Дан Борисов - Взгляд на жизнь с другой стороны

Однажды я сопровождал две французских фуры с комплектом покрытия для травяного хоккея на стадион Юных пионеров. Я по-французски говорю с трудом, французы по-русски совсем никак. Подъезд к стадиону со стороны нынешнего третьего кольца муторный, ну и начудил я, с точки зрения правил дорожного движения. Подъезжает гаишник – подать мне сюда водителей, я их сейчас… Я выбираюсь из машины, надеваю фуражку и строго так и громко:

– А у меня приказ! – причем, называю самую высокую инстанцию, какую только могу, – Ты что, лейтенант, под суд захотел (мать, мать, мать).

Гаишника как ветром сдуло. Когда я вернулся в машину, француз мне козырнул по-своему. Почему я сказал, что человек с приказом это свободный человек? Потому что он свободен от ответственности за свои действия. Как бы делаешь это всё не ты, а тот, кто тебе такой приказ дал. Особенно это актуально, когда действовать приходится за пределами части и вообще, военного ведомства.

Это рассуждение, кстати, распространяется не только на армию. Любой человек на самом деле постоянно находится в таком же положении, только не понимает этого. Мы всё время выполняем приказы своей Судьбы. Кто-то может называть судьбу Кармой или Роком, не имеет значения – дело вкуса. Это точно так же, как в армии, делает нас свободными, но мы, почему-то, не желаем этого понимать и упорно зовем судьбу злодейкой. Позже мы обязательно поговорим об этом поподробней, если не в этой книге, так в следующей.

Как то, я помню, получил приказ занять для нас отдельную комнату в Олимпийском дворце. В том самом, где я когда-то работал от ГПИ. Я обошел все возможные варианты, планировку я хорошо знал. За комнаты там уже шла драка, между заинтересованными организациями, но я нашел одну пустую, как раз в районе того места, где была пропущена колонна при монтаже. В комнате стоял стол, стул и был телефон. Я уселся, позвонил в часть, чтобы присылали людей и новый замок. Заходят двое и, не обращая на меня внимания, ругаются между собой. Один доказывает, что эта комната отдана какой-то спортивной федерации, а второй, что здесь уже расположилось центральное телевиденье. Я дал им время немного спустить пар друг на друга, а когда они стали уже выдыхаться, встал, сделал деревянную рожу и сообщил им, что комната занята нами. Я был не в военной форме, и пришлось показать удостоверение. Особого впечатления это не произвело. Они уже вдвоем попытались наброситься на меня. Я взял телефон, набрал номер нашего дежурного, представился по форме и дальше:

– Так, – говорю, – Лейтенант (такой-то) пришлите мне срочно наряд, тут нужно арестовать двух штатских.

– Ты что обалдел? Какой наряд? – это дежурный мне в трубку.

– Да, с оружием! Жду.

Я повесил трубку и ласково посмотрел на своих оппонентов. Они, конечно, высказали мне, что это произвол и хамство, после чего исчезли тут же. Может быть, это действительно солдафонское хамство, но у меня приказ. А приказ должен быть выполнен любой ценой (в пределах разумного). И потом, я же их не арестовал, хотя мог бы, если б имел пару солдат под рукой.

В саму Олимпиаду запомнилось немногое: пустая Москва, похороны Высоцкого и репетиция открытия Олимпиады.

О смерти Высоцкого все как-то узнали сразу, до того, как в газете появился крошечный некролог. Власти боялись, что похороны его омрачат благостное настроение спортивно-политического праздника. У нас был приказ по его поводу – офицерам было категорически запрещено идти на похороны. Запреты действуют чаще всего в обратном направлении, я, может быть, пошел бы, но тогда у меня еще не прошла обида за сорванный им год назад концерт.

Я тогда еще не знал, что на таких людей как он нельзя обижаться. Это не люди, это природные явления. Никто же не обижается на тучи за то, что они проливают дождь там, где уже идет наводнение, и не дают ни капли дождя на погибающее от засухи поле. Пожалел, что не пошел я уже на следующий день. Кто-то из ребят принес последнюю его пленку. До этого я не слышал, что «купола в России кроют чистым золотом, чтобы чаще господь замечал» и то, что «сколь веревочка не вейся, все равно совьешься в кнут». Последние песни Высоцкого были настолько пронзительны и поистине велики, что впечатление не проходит до сих пор. Я понимаю, что не все со мной согласятся, но с того момента и до сих пор, я считаю, что в России было всего три великих поэта, это Пушкин, Есенин и Высоцкий. Было много хороших поэтов, но все остальные это хорошие, очень хорошие и замечательнейшие поэты, но не великие.

Сейчас я гораздо больше жалею о том, что где-то линии легли не в ту сторону и не состоялся концерт в нашем институте, а то, что я не ходил на похороны – это мелочь.

У меня, как сотрудника оргкомитета, был свободный вход на все олимпийские объекты. Можно было прийти сесть на свободное место и посмотреть соревнования. Я иногда пользовался этим, но почти ничего не запомнилось, кроме репетиции открытия.

Дело в том, что, во время этой репетиции, шел осеннего типа дождь, но, не смотря на это, все сто тысяч возможных зрителей, может, чуть-чуть меньше, присутствовали на трибунах. Все эти люди получили пригласительные билеты и были счастливы посмотреть грандиозное действо. А у действующих лиц получалось надо сказать, не очень. Было скользко и на намокшей траве, и на специальных площадках. Особенный скандализ получился, когда бегун с факелом, подымавшийся по длинной лестнице, чтобы зажечь олимпийский огонь, поскользнулся и упал. Кстати, вражеские телекомпании на следующий день вмонтировали это падение в церемонию открытия.

Само открытие прошло спокойно и без дождя, тучи разогнали самолетами. Я проезжал тогда мимо Лужников, в машине было включено радио с трансляцией открытия. Солнышко вышло над стадионом как раз в тот момент, когда объявляли о прибытии Генерального секретаря, председателя… и прочая, и прочая, и прочая… Л. И. Брежнева.

Кстати, о машине. Во время олимпиады я получил в распоряжение персональный Рафик с гражданским водителем. Пустячок, а приятно. Перед тем как поступить в распоряжение оргкомитета, т. е. в мое лично, водитель получил большую коробку с красным крестом. Водитель был уже в возрасте и, не то чтобы ленивый, но очень неспешный и не любопытный. Эту коробку открывали мы с ним вместе. И чтобы там оказалось? Расширенная автоаптечка? Фига с два! Комплект средств защиты от венерических заболеваний на десять применений с подробнейшей инструкцией по использованию. В комплект входили далеко не только презервативы, а еще какая-то суперэффективная химия наружного и внутреннего употребления. Прилагалась и подробная инструкция, что нужно делать до того, во время того и после того. Организаторы Олимпиады видимо были уверены, что мы все сразу же набросимся на прибывших в Москву иностранных гражданок и, в качестве дома свиданий, будем использовать нашу довольно вместительную машину. Или эти гражданки должны были наброситься на нас? И все с венерическими болезнями, диверсантки!

Работы летом действительно было много, иногда даже ночевать приходилось на службе, но были и развлечения. Одним из главных был спорт по запаиванию родных и близких фантой. Тогда это был экзотический напиток, ближайший родственник пресловутой кока-колы. Нам её привозили бесплатно в огромных количествах, пей, сколько хочешь, но требовали моментального возврата бутылок. А бутылки тогда были дорогие.

Я с детства помню этот процесс сдачи пустой посуды в специальных пунктах по приему стеклотары. Нужно было отстоять очередь, а люди приходили с большими сумками, с рюкзаками и даже с чемоданами. Семь бед – один ответ, за все последние гулянки. Грязные приемщики в телогрейках и немыслимых фартуках тщательно исследовали каждую бутылку. С шампанского, например, обязательно нужно было снимать фольгу. Не дай бог, внутри что-нибудь окажется или выбоинка будет на горлышке – всё это молча отставлялось в сторону и не принималось никаких объяснений. После закрытия эти дефектные бутылки конечно забирались. И пункты эти работали крайне не регулярно. Табличка «НЕТ ТАРЫ» была тогда не менее популярна, чем «ПИВА НЕТ».

Впрочем, пустые бутылки можно было сдать и в магазине, в винном отделе, но там принимали одна на одну. Можно было, конечно, с просительной, униженной улыбочкой всучить продавщице одну-другую сверхнормы, но при этом велика была вероятность нарваться на грубость.

И вот однажды, я прихожу в винный отдел и прошу мне ПРОДАТЬ пять-шесть пустых бутылок 0, 33. Продавщица чуть в обморок не упала. А я всего лишь создавал личный обменный фонд для фанты.

Фанта нужна была не только для дома, для семьи. Это был хороший подарок, и даже взятка. Помню, возле аэровокзала я поставил машину в неположенном месте. Возвращаюсь, а меня уже караулит гаишник. Я ему говорю, брось, братан, я же в оргкомитете работаю, сейчас тебя фантой угощу. Он тут же вернул мне документы и пошел со мной к багажнику.