Эдуард Шюре - Пророки Возрождения

Contristantem et dolentem

Pertransivit gladius.

По логике человеческого сердца Мария стала первейшим божеством Средневековья. Отец призвал сына, а сын призвал мать. Мать по бесконечности любви, девственница по чистоте души, она соединяет в себе то глубокое чувство и ту чистую нежность, которые составляют силу женщины. Вот почему сердце Марии становится центром католического мира, источником любви и красоты, которым все вдохновляются. Гимны в честь ее не иссякают. Она – то сияющая роза, то чистая лилия, то вечерняя звезда, всходящая над темным морем. Земля и небо поклоняются ей.

Если Вечно-женственное прошло несколько тысячелетий, прежде чем реализоваться в человеческом типе со всей силой своей скорби, любви и жертвы, то оно прошло несколько веков, прежде чем выразиться в итальянском искусстве. Еще стесненная в византийских ножнах Чимабуэ, мать Иисуса освобождается от них у художников раннего Возрождения. У Джотто она достигает высокой патетики в изображениях Девы, подавленной скорбью или простершейся под крестом. В изображениях Богоматери или Святого Семейства флорентийские художники умножали оттенки подавленной скорби, поклонения и нежности. В своих «Мадонне в зелени» и «Великокняжеской мадонне» Рафаэль достигает психологической тонкости и элегантности, свойственных только ему. Но можно сказать, что он превосходит всех художников и даже себя самого в «Сикстинской мадонне». Кисть Рафаэля изображает здесь уже не просто Марию, мать Иисуса, не жену Иосифа, сидящую перед яслями в Вифлееме или играющую с младенцем в садах Галилеи. Вечно-женственное, витающее в высших сферах, показывает он нам в образе этой Мадонны, стоящей на облаках, между небом и землей. Она воспринимается как бы вне времени и пространства. Строгая и торжественная, в сознании своей миссии, она представляет Вселенной своего сына, воплощенное Слово Божье, Христа, Спасителя мира. Два ангела, облокотившиеся на нижнюю раму картины, от которых видны только экстатические головы и руки, как бы поддерживают ее своими обожающими взглядами и удерживают ее от падения в страшную бездну рождения и смерти. Но трагический взгляд ребенка и его высокий лоб доказывают, что он также знает, что ждет его, и принимает это.

Так глубинная мысль Провидения поддерживается человеческой волей. Женщина, возникшая и спустившаяся постепенно от Вечно-женственного по бесчисленным ступеням, по спирали веков и тысячелетий, осознала себя, возвратившись к своему истоку. Цикл эволюции совершился.

Никогда до Рафаэля живопись не достигала такой высоты в выражении метафизической и трансцендентной истины.

Но здесь показан лишь один из ликов Возрождения, лик христианский, мистический и платонический. У него есть и другой – лик эллинский, языческий и чувственный.

Мы видели, что многочисленные причины поставили Возрождение на его новый путь: научные открытия, расширение интеллектуального горизонта, новая концепция Вселенной, войны и путешествия. Но прежде всего то были греческие и латинские поэты и писатели, вновь обретенные и переведенные, римская архитектура и греческие статуи, возрожденные от своего векового сна, которые пробудили притупившиеся чувства. Короче говоря, Возрождение повернулось к Природе благодаря стремлению к Красоте. Мифологические сюжеты рождались под резцом и кистью, теперь уже не как предметы культа, как их понимала античность, а с притягательностью запретного плода. Искусство, как и общество, охвачено жаждой жизни и предается оргиям обольстительной наготы. Юпитер и Венера, Нептун и Амфитрита, Вакх и Ариадна с их свитой из Муз и тритонов, нимф и сатиров заполняют полотна живописцев и мастерские скульпторов и поражают воображение возрождающегося человечества.

Всякая вещь имеет две стороны. Если в высотах духа Вечно-женственное ведет к недосягаемым вершинам Божества, то в низменной материи оно приводит к избытку животного начала, предоставленного самому себе и отвернувшегося от своего предназначения. Гибкостью тела, утонченностью органов, деликатностью чувств и гармонией форм Женщина есть как бы микрокосм Природы, изысканный сад ее наслаждений. Мужчина имеет чрезмерную склонность злоупотреблять этим. Она может стать также и приманкой для греха, цветущей дорогой фатальных падений, где Дух, помраченный безумием чувств, забудет о своем божественном происхождении. Греко-латинская античность померкла в плачевной и жестокой оргии. Возрождение страдало теми же эксцессами, которых история знала достаточно много. Его искусство по крайней мере сохранило красоту в чувственности, но, не потеряв своей обворожительной грации и никогда не опускаясь до деградирующего уродства реализма, оно показало опасности пути и близость бездны.

Существует малоизвестная картина Корреджо, под названием «Школа Любви». Она изображает трех персонажей: Венеру, Меркурия и Купидона. В образе прекрасного юноши Меркурий учит буквам алфавита обворожительного белокурого маленького Амура. Тот старательно читает по складам те слова, которые ему называет учитель, и записывает их стилом на бумажном свитке. Его мать, стоящая перед ним, величественная и спокойная в своей гордой наготе, держит лук своего сына и смотрит на него, доброжелательная и задумчивая. Два больших крыла выступают из плеч этой Венеры. Она словно говорит маленькому Купидону: «Я не только Венера-Пандемос, я еще и Венера-Урания. Что бы ты ни делал, никогда не забывай, что ты сын Красоты. Подумай о моих крыльях и помни, что твои стрелы должны не низвергать людей в Тартар, а скорее возносить их на Олимп и Парнас». Но лукавая улыбка Купидона доказывает, что, вооруженный однажды опасным луком, он позволит себе все проказы и безумства.

Корреджо. Школа любви. 1528　г. Лондон, Национальная галерея

Три других картины того же автора, исключительной смелости и однако безупречной утонченности, изображают нарастающее головокружение, которое притяжение полов производит в человеческой душе. Это «Леда и ее спутники», «Ио» и «Антиопа», находящиеся в Лувре.

Корреджо. Леда.

1531　г. Берлин, Государственный музей

Леда и ее спутники невинно резвятся с лебедями в чистой и проточной воде. Играя с этими смелыми птицами, они пока чувствуют лишь свежесть и красоту их белоснежного оперения. Царственная птица, подплывающая к Леде, еще не достигла ее.

Ио, раскинувшаяся на черном облаке, замирает под поцелуями Юпитера, от которого видна только голова. Она лишилась чувств под наплывом наслаждения.

Корреджо. Ио. 1531　г. Вена, Музей истории искусства

В картине «Антиопа» Юпитер является в густом лесу под видом Сатира с козлиными ногами. Он приподнимает ветку и смотрит с похотливой улыбкой на свою прелестную спящую добычу – чудо светотени и ракурса. Это движение достаточно ясно и внушительно. Если человек погрузится без остатка в чувственное желание, то он быстро соскользнет от невинности к помрачению своего высшего сознания, и вскоре врожденное благородство его личности будет принижено торжествующим животным началом. Аллегри лишь указал на это фатальное скольжение в плотной тьме античной вакханалии. Продолжение этого появляется эпизодически в венецианской живописи, главным образом в Венерах Тициана, которые бесстыдно выставляют напоказ свою прекрасную наготу, и в его безумных вакханках, которые управляют змеями, обвившимися вокруг их рук.

Мы рассмотрели всю сферу искусства этой эпохи и проследили его двойной взлет. С одной стороны, головокружительное вознесение души к чистому духу, с другой – самозабвенное погружение в Природу – кипящую мастерскую жизни и смерти. Воистину необычайным было честолюбие, с которым Возрождение бросилось в ее бурный поток с этими двумя желаниями. Но в конце своего пути оно оказалось перед удивительным противоречием: дилеммой между падением и вознесением. Как оно разрешило ее? Нашло ли оно средство избегнуть бездны и сплавить в нечто совершенно новое то, что составляет квинтэссенцию эллинизма и христианства, – культ Природы и апофеоз души? Достаточно ли оно проникло в суть вещей, чтобы совершить это чудо алхимии? Довело ли оно свои исследования до тех космических сил, чьи тонкие руки ткут покрывало Майи, чтобы вырвать у них одну из самых больших тайн?

Мы видели, что если оно не решило этой задачи, то, по крайней мере, приблизилось к этой тайне и предчувствовало ее решение в гении великого Леонардо.

Если попытаться суммировать идентичные результаты религиозной интуиции, человеческого опыта и мудрости всех времен в единую концепцию, объединяющую и включающую в себя все другие, окажется, что это концепция иерархии трех миров.