Николай Сиянов - Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина

София Ротару постоянно радом; она и представила меня залу; я играю для нее, в её честь, отсюда такое вдохновение. А после завороженная тишина, атмосфера всеобщего восторга, любви, радости; я кланяюсь. Аплодисменты! Что делается, что делается в зале, такое наслаждение доставил людям! И вновь смычок ложится на струны… Перед глазами Далида, страдающая Далида; моя музыка в ее честь. Скрипка, смычок, душа слиты в одно. Вся грусть моя, все чувства в груди, вся любовь — в едином поющем нерве… Уже не Далида, все человечество — тоскующее, больное, усталое — перед глазами; ему, скорбному человеческому роду, не понимающему своего пути, цели, космического назначения, мой реквием.

А сердце разрывается на части, я физически чувствую его перенапряжение, боль; еще мгновение, и оно не выдержит, разорвется. О, страдающая душа Иоланты Джильетти! Пусть мое сердце не выдержит, разорвется, но я не прекращу игры, пока не спасу тебя, не вырву из подземелий Камалоки к свету! И — о, чудо! — на сцене действительно замерцал, появился свет; он все плотнее, уже угадываются контуры фигурки, одежда — и вот рядом с нами, рядом с Софией и со мной, сама Далида. Благодарение Богу! я вырвал из чистилища скорбную душу, вызволил своим нечеловеческим устремлением, и в этом мне помогла старинная скрипка.

Что дальше? А ничего, я очнулся. Долгоиграющая пластинка не прошла и половины пути.

Что значит сей Опыт? Я действительно помог несчастной душе или это только отзвук желания? Конечно, не я, это моя Сущность затратила столько сил, это ей надобно в первую очередь помочь другой Сущности, попавшей в беду. Но ведь и я, как Личность, “при чем”. Ведь нелепый и ранний уход певицы из жизни — это и моя личная боль, моя скорбь и утрата; значит, мы уже вместе работаем во спасение заблудших душ, Сущность моя и моя Личность, — о, как прекрасно! Высшее “Я” сбрасывает вуаль и открывается перед человеком… Человек на-конец просыпается от долгого сна: чудесное пробуждение! До этого человек разный, с разорванным сознанием: низшее (Личность) не понимает Высшее (Сущность), не понимает ее цели — отсюда разрыв, страдание. После слияния человек един, “как морская вода, которая везде и всюду одна — соленая”.

P.S. Но если Сущность в состоянии вытащить чью-то грешную душу из глубин Камалоки, значит, ей ничего не стоит спасти и самою Личность, которую она опекает от рождения, как малое дитя? Иными словами, может ли моя Сущность спасти меня от треклятой болезни? Может, конечно, да, но не очень охотно почему-то делает это. Что ж, ей сверху виднее. Есть какая-то недоступная моему понятию целесообразность.! И потому остается одно: в полном бесстрастии и отрешенности произнести смиренно: “Да будет воля Твоя, Господи, Я готов”.

21 февраля, четыре часа утра. Боже мой, с кем поделиться, кому рассказать?! Снова парение, радостный полет высоко над землей… “Дирижабль”, все та же кабина, те же лица, фигуры в белом. Но связь более ясная, прозрачная, что ли, не успеешь и рта открыть — уже вот он ответ: четкий, понятный. “Вы хотите меня спасти?” — “Да, хотим”. — “И это возможно?” — “Вполне”. — “Господи, я вас так ждал… Вы, наверное, инопланетяне?” — “Это не имеет значения… Ну-ка, сынок, наберись мужества, потерпи…” И снова меня трясло и жгло, высасывало из меня больную плоть прямо-таки с корнем. Но теперь я вытерпел бы и не такие адские боли.

…А потом — затишье, как-то сразу, без перехода. Вероятно, я был вне сознания. Очнувшись, подумал, что я снова на грешной земле, у себя в постели. Но нет, те же светильники над головой белоснежные стены. И голоса. Вернее, голос во мне, изнутри как-то произрождается и оживает: “Ну вот и все… Терпение — великое качество, и ты, сынок, кажется его наработал”. — “Значит все позади, я буду жить?” — “Конечно; при лю-бом результате, даже самом печальном”. — “Но мы встретимся еще? Вы придете?” — “Обязательно, сынок. Ибо высшая целесообразность, которую ты жаждешь понять, звучит просто: “Готов ученик, готов ему и Учитель”.

21 февраля, 5 часов 45 мин. Попробовал уснуть, куда там! Сегодня, что ли, пятница? Надо залом-нить этот день, хорошенько запомнить. Господи, если я не схожу с ума, если мой мозг не поврежден окончательно, то что все это значит?

22 февраля, суббота, 4 часа утра. Только что закончился Сеанс. Семь летя вырабатываю в себе это качество — бесстрастность и, кажется, чего-то достиг. Жить без страстей — не значит быть холодным и пустым, как базальтовый перст, упершийся в небо. Это тяжелая форма паранойи, не более. Бесстрастие — это когда страсти полностью заменены великодушием и милосердием. Но об этом после. Главное, более-менее точно воспроизвести минувшую сцену, разговор. Мне кажется, это нетрудно: все образно, живо перед глазами, ум, как никогда, ясен, чист.

По порядку, однако. Снова был тот кабинет, надземная клиника, если можно так выразиться. Снова лечение вибрацией, но боли уже не такие острые, не так мощно трясло…

— Прекрасно, прекрасно, — сказал некто, как мне показалось, весело. — Остальное — от твоего устремления, сынок.

— С моим устремлением все в порядке. Я даже уверовал — буду жить.

— Даже не представляешь себе, как долго!

— Неужто, сто лет? — я тоже поддался хорошему настроению.

Говоривший (теперь я хорошо видел его) — высокий мужчина с мягкой темной бородкой, весь лучезарный, светлый — слегка улыбнулся:

— Ну что такое сто лет? Мгновение в сравнении с величием Божьей вечности… Разве тебя устраивает мгновение?

…Как-то незаметно, во всяком случае, я не ощутил, да мне и не хотелось останавливаться на подобных мелочах, мы очутились в другом помещении, более светлом, более уютном, что ли. Ну пусть это будет… хм, кабинет, надо же как-то именовать то неземное помещение с вовсе уж неземной обстановкой. Мы, например, сидели у камина, и в нем пылали дрова; я это хорошо помню, но рядом журчал ручей, и в ручье том, прохладном на вид, насквозь прозрачном, резвились пятнистые форели. Именно форели, ошибки быть не могло, я все-таки ихтиолог. На ивовой ветке рядом дрожали ярко-зеленые с голубым стрекозы. Причем веточка была сама по себе, то есть не из чего росла, без ствола — горизонтальная веточка висела в воздухе, и на ней слюдяными крыльями трепыхали стрекозы. Бабочка билась о невидимую преграду с внешней стороны, и это меня удивляло: зачем стекло, откуда и для чего? Значит, мы не на природе, а в помещении? Но как же быть с ручейком? И еще я думал: я сплю, это чудесный сон или все-таки явь?

За долгую практику — понадобилось несколько лет — я научился сознавать во сне, что я сплю, иными словами, научился и во сне быть сознающим, отвечать за свои поступки, а иногда и направлять их по нужному руслу. Я посмотрел на свои руки: да, вижу их очень хорошо, вот двигаю пальцами, постукиваю по столу… Стало быть, не сон, во сне человек никогда не видит своего тела, он лишь ощущает его и себя ощущает постольку-поскольку, всего лишь как некое присутствие…

Мы вдвоем; напротив в мягком кресле разместился тот самый Лучезарный и светлый, с темной бородкой. Но теперь он был облачен не в белые, а в фиолетовые, свободно ниспадающие одежды… Я взглянул на себя, то есть захотелось узнать, в чем же, собственно, я. Раздет, ведь я перед сном разделся до трусиков, или… Господи, Боже мой! Я тоже был в невесомом слабо-фиолетовом одеянии.

— Где мы? — поинтересовался я.

— У меня в гостях, — ответил хозяин радушно.

— То есть в “дирижабле”?..

— А-а-а, — протянул он и улыбнулся чудесной улыбкой. — Пусть так, пусть “дирижабль”, сынок. Чтобы не смущать твою психику. Все, что ты видишь вокруг, — это моя Пространственная Структура. Построена она силой Мысли. Я здесь отдыхаю от трудов праведных.

— Но она материальна, ваша Структура?

— Иллюзия, — сказал он кратко. — Все в мире иллюзия за исключением Высшего.

— И я — тоже иллюзия?

— Никакого сомнения, сынок. Все на Земле — иллюзия Высшего, его дыхание, его медитация.

— Простите… может быть, и вы иллюзия?

— Ну, разумеется, и я тоже. Все бытие в трех Мирах нашей Вселенной, ты знаешь каких, — сплошная иллюзия.

Он предложил мне чувствовать себя, как дома. На столе появились фрукты в хрустальных вазах: яблоки и груши в капельках росы, большие темно-синие сливы и рубиновые гранаты, разломленные пополам.

— И это — иллюзия? — спросил я, беря яблоко, надкусывая его. — Не укладывается в голове… Такая вкусная иллюзия, давно не пробовал ничего подобного.

— А вот этого ты не вкушал никогда, — он пододвинул бокал.

Я пригубил прозрачную жидкость и онемел от восторга.

— Что это? — Сома, напиток богов.

— Иллюзия?

— Да, конечно… Вот что, молодой человек, я вижу, тебя больше другого интересует тема иллюзии. Что ж, поговорим; слушай внимательно. Когда в великом Ничто рождается… ну, назовем привычно, элементарная частица, то на ее поверхности голографически запечатлевается Причина, ее породившая. Точнее сказать, голограмма Причины элементарного — это и есть оболочка элементарной частицы. Далее, следуя Истине, Я говорю: Материя суть голограмма, запечатлевшая вечную, неизменную Причину действия Бога. Иными словами, Материя есть Память Бога. А поскольку Бог вечен и неизменно пребывает в своей Памяти, то Движение Действия Бога — это и есть развитие Материи… Повтори, сынок, — неожиданно предложил он с легкой улыбкой.