Фридрих Юргенсон - Радиоконтакт с потусторонним миром

Отсюда открывался прекрасный вид на озеро, и можно было спокойно работать, наслаждаясь тишиной пейзажа. Я уже подготовил пленки с записями Ригмор и включил магнитофон. Я знал, что у Берндта отличный слух, благодаря его собственному опыту записи. И еще: Берндт знал, как легко можно принять желаемое за действительное, и поэтому был очень критичен к самому себе. Когда раздалось чистое сопрано, Берндт попросил меня повторить этот отрывок записи несколько раз. Он понял текст так же, как я его записал, но не был полностью уверен в том, что это Ригмор.

«Если она заговорит, я узнаю ее голос сразу», — задумчиво сказал он.

Когда сопрано появилось снова, Берндт пододвинул стул вплотную к магнитофону. После того, как я проиграл ему песню несколько раз, он полностью понял текст и задумчиво произнес: «Это «^аеіра» действительно похоже на диалект вестмен, может, это и правда Ригмор…».

«Подождите, — перебил его я, — сейчас будет запись за 21 июня». Берндт склонился над магнитофоном. Все его существо выражало предельную концентрацию. Я нажал на кнопку, и пленка начала вращаться. Когда мягкий женский голос произнес слово: «Попробуй», Берндт вздрогнул. «Еще раз!», — в его голосе звучало радостное изумление. Прослушав слово несколько раз, Берндт обессилено откинулся на спинку стула. Я уже знал, что он скажет, и радовался в ожидании этого.

«Это была Эйвор, — взволнованно воскликнул он. — Это был ее голос. Я точно знаю!»

«А теперь послушайте, что будет дальше», — заметил я, подходя к кульминационному пункту передачи. «Фред — это Ригмор Андерсон.». Я не знаю, сколько раз мы проиграли этот фрагмент, но ко второй половине дня оба мы совершенно вымотались.

«Что произвело на вас самое большое впечатление?" — спросил я Берндта.

«Живость голосов!» — не задумываясь, ответил он. «Конечно, и содержание тоже, но самое главное, это сами голоса. Сомнений нет. Мертвые живы!» «То есть, голос Эйвор не изменился?» - спросил я. «Совершенно не изменился. Скорее наоборот, он звучал живее, чем в последний год, когда она болела, но тембр остался прежний. И то же самое с Ригмор. Я больше всего счастлив, что они вместе». Берндт пообещал вернуться в следующую субботу. Когда мы прощались, он выглядел по-настоящему счастливым.

В течение следующей недели я целиком был занят записями. Большинство передач приходило вечером. Так как я жаворонок, то с раннего утра начинал проверять записи, сделанные накануне вечером. Дня просто не хватало. Никогда раньше я не получал таких длинных сообщений.

Они очень различались по громкости и четкости. Некоторые были очень ясными, но были и такие, где голоса накладывались друг на друга и говорили одновременно. Я получил и несколько личных сообщений от друзей из России, Эстонии и Палестины. Арне Фальк, например, передал послание в своей обычной поющей манере. Боевский, мой русский друг из Палестины, многократно повторил свое имя и фамилию. Он говорил по-русски, по-немецки и на идише. Наш шведский друг Гуго Ф., который умер в Нисунде у меня на руках, внезапно вступил в разговор и отчетливо выкрикнул по-немецки и по-шведски: «Добрый вечер — ты устал!»

И сразу после этого появился голос моей матери, которая крикнула мне: «Фридель, ты очень устал!» Действительно, было уже очень поздно, а я целый день напряженно работал. Кстати, Лена постоянно предупреждала меня не работать ночами.

Причина была не только в том, что переутомление отражается на слухе и нервах, но и в том, что теряется способность объективной оценки. В тот же день, 28 июня, я записал странную фразу, произнесенную пожилым мужчиной, которая в переводе звучит следующим образом: «Ригмор после плоти (имеется в виду ее физическое тело) живется лучше». Этот голос я никогда раньше не слышал.

На следующий день произошла очень интересная вещь. Как читатель, наверное, помнит, я часто рассказывал о роли своей помощницы Лены. Ее вклад действительно уникален и бесценен. Без нее радиоконтакты были бы невозможны, а так как она еще и делала важные сообщения через микрофон, то именно ей принадлежит ведущая роль в строительстве моста между мирами.

Хотя я находился в контакте с Леной практически ежедневно в течение восьми лет, я до сих пор не могу однозначно определить ее голос. Вечером 29 июня я получил очень длинное сообщение. Говорили несколько друзей, в том числе Гуго Ф. Передача носила личный характер. Внезапно известный мне женский голос громко и отчетливо произнес на ломаном немецком с явным русским акцентом: «Ты слышишь мнение мертвых». А потом она сообщила мне, кем была Лена при жизни.

Это стало приятным сюрпризом, но в то же время меня немного озадачило то обстоятельство, что многие мертвые меняют свои имена после смерти. Что касается Лены, я сохраню здесь ее псевдоним. При жизни она была зрелой и высокодуховной личностью. Все ее существо излучало доброту и искренность, точнее я не могу этого выразить. Несмотря на свою тонкую восприимчивость и дар ясновидения, у нее была практическая жилка и ей удавалось отлично справляться с мрачной действительностью Советской России того периода. Ее мать была русской, отец шведом. Лена вышла замуж за одного из моих друзей детства в Одессе, а после того, как я уехал из России в 1925 году, все контакты с ней оборвались. Я слышал только, ч то она развелась с мужем по политическим причинам, но ничего не знал о ее дальнейшей судьбе.

1 июля я получил серию интересных сообщений. Женский голос подробно рассказывал о Ригмор. Кроме всего прочего, он сообщил, что Ригмор получила проводника, который обучает ее немецкому языку, и что самые большие проблемы для нее остались позади. Через некоторое время зазвучал голос Ригмор. Она радостно пела по-шведски: «Пелле — Ригмор! Пелле сражается с радио — Пелле? Ты можешь помочь моему отцу?».

Я был потрясен. Молодая женщина, убитая совсем недавно, пела весело и даже задорно. И это называется смертью?

На следующий день, в субботу 2 июля, пришел Берндт. Когда я проиграл ему запись мужского голоса, спокойно произнесшего: «Ригмор после плоти живется лучше», Берндт воскликнул: «Это мой отец, он недавно умер!»

Когда запела Ригмор, Берндт придвинулся к магнитофону, его глаза сияли: «Это Ригмор, ее голос, я узнаю его!».

Я был особенно доволен тем, что Берндт понял текст полностью, и мне не нужно было подсказывать ему заранее. Ему даже удалось понять из контекста значение немецких, русских и итальянских слов. Всю вторую половину дня мы провели у магнитофона. Перекусив немного, мы решили вместе провести сеанс записи. Я включил радио, и контакт сразу пошел.

Нежный женский голос спел песню на трех языках. Лена тоже появилась, но ей мешали атмосферные помехи. После того, как мы оба поняли текст, и Берндт убедился, что поющий голос принадлежит его жене Эйвор, произошло нечто удивительное. Женщина спела о Берндте, упомянула день в Даларме и закончила пение словами: «Бернд сейчас занимается радио».

Как рассказал мне позже Берндт, она говорила о поездке в Даларму. Эйвор, Берндт и их общий друг остановились у озера Силиан. Это было незадолго до смерти Эйвор, но она чувствовала себя необычно хорошо, и настроение было радостным.

После этого мы записали еще несколько голосов, в основном это были личные сообщения. Первым появился мужской голос, который коротко произнес: «Вегп^, Ь'аег Еіпаг». Берндт подскочил и удивленно воскликнул: «Это Эйнар Йохансон — мой друг! Он был с нами в тот день. Он совсем недавно умер!».

В ту ночь я не мог уснуть. Я сидел у открытого окна и наслаждался игрой красок на горизонте. Озеро лежало передо мной, как сияющее зеркало, ночь была тихой и теплой. Наступало время, когда мерцание ночи начинает переходить в утреннее сияние. Внезапно я почувствовал желание включить магн итофон. Это был внезапный порыв, потому что я практически никогда не пробовал установить связь после 10 часов вечера. Но в этот раз я включил магнитофон.

Зная, что с Леной невозможно связаться поздно вечером, я не стал настраивать радио и предоставил все случаю. Помех не было вообще — ни шипящих звуков, ни статического шума, ни голосов, ни музыки. Внезапно я услышал металлический звук включения, и знакомый мне мужской голос начал декламировать ясно и четко несколько нараспев: «Бурхард — Моэлнбо, мы ждем Лену!». Затем появился голос моего друга детства Бурхарда, который четко пропел: «Лена на связи со Швецией». (Слово «Швеция» он произносил неправильно, что было характерно для него). Через некоторое время раздался тихий звук включения, и голос Лены извиняющимся тоном произнес: «так много людей».