Лев Колодный - Джуна. Тайна великой целительницы

Что за причины помешали проведению опыта? Может быть, Джуна закапризничала, не захотела больше встречаться с энтузиастами, поставила какие-то особые условия, потребовала вознаграждений, публикаций?

В лаборатории Института радиоэлектроники АН СССР впервые исследовались «физические поля биологических объектов»

Надев лучшее платье, украшения, она словно на праздник поехала на следующий день, как говорила, к «моим ученым». Никто ее больше не встречал. «Все уехали на субботник», – доложил вахтер. Институт опустел.

Это случилось в том самом институте, основатели которого сами переживали непризнание. Им говорили: методы иглоукалывания научно не обоснованы, не изучены, воздействие иглами – результат внушения. Говорили примерно то же, что Джуне. Кому как не этому институту помочь в трудную минуту, установить истину, сделать открытие, изучить, как влияет тепло Джуны на точки иглоукалывания? Но ничего не произошло. Встреченный мною спустя год директор института профессор Рубен Дуринян вспоминал, как министр здравоохранения Петровский ставил ему палки в колеса, когда тот ратовал за иглотерапию. Спрашиваю директора о Джуне

– Да, была у нас раз, на второй раз не захотела приехать, да и ничего вообще не показала.

– Как же отчет об успешном опыте в институте?

– Я такой отчет не подписывал.

Ни подписи директора, ни подписи заместителя директора нет. Нет вообще никакой подписи. Может быть, и опыта не проводили, а кто-то сочинил вымышленный отчет, сфабриковал снимки?

Я обратился за разъяснениями напрямую к упомянутому в отчете «3-ову, 60 лет», который оказался заместителем директора института, известным специалистом в области иглоукалывания.

– Да, была у нас, но ничего не показала. Говорят, после этого попала в больницу…

– А как же фотография руки «3-ова, 60 лет»?

– Да, это я. В финскую кампанию получил ранение. Температуру руки она тогда изменила. Улучшилось кровоснабжение…

И, не дожидаясь дальнейших моих вопросов, дает такую трактовку факта:

– Пришла Джуна в нейлоновых кофтах, нейлоновом платье, вся в нейлоне. Я тогда почувствовал электростатическое воздействие, мы все попали словно в электро-статическую камеру. Народу набралось много.

Не знаю, как «3-ову, 60 лет», а мне стало не по себе. Даже редкий шанс – вернуть спустя сорок лет жизнь собственной раненой руке – и тот человек упустил. Насколько нужно быть предубежденным, страшиться истины, администрации, чтобы черное называть белым, выдумывать про электростатические заряды и нейлоновые одеяния, которые Джуна, к слову сказать, никогда не носит.

Предлагал я директору Института рефлексотерапии провести эксперименты с Джуной и дать квалифицированное заключение: нет так нет. Но если да – так да.

– Ни в коем случае, – решительно ответил директор Института рефлексотерапии.

– Не дадим мы отрицательного отзыва. Не дадим и положительного: все должно быть материалистически обоснованно. Нужно найти силу, отвечающую за ее воздействие. Коли нет такой силы – ничего, значит, и нет. Пока медицина не разберется в явлении – его нельзя использовать на людях.

– Но ведь чтобы разобраться – нужно испытывать?

– Пусть сначала этим займутся физики. Найдут, вот тогда мы начнем вслед за ними.

Но физики пока не вступали в игру. Вели ее медики, и не всегда в пользу Джуны. В том же сентябре 1980 года Джуна, сев в машину, мчалась на окраину Москвы в другой институт – неврологии АМН СССР.

В свое время институт принимал Розу Кулешову. И «разоблачил» ее «кожное зрение».

Принимали гостью мило, беседовали, поили чаем. Возвращалась домой окрыленная: рассказывала, как пригласили в отделение реанимации, как воздействовала на полуживого, как стрелки приборов реагировали на ее руки…

Вскоре визиты закончились, Джуне не выдали никаких протоколов. Простились сдержанно. Институт не сделал никаких сообщений, и опровержений не последовало.

Как журналист, пытался узнать, что же происходило…

– Что делала Джуна в институте?

Отвечал мне профессор Верещагин.

– Показывала диагностические приемы. Что-то находила…

– А что находила, совпадали ли ее диагнозы с вашими?

– Этого я сказать не могу… У нас состоялось подробное знакомство. Джуна – человек одержимый, искренне верит в свои силы. Нашим больным она говорила – у вас неполадки, вы принимали антибиотики, вот от них последствия. А кто их не принимал… Я думаю, нам она помочь ничем не сможет…

Так, с диагностированием все ясно.

– Как проходило лечение?

– Такой проверки не проводили. Нужно применять двойной метод, подбирать двух одинаковых больных. Вообще, как индикатор человек – дело ненадежное.

И неожиданно для меня сам вспомнил о Розе Кулешовой.

– Она читала у нас журнал с закрытыми глазами. А все потому, что у нее глазницы большие. Все это фокусы. Наш покойный директор, когда Роза предложила ему посмотреть, как будет читать, сидя на журнале, возмутился и приказал ее выгнать из института. Это его оскорбило. Мы Розу вывели на чистую воду. У нее была навязчивая идея.

В январе 2015 года, когда я редактировал эти строчки, по Первому каналу показали трех детей с Урала. Они с плотно закрытыми глазами безошибочно определяли цвет покрашенных листов, что могла их землячка Роза Кулешова. Это происходило в студии, где выступал всемирно известный феномен Лиор Сушард из Израиля, демонстрировал телекинез и другие необъяснимые явления.

– Может быть, и у Джуны навязчивая идея?

– Шарлатанства мы не видели.

– А что видели? – допытывался я.

– Обычное, универсальное явление. Искренне хотела показать нам свой дар. Но не больше.

Институт неврологии был первым московским медицинским научным центром, получившим задание разобраться с «эффектом Джуны». Здесь даже образовали комиссию, чтобы выяснить истину. Почему так быстро прекратились исследования? Звоню руководителю комиссии, им оказался все тот же профессор Верещагин. В стенах института все имелось для глубоких исследований: и сотрудники, и приборы, и больные.

– Николай Викторович, – говорю, – поймите меня по-человечески, ведь дело здесь не только в Джуне. Три московские поликлиники дали положительные отзывы, что она диагностировала и лечила. А в вашем институте неврологи ничего не увидели, ни лечения, ни диагностики?

– Нет, она не диагностирует. У нее набор слов, говорит, что покалывает в ее пальцах, указывает на очаг, конкретно не говорит, что болит. Но что есть очаг, мы и без нее знаем. Нет, диагноз ставить она не может…

– Ну, а есть ли вообще здесь предмет для изучения?

– Не знаю, ответил профессор. Нужны приборы, нужна методика. Это дело физиков. Джуна говорит, что хочет отдать себя людям. Мы посмотрели, как она это хочет сделать. Знакомство состоялось. Мы узнали, что она за личность.

– Может быть, она, как бы это сказать…

Профессор оборвал меня:

– Ну, этого бы я вам никогда на сказал. Но могу сказать, нет оснований думать, что она обладает специальным воздействием. Читали ли вы книжку профессора Снежневского «Медицинский оккультивизм»?

– А что, Джуна из этого ряда?

Не «разоблачили» ли здесь Джуну, как некогда Розу Кулешову, умершую благодаря таким ученым с ярлыком шарлатанки?

Ведя нелегкие диалоги с деятелями медицины, я пытался понять, почему ученые, специалисты перестают верить глазам своим

Помог мне разобраться в этом все тот же профессор Верещагин:

– Вот вы пишете о «прогулке в биополе», телекинезе, значит, считаете: мысль обладает энергией, а умственной энергии нет. Мои убеждения не позволяют так считать.

И профессор сослался на всем известные произведения по философии, по которым и я сдавал экзамены в университете. Вот, оказывается, в чем дело! Азбучная истина – мысль идеальна, усвоенная начетнически, мешает прочесть новую страницу в книге познания природы. Воздействие феноменов сводилось к «умственной энергии». Но кто сказал, что энергия Джуны или Кулагиной «умственная»?

Когда я, обеспокоенный сложившейся ситуацией, обратился к Николаю Константиновичу Байбакову, – а знакомство с Джуной в институте неврологии состоялось по настоянию посетивших ее сотрудников ЦК партии, – он меня успокоил: «Не волнуйтесь, мы проведем эксперименты на самом высшем уровне, какой только возможен».

Другая после таких поездок «для знакомства» долго бы не помышляла об открытиях в науке. Другая, но не Джуна.

Через несколько дней застаю ее дома в полном изнеможении.

– Где была?

– У Морозова…

– Кто такой Морозов?

– Георгий Васильевич, хороший человек, директор института Сербского…

Встреча во дворе дома с желающими прикоснуться к чуду

Я похолодел: у этого учреждения за забором с колючей проволокой в переулке Пречистенки была дурная слава, в нем обрекали диссидентов на насильственное лечение.