Дан Борисов - Взгляд на жизнь с другой стороны

Вторым отчаянным залетчиком был некто Гена. Щупленький, остроносенький паренек, я его, честно говоря, ни разу пьяным не видел и не подумал бы никогда на него, но говорят он бузил здорово, а главное, тоже любил при этом выяснять отношения с начальством. Несколько раз ему прощали, потом командир объявил ему пять суток гауптвахты.

На следующий день с утра Гена в сапогах и портупее попрощался с нами в курилке и отбыл на Басманную, в гарнизонную гауптвахту. После обеда опять появился. Мы ему: «Гена, ты же должен быть на губе», а он и говорит, не взяли, дескать. Все места заняты и, чтобы сесть нужно дать, а без этого никаких разговоров. Назначили ему вместо губы какие-то штрафные работы, но через пару недель опять…

Тут замполит придумал и организовал офицерский суд чести и у нас в части появился младший лейтенант – разжаловали Гену.

И еще немного о спутнике пьянства – блядстве. У нас особенно этим отличались Набат и Горбунок. У обоих были прекрасные жены, но бес почему-то тянул их в самую грязь. Они часто лазили по общежитиям Трехгорки, приводили каких-то строительных лимитчиц, только по вокзалам не таскались. Как-то, я помню, спросил Набата, что он в очередной раз будет врать жене? А он ничтоже сумняшеся ответил, что едет в командировку, в Японию, и тут же позвонил домой с этой новостью. На следующий день рассказывал жене по телефону, что из самолета не дали выйти, поэтому подарков не везет.

Но, вообще-то, Набат был хороший добрый парень и мы с ним дружили, не смотря на расхождения во мнениях по женскому вопросу. Отец у него был интересный. Он был скульптором, членом союза. У него была большая мастерская в Хрущевском переулке. Я пару раз заезжал туда с Набатом, это было гораздо удобней, дешевле и интересней, чем, скажем, зайти в ресторан, там же в центре.

Тогда он лепил Ленина. Предвижу улыбку у читающего эти строки. Тогда этих Лениных было, как собак не резаных. Их гнали потоком на художественных комбинатах во всех видах. Но здесь был другой случай. Он хотел слепить Ленина таким, каким он был на самом деле. Он набрал огромное количество фотографий вождя в самых разных ракурсах, даже самых неподходящих. Где он их взял? – не знаю. Все материалы по вождям, чтобы стать доступными, тогда проходили тщательный отбор, а он где-то достал и уже у него стоял набросок в натуральную величину. Я ведь не удержался и, спьяну-то, изложил ему разницу между социалистическим реализмом и натурализмом.

Его просто-напросто губило стремление к подлинности. Самая известная его работа, которую, раньше во всяком случае, знали все москвичи – это бык на павильоне Мясной промышленности ВДНХ. Он подвергался шуткам по этому поводу от всех друзей и знакомых. Все ему говорили, что лучше всего и очень жизнеутверждающе получились у этого быка яйца. Он не смеялся при этом сам, а оправдывался, говорил, что яйца быку лепил соавтор из его учеников.

Он лепил яйца или не он, это не главное. Главное то, что бык самодостаточен, такой как есть в природе, а природный Ленин никому не нужен. Он должен быть символом революции, эпохи и бог его знает еще чего, но только не себя как реального человека. Естественно, после моих этих откровений, путь к нему в мастерскую мне был закрыт.

В начале следующего года службы я получил отпуск – 30 суток. В январе! Что было делать? Как в том анекдоте.

– Водку теплую любишь?

– Нет.

– А девок потных?

– Нет, конечно.

– Тогда пойдешь в отпуск зимой.

Нас выгоняли в отпуск, потому что летом, в Олимпиаду, намечалось слишком много работы. Перед этим четверо ребят весьма оригинально использовали необходимость зимнего отдыха – взяли билеты на поезд до Владивостока и обратно (время в пути в отпуск не входит, билеты оплачиваются). Взяли с собой несколько колод карт, ящик водки и всю дорогу до Владика не вылезали из купе. Вышли, прогулялись по городу, посмотрели на Тихий океан и обратно, тем же порядком. Что они делали еще тридцать суток? Не знаю.

Я с Юбой поехал в Питер. Юба через оргкомитет договорился, что нас там встретят и устроят. Для аборигенов мы были хоть и мелкое, но начальство. От торжественной встречи мы отказались. Выйдя из поезда на Московском вокзале, мы тут же позвонили председателю ленинградского Спартака, такому Кочубею. Нас спросили, какая гостиница для нас удобнее Астория, Европейская… Мы ответили, что приехали отдыхать за свой счет и платить по 25 рублей за день в крутой гостинице в наши планы не входит. Нам предложили вариант попроще – гребной клуб на Каменном острове.

Пока мы туда добирались, я сообразил, что это тот самый гребной клуб, который описан у А. Толстого в «Гиперболоиде инженера Гарина». Мы были заинтригованы, но после прибытия на место энтузиазм наш стал таять на глазах. Нас, конечно, встретили, прогнулись перед московскими гостями. Летом, в тени деревьев, на берегу Невки, клуб смотрелся бы очень мило, но в морозный зимний день, дощатое строеньице выглядело не очень уютно.

Директор клуба провел нас по всем помещениям, доложил об успехах воспитательной и спортивной работы по всем возрастным категориям гребцов, которых самих, слава богу, не было в связи с зимними каникулами. С каждым этажом вверх комнаты спортсменов становились всё хуже и хуже. У меня уже созрел текст телефонного разговора с Кочубеем, я шел и мысленно редактировал его, убирая наиболее сильные выражения. Наконец мы дошли до комнаты, предназначенной нам для недельного отдыха. Я не люблю обижать людей и, готовился после осмотра комнаты сухо попросить телефон для дальнейших переговоров, но уже золоченая ручка на двери обнадежила. Когда же директор распахнул дверь и пригласил нас зайти…

Я думаю, что в Астории номера хуже. Это была трехкомнатная квартира со всеми удобствами, отделанная по старой моде, очень добротно. В советские времена мы не были разбалованы хорошими условиями в гостиницах и мысли у нас обоих с Юбой потекли в другую сторону – сколько ж это великолепие может стоить за день проживания?

– Полтора рубля, – разрядил наши сомнения директор.

– С каждого?

– Нет, за весь номер.

В довесок к условиям проживания, на первом этаже имелась неплохая сауна с бассейном, соединенным с речкой и широкой комнатой отдыха с камином и огромным дубовым столом. А говорят, в советское время всё было плохо. В отдельных местах могли же?

Всё остальное в эту поездку было обычным. Походили по музеям, попили водки в каминном зале сауны, (опохмелялись шампанским в Эрмитаже). Ничего особенного.

Впрочем, вру, было одно.

В Питере тогда, в отличие от Москвы, было много маленьких кинотеатриков. В одном таком, на Невском проспекте, мы с Юбой посмотрели американский фильм, который стал для меня знаковым, не сам фильм, а один эпизод. Главный герой, в очень трудную для себя минуту, приходит к отцу просить денег взаймы. Отец, человек, безусловно богатый, отказывает сыну, сказав, что, если сейчас он ему поможет, то в дальнейшем цена этому сыну будет три копейки в базарный день, выкручивайся сам, дескать. Не сказать, чтобы после этого просмотра я совсем отказался от помощи родителей, но с тех пор стараюсь рассчитывать только на свои силы.

В те времена все военнослужащие должны были ходить на работу в форме, это сейчас стали переодеваться на службе, но весной, и на всё лето, нас переодели в гражданское, чтобы мы не бросались в глаза иностранным туристам. Нам выдали фирменные кроссовки, джинсы и куртки, но я не думаю, что у кого-нибудь возникали сомнения в нашей военной принадлежности, особенно во время утренних построений, хорошо видимых из окон гостиниц. Для нас же в такой форме одежды или в иной служба оставалась службой.

Не служивших обычно пугают армейские термины. Действительно, звучит грозно: гарнизон, рапорт, устав, приказ. На самом деле это всё понятия бытовые и вполне удобные для пользования. Особенно «приказ» удобен, для тех, кто понимает. После того, как получил приказ, ты становишься свободным человеком. Это кажется парадоксом, но так оно и есть. Невыполнимых приказов не отдают. В этом случае ты можешь потребовать уточнений, приказ должен быть не только дан, но и принят, а для этого общая задача должна быть разложена на ряд простых, понятных действий. Например: всех впускать, никого не выпускать, в случае сопротивления, открыть огонь на поражение. Всё ясно, понятно.

Однажды я сопровождал две французских фуры с комплектом покрытия для травяного хоккея на стадион Юных пионеров. Я по-французски говорю с трудом, французы по-русски совсем никак. Подъезд к стадиону со стороны нынешнего третьего кольца муторный, ну и начудил я, с точки зрения правил дорожного движения. Подъезжает гаишник – подать мне сюда водителей, я их сейчас… Я выбираюсь из машины, надеваю фуражку и строго так и громко: