Альберто Виллолдо - Четыре направления - четыре ветра

— Да, я умер, — сказал он. — Я умер в одной из моих жизней. Но ты должен был знать, что ни для скорби, ни для гнева нет причины. У нас, как у ягуаров, много жизней. Часть нашей задачи состоит в том, чтобы научиться мягко переходить из одной жизни в другую, когда наступает естественный конец. — Он снял bota со своего плеча; сделал глоток и протянул мне сосуд.

— Ты все это время работал. Я рад за тебя.

Я начал было рассказывать ему о своей работе, о моем возвращении в Перу и встрече с Эдуарде, о моем Северном пути, но я осекся, едва начав говорить. Он все знал обо мне. Я увидел это в его глазах. Мы улыбнулись друг другу, и он переменил тему.

— Необходимо понять, — сказал он, — что пробужденная древняя память Северного пути не является твоими личными воспоминаниями, поскольку ты помнишь события только своей жизни. Правильнее будет сказать, что ты преодолеваешь пропасть между мирами и занимаешь свое место среди дважды рожденных, тех, кто победил смерть; они выдержали битву с архетипами и силами Природы и стали людьми знания. Это наши прародители, опекуны Земли. — Он вытащил из своей сумки две палочки корицы, одну отдал мне, а другую взял в угол рта.

— Дева, которая вышла ко мне из Пачамамы…

Антонио весело рассмеялся:

— Полно! Ты познакомился с дряхлой старухой, духом Матери. Как она тебе явилась?

Я рассказал ему, как она появилась из Камня Пачамамы, дева и старуха, как занималась любовью со мной и оплодотворила меня осознанием жизни, там, на лугу.

— Она по-разному касается нас, — сказал он. — Когда я впервые познакомился с ней, она повела меня через лабиринт.

Он кивком головы показал на Хуайна Пикчу и Храм Луны.

— Очевидно, она применяет те средства, которые наиболее привлекают наше внимание.

— Ты видел лица? — спросил я.

Он кивнул.

— Это те, кто пришел раньше нас, и кто придет за нами. — Он вынул коричную палочку изо рта и продолжал: — Стань ими и дай им стать тобой, и тогда их память прорастет в тебя, ибо они те, кем ты становишься. Ты должен стать на их плечи, так же, как Хулио и другие малыши однажды станут на твои.

Мы надолго замолчали. Антонио опять взял кору в рот.

— История одаривает нас ответственностью, а мы отрекаемся от нее, ищем убежище в драме нашего личного прошлого. Когда мы не чтим наших предков, мы позорим историю и родословную всего человечества. Мы должны выйти за пределы обычной истории и идти дальше.

— А путь Орла?

— Это путь пророка, — ответил он. — Здесь мы сновидим с открытыми глазами. У всех у нас есть будущее, мой друг, но только посвященные мужчины и женщины имеют шансы на выбор. На Восточном пути шаман принимает полную ответственность за то, кем мы становимся, и влияет на судьбу, предвидя возможное.

— Многие верят, что существуют способы достижения трансцендентного и управления своей судьбой, — сказал я.

Он проглотил остаток еды и покачал головой:

— Судьба — это не то, над чем вы пытаетесь установить контроль. Управление судьбой — это… оксиморон. Но мужчина или женщина силы может влиять на нее. Научиться танцевать с ней. Вести ее через танцплощадку времени.

— Ты откуда начинаешь? — спросил я.

Он вопросительно поднял брови, долго смотрел на меня и, наконец, кивнул:

— От детей, — сказал он, постучал себя по макушке указа тельным пальцем и широко улыбнулся. — Расщелина между мирами. Щели в черепе, с которыми мы рождаемся и которые вскоре зарастают. Но швы остаются. Они показывают, где родничок. — Он помахал рукой, как бы отгоняя все кроме главного. — Мы умеем расщеплять атомы и соединять гены. Нити нашей судьбы в наших руках. Остается сплести их воедино и направить себя в будущее.

— А оно начинается с детей, — сказал я.

Антонио кивнул и поднялся.

— Я должен идти к ним.

Он забросил bota за спину, положил мне руку на плечо, так, как он это делал много раз в прошлом.

— Не останавливайся, дружище. Становись на наши плечи и смотри далеко за горизонт. Мы живем через вас и внутри вас. Я вижу тебя каждый месяц, когда в полнолуние развожу мой костер. — Он откашлялся. — Мы еще встретимся. Мы с тобой славно путешествовали, и еще есть места, куда я не могу идти один. — Он взял мою руку в свою. — Хорошо, что мы знаем эти вещи, правда?

Я пожал ему руку.

— Hasta pronto, — сказал я.

— Hasta pronto.

И он ушел.

С тех пор я больше никогда его не видел.

Я возвратился к группе. Мы завершили нашу работу у Камня Смерти, затем вошли в руины и провели в них ночь.

На следующее угро мы спустились с горы и ожидали поезда на Куско. Девочки-индеанки лет десяти-двенадцати продавали туристам безделушки, сувенирные керамические бусы, ожерелья из старых перуанских монет, дудочки, свистки и т. п. За эти годы я познакомился со многими из них. Когда я садился в поезд, одна из них, самая маленькая, произнесла мое имя. Я обернулся к ней с улыбкой.

— Старик велел передать вам это, — сказала она и протянула руку. Я взял с ее ладони крошечный матерчатый узелок, поблагодарил и приласкал ее, а на прощание купил пару простеньких серебряных сережек. Заняв место в вагоне, я развернул узелок: это была золотая сова из mesa дона Хикарама. Ночное видение, забытое знание. Предмет, который я держал в руке, когда впервые, в полном сознании, бежал по лесу там, на altiplaпо.

5 апреля 1987.

Мачу Пикчу

Спустя несколько часов. Пишу при свете костра, наилучшем освещении для такой работы. Удивительная группа. Десять из восемнадцати не дали себя чрезмерно увлечь ритуалом, не пытались тут же объяснить приобретенный опыт при помощи сверхсложных логических структур и предрассудков. Они обладают здоровым скептицизмом, который служит им не для убежища или временного комфорта.

К. делает попытки вступить со мной в контакт. Хотя меня и тошнит от ее феминизма. Упрямая либералка с Восточного побережья, из привилегированных слоев типа Фи-Бета-Каппа, шикарная, как прыщ на заднице. Еще и доктор медицины. Минимум двое мужчин влюблены в нее, но она, неукротимая духом, остаётся независимой и равнодушной. Действительно ли она неукротима, или только ведет себя так, чтобы выглядеть неукротимой? Это мы еще посмотрим.

— Закройте глаза.

— Зачем?

Зачем. Мы в поезде Мачу Пикчу — Куско. Билеты в это утро покупал я, и мне пришлось выложить кругленькую сумму в mordida, чтобы посадить группу в первый класс переполненного поезда. Зато мне не составило труда оказаться с ней вдвоем в одном купе.

— Сюрприз, — сказал я.

Ее зелено-карие глаза встретились с моими. Я поднял брови.

— Закройте.

Она глубоко вдохнула, затем выдохнула так, что это похоже было на короткий вздох, и закрыла глаза. Я достал из кармана гранат и пальцами разделил его надвое. Она улыбалась. Гранат был спелый, сок стекал с моих пальцев на пол купе.

— Уже? — спросила она.

— Откройте рот.

Она улыбнулась еще шире, но отвела голову назад и в сторону. Я смотрел на ее шею. Она качала головой отрицательно.

— Вы мне не доверяете?

— Нет.

— Тогда откройте глаза, — засмеялся я.

Кажется, она решилась. Ее плечи опустились на полдюйма, губы раскрылись, обнажив язык, готовый к неожиданностям. Моя рука качалась в такт движению поезда, но я положил дольку плода ей на губы. Она сжала ее зубами, сок потек по подбородку, и она подхватила каплю указательным пальцем. И открыла глаза. В них светилась улыбка.

Я уехал в Бразилию писать книгу. Она возвратилась в Нью-Йорк, а затем приехала вслед за мной. Месяц спустя я проводил семинар в Германии, она нашла меня и там. Я снова переехал в Марин Каунти, и она бросила на втором году работу в престижной больнице, чтобы поехать со мной. Она обратилась в три больницы в поисках работы, и во всех трех получила согласие. Сейчас она работает в Медицинском центре Стенфордского университета.

В феврале 1988 года я возглавил экспедицию по Тропе Инков к МачуПикчу, а в марте вернулся, чтобы присутствовать при рождении нашего сына.

7 января 1989.

Долина Смерти

Второй день трехдневного семинара в пустыне. Ужасно скучаю по К. Связи нет. Последний раз разговаривал с ней позапрошлой ночью. Жажду ее присутствия. Страдаю от сомнений: вспомнит ли маленький Ян своего отца после многих недель разлуки. Какая светлая боль.

Наступил день; группа разбрелась по пустыне. Мы голодаем, и все уходят на целый день в поисках видений. Я соорудил самодельный указатель из найденных в пустыне сучьев и повесил на длинной палке красный платок, как флаг. Это указатель места встречи. Я должен находиться здесь, в месте сбора, но вот я чувствую, как нечто мне уже знакомое влечет меня.