Александра Созонова - ...Либо с мечтой о смерти

Встретившая у входа секретарша (судя по голосу, не та хамовато-вышколенная стервозина, что отвечала по телефону), сверившись с бумагами, пригласила в полутемную комнатку без окон. Молодой человек в светло-голубом халате, облепив мою голову и запястья датчиками, принялся задавать вопросы, частично совпадающие с теми, что были в анкете. К счастью, их количество оказалось на порядок меньше, и вся процедура заняла не более двадцати минут. Проверка на детекторе лжи, не иначе.

Убедившись в моей искренности, меня вежливо препроводили в просторный кабинет, выдержанный, от паласа до электрических розеток, в тех же медитативно-успокоительных тонах, что и холл.

— Доктор Трейфул, — представился, приподняв верхнюю часть туловища над столом, господин средних лет в добротном сером костюме, с зачесанными назад редкими волосами.

Свеже-розовые щеки и приподнятые уголки губ излучали радушие. Светлые глаза смотрели проникновенно, выдавая принадлежность к проклятой Богом породе профессиональных целителей душ.

— Мы удовлетворены результатами вашей тест-анкеты, мистер Норди, — начал он, лишь только я плюхнулся в мягко-обволакивающее кресло напротив. — Вы — наш человек, если можно так выразиться. — Он пошуршал разложенными на столе бумагами и впился зрачками в одну из них. — Шизоидный тип личности, многолетний стресс, вызванный крахом карьерных амбиций, чередой неудач в личной жизни, потерей смыслообразующей составляющей бытия… реактивная депрессия на почве отсутствия взаимопонимания с единственной дочерью, перешедшая в последние несколько лет в стадию хронической… упорные суицидальные наклонности…

Доктор поднял на меня глаза, словно проверяя, согласен ли я быть носителем столь долгого и удручающего списка психиатрических ярлыков. Взгляд был липким и прочным, как скотч.

Не дождавшись с моей стороны ни возражения, ни кивка или задумчивого междометия, Трейфул заключил торжествующе:

— Мы рады сообщить вам, мистер Норди, что вы с полным правом можете влиться в число пациентов духовно-восстановительной клиники «Оттаявшая Гиперборея»!

— Весьма счастлив, — я благодарно пошевелился (медузообразное кресло чмокнуло подо мной, отвечая на это движение). — Вот уже вторые сутки меня безмерно интригует это название. Неужели я наконец-то получу возможность утолить свое любопытство?

Проклятое кресло вело себя, как живое. Оно слабо колыхалось, словно теплое желе.

— Именно к утолению вашего законного любопытства я и собираюсь сейчас приступить! Простите, что мы томили вас целые сутки. Прошу понять: специфика нашей клиники такова, что мы вынуждены держать в тайне сферу предоставляемых нами услуг от всех, кто не является нашими пациентами.

— Но, видите ли… — Я помялся. — Не могу сказать с уверенностью, что пополню собой счастливые ряды ваших пациентов.

— По результатам тестирования вы стопроцентно наш! — успокоительно замахал он на меня руками.

— Но есть еще материальный фактор, — не сдавался я. — Если стоимость ваших услуг (пока мне неведомых) превышает определенную сумму — а она почти наверняка ее превышает, судя по добротному виду вашего офиса — я, к сожалению, не смогу влиться и присоединиться…

Доктор Трейфул вновь замахал руками, издав жизнерадостный смешок.

— И думать не думайте об этом, любезный мистер Норди! Вас нисколько не должен смущать материальный фактор. Одно из немаловажных преимуществ нашей клиники — то, что пациентом её может стать человек с любым достатком, от миллионера до рабочего на ферме. И даже вовсе безработный, каким, судя по анкете, являетесь вы на данный момент.

Это заявление меня озадачило.

— Не хотите же вы сказать, что не берете денег за ваши услуги?

— Именно так! Вернее, мы берем деньги, но ровно столько, сколько способен заплатить наш клиент. Ни центом больше. Но позвольте же мне, наконец, подробно ввести вас в курс дела! — Доктор набрал дыхание для длинной речи. — Духовно-восстановительная клиника «Оттаявшая Гиперборея» начала свою деятельность около девяти месяцев назад. Ее отец-основатель, профессор Майер — личность, поистине, рождающаяся раз в столетие. Вы что-нибудь слышали о нём?

Я отрицательно повел головой.

— Я так и знал! Это неудивительно. Истинно великие люди вершат свой путь в тени истории, такова печальная закономерность. К тому же, что немаловажно, специфика основанной им клиники не располагает к публичности, к журналистским охам и ахам. Альберт Швейцер — вот имя, которое приходит на ум первым, когда задумываешься о предшественниках и братьях по духу этого удивительного человека, положившего свою жизнь на ниву спасения страждущих. Подавляющее большинство пациентов профессора Майера — люди с тяжелой формой депрессии и склонностью к суициду, — Трейфул сменил тон с пафосного на доверительный и бросил на меня короткий, полный сочувственного значения взгляд. — Многолетнее общение с несчастными и горячее желание облегчить их участь и послужили толчком, катализатором его замечательного начинания. Углубимся немного, с вашего разрешения, в метафизику вопроса. Что есть смерть, как вы считаете?

Я пожал плечами. Кресло подо мной сыто вздохнуло.

— Для кого как. Для атеиста — переход в ничто и нигде, полное исчезновение. Для христианина — волнующий момент встречи с Всевышним Судией, который определит его участь на всю последующую вечность. Для индуиста или буддиста…

— Бог с ними со всеми, с буддистами и атеистами! Я спрашиваю, чем является смерть для вас, вас лично, мистера Норди, тридцати семи лет от роду, неженатого, образование гуманитарное, психотип астенический! Как вы определяете ее для себя, к чему готовитесь, чего ждете от этого таинственного момента?

Я ответил, не задумываясь: слишком исхожена, истоптана за пару десятков лет заповедная ментальная полянка.

— Мне, пожалуй, ближе всего теософский подход. Хотя и не полностью: их благостный оптимизм представляется недостаточно обоснованным. Атеизмом переболел в юности. В рамки христианства не мог заставить себя вписаться, как ни пытался: слишком они тесны и жестки.

— Прекрасно! Поскольку вам близко теософское мироописание, буду говорить на языке теософии, то есть учения, претендующего на синтез религии и позитивного знания. Будь вы христианином, я перешел бы на язык Нового Завета, а носи вы чалму, пригодилось бы знание Корана. — Трейфул согрел меня взглядом, столь вдумчивым и глубоким, что сомнений не оставалось: и Библию, и Коран вкупе с Алмазной Сутрой и оккультным косноязычием, он постиг до самых основ и сможет при надобности поговорить на равных хоть с ректором иезуитского колледжа, хоть с ламой, хоть с Элифасом Леви-младшим. — Итак, интересующий нас предмет, то есть смерть, является переходом в тонкоматериальный мир, сопровождаемый лишением физического тела. Вы согласны? — Я кивнул. — В каком-то смысле смерть эквивалентна рождению, но рождение — более трудный и энергоемкий процесс, так как душа вынуждена переходить из тонкого мира в грубый, в смерти же происходит обратное, — Трейфул выдержал паузу, демонстрируя повадки опытного лектора. — И в буддийской, и в мусульманской, и в христианской традициях, не говоря уже о теософии, придаётся огромное значение моменту перехода, точнее, душевному состоянию человека в момент прощания с физическим телом. Если вы помните, умирающий христианин обязательно причащается и исповедуется, просит прощения и прощает сам, и лишь после этого, очищенный и умиротворенный, переступает заветную черту, приподымает таинственный полог из черного, расшитого звездами бархата…

— Я всё это знаю, — не слишком тактично прервал я доктора, все более впадавшего в экзальтацию. — Нет нужды расписывать эти реалии так подробно.

— Не сомневаюсь в ваших познаниях, — Трейфул перевел дыхание. Глаза его повлажнели и были уже не липкими, но туманными, погруженными в потустороннюю синь. — Если б вы не были интеллектуальным и широко образованным человеком, что выявил опросник, я не стал бы вести разговор на таком уровне. Прошу всё же запастись крохой терпения и не прерывать меня, покуда я не окончу. В тибетском буддизме — несомненно, и это вы знаете не хуже меня — к моменту выхода души из тела относятся ещё серьёзнее. На протяжении многих часов, сидя у изголовья умирающего и только что умершего человека, монах читает вслух «Бардо Тедол», или «Книгу мёртвых», своеобразную инструкцию для души, оказавшейся в новых и непривычных для нее условиях. Подробные наставления, что и как следует делать, чтобы не испугаться, не растеряться и не обречь себя на долгое заточение в одном из мрачных миров. Удивительно гуманная религия! Додуматься до путеводителя в вечность!.. На эту же тему позволю привести буддийскую притчу. Некий монах, в течение десятилетий практиковавший медитацию и воздержание и достигший в этом больших высот, окончил свои земные дни. В последнее мгновение жизни он подумал о своей жеребой кобыле, беспокоясь, кто станет о ней заботиться после его ухода. И тут же — о ужас, о досада! — родился вновь — в теле крохотного жеребенка…