Николай Сперанский - Дар шаманизма - дар волхования

Да нет, чушь, не раскачивай воображение. Не выпускай из самого себя Крокодила. Можно оснастить удочку и поймать окунька. Все здесь объяснимо. В брюхе-то прибыло. Значит, был обед, и все как надо.

Все, да не все. Сам все видишь и знаешь. Молчи. Лишнего не думай, умнее будешь… Через силу лезу в воду. Купаюсь, не отплывая далеко от берега. Боязно. Волей сдерживаю то неведомое, что таится в озере. Наконец, понял, что будет не стыдно перед собой, если вылезу. Вылез, осмотрелся, обтерся. В голове туман. Мысли куда-то ушли. Думать не хочется, и это, наверное, к лучшему. Яснее не стало, но появилось внутреннее убеждение, что это не сон, а все же явь. Все встанет на свои места. Все будет хорошо, только надо подождать, и не делать ничего такого, о чем потом пожалеешь. Надо поверить себе, что настоящий «Я» в безопасности, что это такая особая явь, и тот «я», который сейчас рассуждает, ответственен только за этот сон на яву. Надо принимать его как есть. Лучше этот «я» ничего сделать не сможет. И хватит логики, хватит экспериментов. Здесь что-то не так, но масштаб того «не так» грандиозен. Передо мной какая-то новая реальность. У нее есть свои законы, но пока она меня принимает. Надо быть ей за это благодарным, и успокоиться.

Так я рассуждал, и шел по своей карте. На ней были изображены те два озера, что остались сзади. Лес стал реже, стало легче идти. Мох пружинил. Попадалась морошка и черника. Уже перезрелые, но вкусные. Хотелось пить. Взошел на холм, и с него вниз открылось километра на два гладь нового озера. Крутые берега местами уходили к воде скалистыми берегами, местами лес стоял у самой кромки воды. Этого большого озера на карте уже не было.

Дно было песчаным, а вода прозрачной, и кишела бесчисленным множеством мальков. Когда вошел в воду, то рыбки побольше стали тыкаться в ноги. Казалось, их можно было ловить руками.

Эти мальки означали, что и рыбу здесь толком никто не ловит. Вновь поднялся на холм, отыскал удобную сосну, и залез на нее. По ту сторону озера — в него впадала река. Она пенилась среди скалистых брегов. За озером, по холмам и лесам гуляли тени облаков. На горизонте лежали хребты голубых гор, и казалось, что на них есть ледники. Справа, у горизонта, к своему великому облегчению, увидел поля — большие зеленые проплешины в темном массиве леса. Засек их азимут. Компас здесь работал исправно. Двинулся вдоль берега, через лес, в сторону полей.

Начало вечереть. По другую сторону озера обнаружились группы курганов. Они стояли тесно друг к другу, и было ясно, что землю для них носили издалека. На них росли сосны. Вскоре за курганами обнаружились белесые избы. К избам не примыкали ни хлева, ни хозяйственные постройки, и стояли они странно, в беспорядке. Их стены местами подпирали сосны в полтора-два обхвата. Внешне избы не казались гнилыми или заброшенными. Крыши были покрыты слоем земли, иголок и мха, но все бревна и доски были целы. Наконец, между избами обнаружилась тропинка. Повертев руками посох и приготовившись воспользоваться им как двуручным мечем, вышел на самое открытое место этой странной деревни, и на полянке обнаружил седого деда в выцветшей одежде.

Более никого видно не было.

— Будь здрав, дедушка. Я здесь намного отдохну.

Дед не говорил, только смотрел и не шевелился. Потом увидев, что я снял рюкзак, медленно вымолвил.

— Ну, вот и смена пришла.

— Какая смена, дед? Расскажи лучше, как мне выбраться к Поче?

Дед долго смотрел, я тоже разглядывал его лицо, всего в морщинах, с седой бородой, и белыми волосами. И вдруг понял, что дед смотрит ясным и мудрым взглядом без удивления или недовольства. Вероятно, он знает: как я тут оказался, и ему не надо долго рассказывать, повторяя одно и то же.

Иногда надо подождать с вопросом. Кто этот дед, какая тут ему смена?

— Как ты, тут, дедушка, живешь? Вместо ответа, дед отвел меня к избе. Стекол в окнах не оказалось, хотя ставни были исправны.

— Вот, гляди, я тут присматриваю. Вдоль всей избы лежало длинное изваяние. Голова покоилась на лавке, прямо под окном, основание — уходило во тьму избы.

— Идол?

— Иные говорят — Идолище. Он к ночи — спит. А днем можешь спросить его, о чем пожелаешь. Он ответит. Но если пожелает чего-то от тебя, то это нельзя не выполнить.

Старик, видно, бредил.

— В других избах тоже идолы. У каждого здесь свой дом. Но тут они только до срока. И я, вот, жду таких как ты, молодых. Пришел бы ты сюда не один, то мы и отнесем их ближе к воде, и поставили. Они все вместе увидят друг друга, и окончательно оживут. Тогда мы и узнаем их действительные имена…

Как выяснилось, сам дед жил на поле, у озера. У него был не хитрый скарб и большое стадо коров. Уже со всем в сумерках, я сидел на своем спальнике в его избушке. Пил молоко, ел творог и пытался выяснить: куда, собственно, попал?

Стало ясно, что Велеса — остров, окруженный Океаном. На севере, на десятки километров простирались хвойные леса и пологие скалистые горы, между которыми лежали озера и болота. Там были редкие деревни. Собственно — это была та же Карелия, но упиравшаяся в Ледовитый океан. К югу так же лежали озера, и земля была равнинная. Но не на долго. Километрах в пятидесяти, за равнинами круто начинались темно-синие горы, вершины которых уходили в облака. Среди них есть кольцевые образования, скорее всего не доступные путнику без снаряжения. Там вечно лежат льды и снега.

За теми горами живут неведомые люди, которые говорят, что дед, их дальний потомок. Их язык плохо понятен. Зато у них есть увешанные золотом каменные столбы и ворота, среди которых они жгут огонь, и что-то говорят на солнечные лучи, которые проходят через дым. Якобы этим столбам тысячи лет. Некоторые из них так же как дед, хранят идолы богов, поднесенные им дары и рукописи на кожах и досках. Пасут они не только коров, но и коней. И есть у них еще какая-то другая земля, куда они уходят из своих гор, потому, что горы, да и сама Велеса, кажутся им тесной.

Многого из того, что они говорили, дед понять не мог. Получалось, что по их закону, сам он должен чуть ли не молиться на них.

Еще дальше на юг, горы становились совсем непригодными для жизни. С южной стороны Велесы, горы круто обрываются в Море. Удобных подступов к воде там почти нет. Море всегда волнуется, и много раз в день, с горных стен в воду сходят камнепады…

— Дед, а есть ли у тебя старые рукописи? Спросил я его с большой надеждой.

— Есть, есть такие, промолвил он.

— А посмотреть их можно?

— Можно, но не сейчас. Прямо сейчас ты не прочтешь в них ничего. Да и не на ползу их ворошить. Навь, она, ведь, может и не выпустить. Так и остановится для тебя жизнь на том, что было триста лет назад. Волхвы, ведь, и тогда еще писали… Но для тебя они не написали ничего. Все, что вам помнится — все нужно будет, ну а лишнего — знать не надо.

Ну, а что было написано — оно почти все и есть. Есть даже такое, что родится на Земле вторично. Только ты не должен читать этого здесь, ни единой строки. Иначе эта мудрость у тебя дома не появятся никогда.

Все же я не поверил. Подумалось, что дед разыгрывает мое незнание. И набравшись смелости, спросил:

— Почему огонь не обжигает мне губы, а суп был горячий? На это дед предложил достать зажигалку и попробовать ее огонь. Это огонь обжигал меня, но дед спокойно держал в нем руку.

— Вот и смекай, ответил он мне. — Суп свой ты принес с собой. И он, будучи в воде, и обжигал тебя. И огонь твой так же жжет тебя. Но пламя моего очага не тронет тебя, как твой огонь никакого вреда принести мне не сможет…

— Пойдешь завтра пасти моих коров? То ли спросил, то ли приказал он вдруг неожиданно.

— Пойду, вырвалось у меня, хотя надо было бы еще и подумать. Стадо просто так не доверяют первому встречному. Не подвох ли какой готовится?

— Оно, между тем продолжал дед, раньше и опасно было в лугах пасти. Все по лесу скотину водил, у коров кости через кожу торчали. Но, пришел вот однажды богатырь — такой, как вот ты, да и порешил гадов, что луга-то позанимали. Теперь покой. А ты, часом, сам не богатырь ли?… Ну, коли не богатырь, так и не ходи тут далеко. А то не по себе дело найдешь.

На вопрос: кто же выпивает столько молока? дед отвечать не стал, только буркнул, что есть до молока немало охотников, и лишнего не остается.

Это более всего мне и не понравилось. На утро погнал стадо в поле. Быка почтительно пропустил вперед, а сам пошел сзади коров с хворостиной. Поле оказалось не близко. Но скотина сама знала — куда идти, потому и гонять ее особо не понадобилось.

Поле лежало над красивым озером. Внизу стояла деревня в три дома, огороженная от поля деревянным забором. Сараев, подсобных построек и стогов там явно хватало. Деревня была не бутафорская. Из большого в два этажа, залитого солнцем дома, вышла старая бабка, и долго смотрела на меня и на гору, прикрыв глаза от солнечного света. Далеко, справа, на озерном берегу, все время в тени, протяжно стонали и плакали женские голоса, будто творился какой-то душераздирающий обряд. Голоса звали и манили страстным зрелищем. Но рассмотреть никого не удавалось.