразительным талантом, самородком, оратором от природы, а Спасович – образцом эрудиции поражающим знанием и искусством.

Есть очень хорошая работа г. Левенстима «Речь государственного обвинителя», но она, как показывает самое заглавие, посвящена нуждам прокурорской трибуны. Статья г. Обнинского «Судебная речь, ее значение в вердикте и форма» («Юрид. Вестн.», 1887 г., № 8) говорит преимущественно о роли судебных прений на суде с присяжными заседателями.

Двадцать раз переделывайте вашу работу, полируйте ее беспрерывно.

Вообще, мне кажется, следует отнестись с большою осторожностью к этому совету автора – не писать совсем речи по делу. В частности приводимый им пример может навести на верную мысль, что девятая речь его блестящего товарища от того, может быть, и была «наиболее прекрасной», что была сказана после того, как автор восемь раз переделывал свою речь. Примеч. переводч.

Что ясно сознают, то ясно выражают и легко находят для этого нужные слова.

Нельзя не признать, что эта часть рассуждения де-Бетса в самой серьезной степени освобождает его от упреков, которые делает ему г. Левенстим в упомянутой работе по поводу совета не готовить речей. Трудно представить себе более серьезное приготовление к делу, чем то, которого требует де-Бетс. Примеч. переводч.

Подобные вам понимают дело с одного раза и для первых проб требуют образцов.