А. Штерн - Наука древнего волшебства, волхвования и чародейства

Мало ли бывает действий, невольных и совершенно необъяснимых. Вот, напр., когда мы отворяем рот и произносим фразу – мы еще не знаем, что скажем после нее; когда мы приводим в движение мускул, имеем ли мы понятие о том, что заставляет нас так действовать? И, таким образом, не будучи в состоянии объяснить простую связь, существующую между желанием и действием, мы хотим разрешить все загадки, заключающиеся в душе и мыслях человека! Разве не правда, что капля воды или вещественный атом не дотрагиваются друг до друга? Между ними всегда есть пустое пространство, как бы оно ни было мало. Как же бы мог существовать мир, если бы всякий человек, прежде чем вступить в какие-нибудь сношения с другим, хотел бы узнать все сокровеннейшие тайны его существования.

Что же касается власти и искусства, которыми одарены от природы некоторые исключительные натуры, и которые мы не решаемся ни признавать, ни отрицать, то они происходят от качеств, скрытых в этих организациях. Эти качества, в большей или меньшей степени, заключаются во всяком человеке и проявляются иногда помимо его воли и желания – безотчетно, инстинктивно. Так, например, один инженер мог прямо написать, чему ровняется корень какой угодно степени, из числа написанного во всю школьную доску, но как он делал то, чего другие и лучшие ученики достигали долгим решением трудной задачи посредством логарифмов – он сам объяснить не мог; он говорил, что это для него так же ясно, как дважды два – четыре. Этот инженер, так сказать, инстинктивно решал эти трудные задачи и, мало того, когда его окончательный вывод не сходился с тем, который был найден посредством долгих и сложных вычислений, он оспаривал верность своего вывода, ошибку же приписывал другим – и замечательно то, что всегда оказывался правым. К сожалению, этот инженер не был замечателен ни чем, кроме своих необыкновенных вычислений.

Тут мы находим опять то же начало чудесного, которое вывело науку из бездейственного невежества к деятельному знанию и которое, обращаясь снова в область неизвестного, парализует наши знания и возвращает всю силу чудесному.

Говоря об уме, как о чем-то отличном от души, мы подозреваем, что некоторые не в состоянии представить себе, что такое душа, и отделить ее от ума.

Между тем удар по голове может уничтожить рассудок, – неужели же он уничтожит и душу? Способности Ньютона так притупились в старости, что его собственные теоремы стали ему непонятны. Можем ли мы представить, что и душа Ньютона притупилась, износилась, вместе с его рассудком? Если мы не отличим души от рассудка, то и не можем объяснить себе, что душа нетленна и бессмертна.

До сих пор признано, что почти всякое тело в природе способно принимать троякое состояние: твердое, жидкое и газообразное, смотря по количеству скрытого в нем тепла. Тот же предмет в одну минуту может быть твердым, в следующую – жидким, наконец – газообразным. Вода, что течет перед нашими взорами, может вдруг остановиться в виде льда или подняться на воздух в виде пара. Так и в человеке три состояния – животное, умственное и душевное, и, смотря по тому, как он приводится в соприкосновение с тайным деятелем всего мира, – теплом, необъяснимым хорошо ни одной наукой, невесомым и невидимым – одно из этих трех состояний берет перевес.

Один из оригинальных мыслителей, Мэн-де-Биран, начинает свое поприще, как философ, со слепою верой в Кондильяка и материализм.

По мере того, как разум его, стремящийся к познанию истины, расширяется посреди разрешаемых загадок, он открывает явления, необъяснимые чувственной теорией Кондильяка.

К первой, животной жизни человека, с ее ощущениями и органическими отправлениями, управляемыми законом необходимости, он принужден прибавить еще вторую, или человеческую жизнь, с присущими ей: свободной волей и сознательной совестью. Таким образом он доходит до единения материи и разума, но все еще чего-то недостает, – недостает ключа к объяснению тех чудес, которых не может объяснить ни то, ни другое жизненное начало. И вот, наконец, великий мыслитель сам собою доходит до третьей жизни человека – до жизни души.

«В человеке существует – говорит Мэн-де-Биран в конце своего сочинения – не два противоположные начала, но три. В нем заключаются три жизни, три рода различных способностей. Хотя все они должны быть в согласии и гармонии между собою, однако над сознательными и деятельными способностями, составляющими человека, находится третья жизнь, которая дает почувствовать, что есть другое счастье, другой разум, другое совершенство, неизмеримо выше счастья, разума, умственного и нравственного совершенства, достигаемых человеком на земле», (Oeuvres inedites de Maine-de-Biran. Vol. 3, p. 546).

Природа действует по простым и неизменным законам, которые в каждой отрасли естествознания должны быть одни и те же. Физика не может иметь законов, отличных от законов химии, химия не может иметь иных против физиологии, явления магнетизма и спиритизма особых от физиологии.

Если явления животного магнетизма и спиритизма находятся в противоречии с законами физики и физиологии, то мы обязаны наследовать, точно ли это противоречие действительное или только кажущееся. Если оно действительное, то или физиологи на ложном пути, или магнетизеры и спириты доверились призраку. Если же противоречие только мнимое, происшедшее от ложного или неполного понимания явлений природы, то, конечно, найдется и средство разрешить это мнимое противоречие.

Не так давно известный английский естествоиспытатель, сэр-Гемфри-Деви, занимался исследованием электролизующего свойства гальванической батареи. Тогда только что было сделано открытие, что вода, посредством гальванического тока, может быть разложена на свои элементы: кислород и водород. Всего более при этом разложении изумляло то обстоятельство, что один элемент разложенной воды – кислород, собирался у одного полюса, а другой – водорода у другого, между тем как в воде невозможно было заметить никакого течения этих газов между обоими полюсами. Это необъяснимое обстоятельство имело следствием то, что в продолжении некоторого времени думали, будто бы вода у положительного полюса вся превращается в кислород, а у отрицательного – вся в водород.

Деви, обратив внимание на это явление, догадался испытать, может ли быть произведено разложение воды в двух отдельных сосудах, соединенных одним кондуктором, при опущении положительного полюса гальванической батареи в один стакан, а отрицательного в другой. Опыт сделан, и разложения не последовало. Но, когда Деви опустил один конец правой руки в один стакан, а палец левой в другой, то в обоих сосудах немедленно началось разложение воды. Потом он повторил этот опыт, соединив стаканы цепью из трех особ, и результат был также успешен.

Обстоятельство, что при разложении воды незаметно течения обоих выделенных газов, Гроттис объяснял тем, что атом водорода, освободившийся у положительного полюса, не переходит прямо к отрицательному, а разлагает ближайший к нему атом воды, вступает в соединение с его кислородом, между тем как освободившийся при этом процессе новый атом водорода совершает то же самое с другим атомом воды и т. д., пока не последует окончательное разложение у отрицательного полюса.

Гипотезу эту, пожалуй, можно бы принять, если бы дело шло только об объяснении отсутствия течения газов в одном стакане. Но нужна чрезвычайная фантазия, чтобы предположить, что такой процесс последовательного разложения и соединения мог совершаться через цепь, составленную из трех человек, как в опыте Деви. Еще невероятнее становится гроттисова гипотеза при соображении, что Деви (в другом опыте) успел, помощью гальванической батареи, перевести химические тела от одного полюса к другому, через нисколько стаканов и при том через жидкости, которая по химическому своему составу были совершенно отличны от переводимых тел.

Так как объяснения Фареде и Пулье тоже оказались неудовлетворительными, то да позволено нам будет заменить их другою гипотезою.

Нельзя ли предположить, что при упомянутых опытах кислород и водород разложенной воды, как и основания и кислоты разложенных солей, действительно переходят из одного сосуда в другой, но только не в жидком или газообразном виде, а в состоянии, подобном электрическому, которое мы назовем динамическим.

Гипотеза эта нимало не противоречит принятым положениям физики[18]. Поддержкой ей может служить, напр., огонь. Что такое огонь? – Газ, разогретый до белокаления.

Химия учит нас, что, при горении, углерод и водород, вступая в соединение с кислородом воздуха, образуют угольную кислоту и воду, но оставляет в совершенном неведении, откуда происходят явления света и теплоты.

На основании же нашей гипотезы, мы можем принять, что теплота и свет происходят от поименованных тел.