Лобсанг Рампа - Шафранная мантия. (THE SAFRON ROBE)

Вскоре пришло время опять отправляться в путь. Лошади были навьючены, мы забрались на них и двинулись дальше по горной тропе, уходя все дальше и дальше вглубь подножья Гималаев. Через некоторое время мы покинули широкую наезженную дорогу, ведущую в Индию, и свернули на едва заметную тропинку, которая поднималась все выше и выше.

Мы двигались медленно. Над нами находился маленький монастырь, примостившийся на уступе скалы. Я разглядывал его с огромным интересом — он буквально очаровал меня. В этом монастыре исповедовали буддизм, отличающийся от нашего. Монахи и ламы в нем могли жениться и жили со своими семьями в отдельных домах.

Через некоторое время мы наконец достигли плато, на котором находился этот монастырь. Мы увидели монахов и монахинь, гуляющих вместе. Я был очень изумлен, когда обнаружил, что головы монахинь тоже гладко выбриты. У всех здесь были темные лица, которые сверкали на солнце.

— Здесь очень часто случаются песчаные бури, и поэтому все покрывают лицо тонким слоем жира, который защищает кожу, — шепнул мне Наставник. — Скоро нам придется надеть кожаные маски.

Все мое внимание было приковано к маленькому монастырю, и я был благодарен судьбе за то, что моя лошадь уверенно стояла на ногах и знала о горных тропах намного больше меня. Неподалеку бегали маленькие дети. Я недоумевал, почему одни монахи должны жить в безбрачии, тогда как другим позволено жениться. Я не понимал, почему между ветвями одной и той же религии существуют такие различия. Монахи и монахини некоторое время провожали нас взглядами, а затем перестали обращать на нас внимание, словно мы были обычными торговцами.

Мы поднимались все выше. Высоко над собой я увидел выкрашенную в бело-желтый цвет постройку, теснившуюся на уступе скалы, которую я назвал бы неприступной. Указывая на нее, Наставник сказал:

— Туда мы и направляемся, Лобсанг, именно в эту хижину. Но поднимемся мы туда лишь завтра утром, потому что путь туда очень опасен. Сегодня же мы заночуем здесь в горах.

Мы проехали еще примерно с милю и остановились посреди скопления скал, которые образовали в одном месте подобие блюдца. Мы спешились, привязали и накормили лошадей. Едва мы успели приготовить и съесть тсампу, как на нас, словно темный занавес, опустилась ночь. Я завернулся в одеяло и стал всматриваться в пространство между скалами. В стороне Чакпори и Поталы мерцало множество огоньков. Очень ярко сияла луна, и Счастливую Реку впору было переименовать в Серебряную — она сверкала, словно полоска чистейшего серебра. Ночь была спокойной: ни малейшего ветерка, ни одного движения, даже ночные птицы не подавали голоса. Вверху мириадами оттенков мигали яркие звезды. Через мгновение я уснул.

Я проспал целую ночь. Никто не будил меня ни на службу, ни куда-либо еще. Но утром, когда я проснулся, у меня было ощущение, будто по мне прошлась сотня яков. Все кости ныли, и мне никак не удавалось удобно усесться. Я вспомнил своего вредного коня и подумал, что он, должно быть, чувствует себя так же, хотя я при этом и догадывался, что это скорее всего не так.

Вскоре в нашем маленьком лагере началась суета, дежурные монахи принялись за приготовление тсампы. Я решил прогуляться перед завтраком и пошел по тропе, разглядывая долину Лхасы. Затем мое внимание опять привлекла хижина, располагавшаяся в четверти мили вверху. Выглядела она довольно странно и напоминала одно из птичьих гнезд, плотно прикрепленных к стенам домов, от которых так и ждешь, что они свалятся на голову. Сколько я ни приглядывался, я не мог разглядеть никакой тропинки, ведущей к этой хижине. Я вернулся и стал есть тсампу, прислушиваясь к разговорам моих спутников. Как только мы закончили еду, Наставник сказал:

— Пора двигаться, Лобсанг. Лошади и трое монахов останутся здесь. Мы возьмем с собой слугу и пойдем вверх.

Моя душа ушла в пятки. Я сомневался, удастся ли мне пройти весь этот путь пешком по склону горы. Я был уверен, что если уж кони не могут преодолеть этот путь, то я и подавно. Слуга отвязал веревку от одной из лошадей и обмотался ею. Мне вручили сумку, хотя я не знал, что было в ней. Наставник и монах тоже взяли по сумке. Трое слуг, оставшихся внизу, выглядели очень счастливыми. Они радовались, что на некоторое время останутся без надзора. Им ничего не нужно было делать, следовало лишь присматривать за лошадьми.

Мы двинулись в путь, пробираясь между камнями и отыскивая места, куда можно уверенно поставить ногу. Дорога становилась все хуже. Монах, вооруженный веревкой и двумя привязанными к ней камнями, возглавил нашу группу. Резким движением он бросал веревку перед собой, она обматывалась вокруг камней и зацеплялась за них. Затем монах дергал ее, проверяя, насколько надежно она закреплена. После этого он забирался по веревке вверх и, достигнув конца, еще надежней укреплял ее. Затем по ней поднимались мы с Наставником. Хотя это было довольно опасно, мы проделывали так снова и снова.

Наконец, после одной из особенно трудных попыток мы достигли каменной платформы. Она была шириной тридцать футов и образовалась, по-видимому, в результате обвала много лет назад. Я поблагодарил Бога за то, что вскарабкался на край этой платформы, а затем с трудом заставил себя встать, поднявшись сначала на колени, и только потом в полный рост. Встав, я сразу посмотрел направо, где всего в нескольких футах находилась хижина. Некоторое время мы стояли, тяжело дыша, стараясь прийти в себя после трудного пути.

Я был очарован открывшимся видом. Я мог видеть буквально все — и Золотую Крышу Поталы, и внутренний двор Чакпори. Насколько я понял, там ожидали прибытия очередного груза трав, потому что монахи носились повсюду, а весь монастырь был похож на растревоженный улей. Движение сквозь Западные Ворота было намного интенсивнее, чем обычно. Мне стало жаль, что все это происходит без меня, и я вздохнул, когда вспомнил, что мне пришлось карабкаться на какие-то глупые горы для того, чтобы встретиться с людьми, живущими в уединении. И кому может прийти в голову отгораживать себя от мира в такой хижине?

Тут мне пришлось отвлечься от своих мыслей, потому что со стороны хижины приближались три человека. Один из них был очень стар, и его поддерживали двое молодых. Они подошли к нам, и тогда мы, захватив с собой багаж, вместе направились в хижину.

Слепой монах — Загадочная келья — Неприятное приключение — Меня ждет удивительная жизнь

Старик был совершенно слеп. Я с удивлением смотрел в его глаза и чувствовал, что в них есть что-то необычное. Некоторое время я не мог понять, что делало их такими странными. Позже я узнал, как он ослеп. В Тибете отшельники часто замуровывались в кельи и долго жили в них. Эти кельи были абсолютно лишены света. Монахи могли проводить там от трех до семи лет. Человек выбирался наружу лишь тогда, когда решал, что срок его добровольного заключения подошел к концу.

Процесс возвращения в мир занимал определенное время. Сначала в крыше кельи проделывалась маленькая дырочка, чтобы внутрь мог проникнуть только тонкий луч света. С каждым днем отверстие увеличивали, и примерно через месяц тот, кто находился внутри, мог снова видеть. Во время затворничества зрачки глаз полностью открываются, и если человек сразу выйдет на яркий солнечный свет, он мгновенно ослепнет. Однажды старый отшельник сидел в своей келье, где провел к тому времени уже двадцать лет. Вдруг огромный камень, свалившийся со скалы, ударил в стену хижины, и она рухнула. Яркий солнечный свет ударил прямо в лицо старика. В то же мгновение он ослеп.

Я слышал, как отшельник говорил моему Наставнику:

— Согласно обычаю, в первые дни мы предлагали нашему брату пищу, но она оставалась нетронутой. Он не отвечал нам, и мы решили, что его душа выпорхнула из пустой оболочки его тела.

Мой Наставник взял старика за руку.

— Не беспокойся, брат мой, — сказал он, — мы разберемся с этим. Может быть, ты проводишь нас в келью?

Спутники старика вышли во двор. Слева располагалось несколько келий. Я насчитал их пять. Совершенно пустые, лишенные какого бы то ни было комфорта, — это были настоящие кельи. В них не было ни столов, ни танок, ничего. Кругом только каменный пол, на котором монахи могли сидеть или спать. Пройдя мимо келий, мы вошли в небольшой темный домик, который ненадежно пристроился на скалистом уступе горного склона. Мне это сооружение показалось довольно шатким, однако, по-видимому, оно простояло здесь не одну сотню лет.

В центре большой мрачной комнаты была еще одна. Когда мы вошли в нее, стало совсем темно. Освещая путь масляной лампой, мы вошли в абсолютно темный коридор. Пройдя десяток шагов, мы уткнулись в голую стену. Лампа роняла слабый свет, который, казалось, только подчеркивал темноту. Наставник взял лампу в руку и поднял ее на уровень груди. Я увидел тщательно закрытый люк. Наставник наощупь протиснулся внутрь. Помещение напоминало по объему шкаф. Он постучал во внутреннюю стенку «шкафа» и осторожно прислушался. Лампа осветила внутреннее пространство и я увидел нечто, напоминающее встроенный в стену ящик.