Дан Борисов - Взгляд на жизнь с другой стороны

– Что ж вы сразу-то не сказали, садитесь, пожалуйста, – Но это мне, а остальным рявкнул: – Вон отсюда!

Меня записали в группу уже месяц как начавшую занятия. Через два месяца у меня уже были права. Экзамены в ГАИ я сдавал совершенно честно, на общих основаниях.

Примерно тогда же я первый раз в жизни попал в автомобильную аварию. Началось всё вполне мирно – я с друзьями пошел в баню. С Марком и Углом мы замечательно отдохнули в высшем разряде Сандунов, вышли оттуда изрядно подогретые и собирались по домам. Но тут Марк каким-то способом узнал, что его другу Хоте срочно нужна помощь.

После бани, вроде бы, не с руки перебрасывать песок в гараже, но Хоте выставили ультиматум, что если до утра он не уберет песок, будут санкции. В качестве магарыча Хотя выставил ведро с бутылками пива и водки. Сам он тоже принимал участие, особенно в выпивании привезенного. Мы прикончили всё где-то около полуночи.

Хотя поставил в гараж свой новенький Москвич, а на тестевом Запорожце, с якобы ручным управлением повез нас к метро. Угол с Марком уселись сзади, а я спереди, рядом с Хотей. Здоровенный румяный Хотя, с трудом поместившийся за рулем маленькой машинки, сразу начал изображать из себя гонщика с Формулы-1. Гараж его располагался рядом с Донским монастырем. До метро Ленинский проспект рукой подать.

Хотя вырулил на улицу Орджоникидзе со свистом покрышек. Улица, по ночному времени, была совсем пустой. Хотя прижал газ до пола и на первом же повороте Запорожец не удержался на мокрой брусчатке и перевернулся. Мы еще некоторое время ехали на крыше, громко хрустевшей по каменному покрытию. Наконец остановились. Я на руках и коленках выбрался через лобовое отверстие (стекло рассыпалось) и уткнулся в чьи-то ноги.

Поднявшись врост, я уже стоял в толпе. Откуда столько народу собралось ночью на только что пустынной улице? Не понятно. Когда из перевернутой машины выбрались Угол и Хотя, добровольцы перевернули машину на колеса. И тут Хотя хватился, что пропал Марк. Он засуетился, сначала его искал в толпе, потом сбегал назад к месту переворота. Заглянули в машину – никого не видно. Ужас! Где он? А Марк спокойно спал на заднем сидении. Он был в коричневом кожаном плаще, того же цвета, что обивка. Хоте не сразу, но удалось завести машину и уехать до появления ГАИ.

А я приехал из бани домой ночью с головой полной песка и грязи и в лопнувших от ширинки до заднего пояса брюках. Получил скандал, само собой.

В те времена, кроме основной работы, каждый был обязан принимать участие в общенародных проблемах: помогать уборке урожая, хранению картошки с капустой на овощных базах, участвовать в строительстве объектов общесоюзного значения.

Приближалась московская Олимпиада, и весь народ строил стадионы в Москве. Я, с группой товарищей, на два месяца был откомандирован на строительство Олимпийского спорткомплекса на Мещанской (ныне Олимпийский проспект). Группа собралась солидная. Почти все были инженеры строительных профессий. В соответствии с квалификацией, нас поставили разнорабочими на подхвате.

На этой всесоюзной стройке, действительно, работали люди со всей страны, много было кавказцев. Молдаване были, но таджики с узбеками тогда еще не строили ничего, видимо, собирали свой хлопок. Несчастные случаи, часто со смертельным исходом, случались каждый день. С верхнего кольца периодически падали монажники-высотники. Кому-то что-то падало на голову, кого-то давили бульдозеры. Бардак был страшный.

Всей группой с лопатами перебрасываем песок от блочной бетонной стены высотой метров пять и длиной около тридцати. Жарко, все разделись до пояса, побросав одежду и каски в сторонке. Я стою у самого края стены и вижу, что она медленно начинает наклоняться. Кричу бригаде, чтоб разбегались. Через несколько секунд, с тяжелым вздохом, стена падает, выбивая облако пыли. Когда пыль рассеялась вся бригада стоит рядом одетая и в касках.

Мы вдвоем с архитектором из нашего института отбиваем опалубки от нижней части несущих колонн. Переходим потихоньку от одной колонны к другой. Подходим к месту, где должна быть очередная колонна, а её нет! Чешем репу – не может быть! Смотрим вверх. На этих колоннах уже лежит тяжеленное сборное металлическое кольцо, венчающее конструкцию, а колонна пропущена. Вызываем мастера. Пришедший мастер, начинает с матерной брани, чуть позже интересуется, откуда такие умные. Мы представляемся. Он убегает. Мы садимся курить. Приходит комиссия из солидных дядей. Теперь они чешут репы.

Я зачем-то послан в старый, полуразобранный дом рядом со стройкой. Зачем то сдираем обои в комнатах. Я зависаю там до вечера – под обоями оказались старые газеты, 1904—1905 годов. Прочитал все стены.

Вдвоем с приятелем спускаемся по наружной металлической лестнице с поручнями. Вдруг ощущаю мягкую силу, похожую на морскую волну в шторм и на мгновенье теряю сознание. Прихожу в себя внизу на песке. Оказывается, какие-то козлы уронили сверху струбцину весом килограммов пятнадцать. Эта струбцина, падая примерно между нами, разбила моему приятелю козырек каски, срикошетила от поручня лестницы и слегка зацепила мне левую руку. Странно, что удара по руке я совсем не почувствовал, рука заболела немного позже.

Я еще только начал приходить в себя, а около меня уже стояли: прораб, начальник участка и комсомольский секретарь стройки. Они уговорили меня не обращаться ко врачу, выдали деньги за два полных месяца (зарплата в ГПИ шла сама по себе) и проставили в табель рабочие дни до конца срока. Последние две недели я отдыхал с чувством выполненного долга.

В один из последних дней старого 1978 года я стал отцом. Началось это становление часов в шесть утра. Жена меня разбудила осторожно и говорила почему-то шепотом, что, наверное, началось.

Скорая помощь приехала еще затемно. Фельдшером была женщина в возрасте, она сама никуда не спешила и нам дала возможность спокойно собраться. В Коптевском роддоме у меня жену забрали и не велели беспокоиться. Езжай, дескать, парень домой, не волнуйся, звони вот по такому-то номеру, всё сообщим.

Уже из дому мы с родителями регулярно звонили по указанному номеру по очереди, часов до девяти вечера. Я весь день понемногу пил водку, но она не помогала, я оставался трезвым и очень напряженным. Около девяти часов вечера, когда напряжение уже дошло до предела, хоть поезжай в роддом и выясняй всё лично, позвонил врач и сказал, что уже два часа как у нас родился мальчик, и что всё как бы в порядке. Какой же это порядок, когда справочная до сих пор не в курсе? но ругаться мы ни с кем не стали, выпили с родителями по рюмочке, тут же придумав имя ребенку. У меня было такое впечатление, что вся, выпитая за день водка начала действовать вот только сейчас и сразу.

На следующий день я проснулся от холода, непривычно один в постели, и сразу вспомнил все события предыдущего дня. И сразу понял, что никакой это не порядок, когда врач сам звонит домой, что наверняка были осложнения и засобирался в роддом. Правда, собрался не так быстро, как хотелось. Горячая вода в умывальнике была почти совсем холодной, газ на кухне еле теплился. За окном плавала морозная дымка, термометр показывал около сорока градусов мороза.

Хорошо, что у нас не вырубилось электричество – на видимой из окна Алтуфьевке, к тому времени, дома уже были обесточены. Выяснилось это вечером, когда мы увидели за железной дорогой длинные ряды домов без единого огонька. Народ из этих домов спасался, кто куда может. Отопление у них тоже было электрическим.

Мать завернула в марлечку штук пять яиц и опустила их в электрический самовар. После завтрака я влез в ватные штаны, валенки и овчинный полушубок, опустил у шапки уши и вышел на улицу. Мороз почувствовался не сразу, но поразила необыкновенная для Москвы тишина, я на всякий случай даже снял на минутку шапку – не помогло.

Звуки видимо приглушались висящей в воздухе похожей на туман снеговой взвесью, к тому же совсем почти не было машин. Голуби с воробьями теснились на канализационных люках еле видные за выходящим из щелей паром. На бульваре я сел в троллейбус. «Сел» в данном случае имело самое прямое значение. Людей в салоне троллейбуса было не так уж и много, но все они столпились в проходе – все сидения были пустыми. Тут я возблагодарил господа и своего отца за его пристрастие к зимней рыбалке, принесшее в этот день мне возможность надеть ватные штаны. Я демонстративно уселся на лучшее место и положил ногу на ногу. Остальные пассажиры только поёжились.

В роддоме я передал жене теплые вещи и гостинцы. Удалось даже помахаться ручками через окно. Осложнения при родах действительно были, но все живы, и слава богу. На работу в тот день и даже в тот год я уже не пошел, была уважительная причина.