Рудольф Штейнер - Смерть как перемена жизни

А теперь, в заключение мне хотелось бы сделать здесь одно малоприятное для меня замечание, которое я уже делал в других ветвях. Большинству дорогих друзей оно уже хорошо известно, но я вынужден сделать его в целях уточнения. Мне неизвестно, знаете ли вы о распространении невероятно клеветнических слухов; приходится удивляться тому, как подобная дрянь могла проникнуть в душевные импульсы и смогла распространиться в мире; духовнонаучное движение должно быть защищено от этой, — я уже могу сказать, — от этой подлой клеветы. Вследствие этого возникает необходимость, чтобы в ближайшее время, без ущерба для того, что должно служить для наших друзей, ищущих эзотерического развития, — были прекращены приватные дискуссии в обычном смысле, прекращены личные обсуждения. Ибо именно из этих приватных дискуссий, личных обсуждений и возникает эта клевета. Итак, первое, — это то, что я по необходимости должен просить наших друзей смотреть за тем, чтобы, прежде всего такие приватные дискуссии, такие личные обсуждения не имели места, не могли состояться. Однако, было бы недостаточно, если вы только скажете об этом; это должно быть дополнено таким образом: кто хочет, — само собой разумеется, только тот, кто хочет, — может откровенно рассказывать все, что было сказано и происходило на таких приватных дискуссиях. Это ничего, если говорят правду о том, что каким–либо образом оставалось скрытым внутри нашего движения.

К этим двум мерам я принужден прибегнуть. Дайте мне какое–то время; будут найдены другие пути и средства, чтобы каждый обрел своё духовнонаучное право (dass jeder zu seinem geisteswissenschaftliche Rechte kommt). Однако, духовнонаучное движение не должно задерживаться на таких совершенно неподобающих ему вещах. Вот почему именно те, кто верно и честно принадлежат к нашему движению, должны понять, что подобные дискуссии, обсуждения на бытовом уровне не должны больше иметь места, но что я, с другой стороны, освобождаю каждого от каких–либо обещаний. Каждый может, — но никто, само собой разумеется, не обязан, — каждый может, сообщать исходящее от меня повсюду, (то, что он хочет), ибо нет ничего, о чём нельзя было бы говорить, если это рассказывается правдиво, в соответствие с действительностью. Но, тем самым, констатируется то, что обе эти установки должны быть приняты. Мне очень горько, что я вынужден делать это сообщение; но я знаю, что именно те наши друзья, которые наилучшим образом относятся к нашему движению, вполне видят необходимость таких сообщений, и проявляют сочувствие в этом вопросе.

Сейчас нам необходимо осознать серьезность положения, в котором мы находимся в наше время. И потому для меня это совместное пребывание теперь является, я бы сказал, особенно важным, серьезным событием; сейчас, в это катастрофическое время мне особенно хотелось бы, чтобы мы совершенно честно, по–настоящему прониклись сознанием необходимости сплоченности, единства по отношению к нашему антропософскому тезису единства в духе. Если мы в течение времени не сможем обрести друг друга пространственно, в духе мы остаемся вместе. Наилучшее пожелание, которое я даю вам, я вижу в том, чтобы мы снова оказались вместе, а некоторое время могли быть вместе только в духе.

В тех рассмотрениях, которые мы предпринимаем в области нашей духовной науки, заключено порой то, что, как кажется, мы не можем применить непосредственно в области повседневной жизни. Но это всего лишь видимость. То, что мы узнаем о тайнах духовного мира, всегда, каждый час, каждое мгновенье имеет большое, глубинное значение для нашей души. И то, что кажется далеким от нас лично, оказывается как раз очень близким к тому, в чем нуждается наша душа в её наиболее внутренних глубинах. В случае физически–чувственного мира дело обстоит так, что мы знакомимся с ним, чтобы узнать его содержание. В случае духовного мира дело состоит, главным образом в том, что мы сами должны представлять себе, обдумывать то, что он дает нам как мысли, как представления; затем эти мысли работают в нашей душе порой совсем бессознательно. И то, над чем работает тогда душа, может казаться далеким от неё; но на самом деле оно может быть близко к высшему в нашей душе.

Итак, сегодня мы хотим заняться рассмотрением, которое мы уже часто предпринимали с определенной точки зрения; однако сегодня мы снова предпримем его с другой точки зрения. Давайте займемся тем, что, по всей видимости, так далеко от нас, людей, в этой физической жизни; займемся жизнью, которая протекает между смертью и новым рождением. Именно сегодня мне хотелось бы в простой форме рассказать вам о кое–каких результатах духовных исследований, рассказать после того, как мы хорошо подготовимся к тому, чтобы правильно понять их. Распознать, понять эти вещи человек может, если он будет всё снова и снова по новому обдумывать их; благодаря своим собственным силам они становятся понятными в душе. А тот, кто не понимает их, должен, прежде всего, убедиться в том, что он еще недостаточно часто обдумывал их. Открыты они могут быть посредством духовной науки, но понятными они могут стать, если мы все чаще и чаще будем прорабатывать их в душе. Тогда они будут подкрепляться фактами, которые встретятся нам в жизни, если мы будем рассматривать эту жизнь точно; они будут подкрепляться фактами из жизни.

Прежде всего, я хочу сказать, что, — как это следует из различных наших циклов и из прочих рассмотрений, — что существует одно затруднение, если мы рассматриваем жизнь между смертью и новым рождением. Это затруднение состоит в том, что эта жизнь совершенно, совершенно иная, нежели та, что мы можем представить себе здесь в физическом мире, посредством органов физического тела. Нам надо ознакомиться с совершенно другими представлениями.

Если здесь, на физическом плане, мы вступаем в отношение с вещами, находящимися вокруг нас, то мы знаем, что лишь малая часть существ, окружающих нас в физическом мире имеет такое отношение к нашим собственным действиям, к нашему собственному волеизъявлению, что об этом отношении мы можем сказать: наше собственное волеизъявление приносит горе или радость тому, кто находится в нашем окружении. — Это мы можем сказать относительно той части нашего физического окружения, которую мы причисляем к царству животных и к царству людей. И напротив, — хотя мы знаем, что при духовном рассмотрении вещей дело обстоит иначе, но об этом речь теперь не идет, — и напротив, мы с полным правом убеждены в том, что вся минеральная природа, включая всё то, чем являются воздух и вода, а также по большей части растительная природа — бесчувственны по отношению к тому, что мы называем удовольствием и страданием, если поступки исходят от нас самих.

В том окружении, в котором находится так называемый умерший, дело обстоит не так. В том окружении, где находится так называемый умерший, всё, что принадлежит этому окружению таково, что действия этого умершего пробуждают в этом окружении или удовольствие, или страдание. Умерший вообще не может ничего сделать, он не может даже, — если я позволю себе выразиться образно, — пошевелить своими членами, без того, чтобы из–за того, что он делает, в его окружении не было бы пробуждено удовольствие или страдание.

Тут только надо правильно всё это себе представить. Надо усвоить мысль, что жизнь между смертью и новым рождением устроена так, что всё, что мы делаем, вызывает эхо в окружении; что мы в течение всего времени между смертью и новым рождением всегда стоим перед тем, что мы не можем ничего сделать, что мы не можем, говоря образно, даже пошевелиться, не вызвав тем самым удовольствие или неудовольствие в нашем окружении. Ибо то, что здесь, на физическом плане мы имеем в нашем окружении в качестве минерального царства, для умерших не существует. Точно так же не существует для них нашего обычного растительного царства. Эти царства, как вы можете узнать из моей книги «Теософия» («Духоведение») существуют там, но в совершенно иной форме. В том виде, как они существуют здесь, в виде бесчувственного царства, они в духовном мире не существуют. Первым царством из тех, которое существует здесь, на физическом плане, и которое имеет некоторое значение для умерших вследствие того, что его можно сравнить с тем, что имеют умершие в своём окружении, — это животное царство. Только это, конечно, не отдельные животные, которые существуют здесь, на физическом плане, но всё окружение таково, что оно действует, как действуют животные. Всё окружение реагирует так, что от того, кто что–либо делает, исходит удовольствие или страдание. Будучи здесь, на физическом плане, мы стоим на минеральной почве; умершие стоят на такой почве, живут в таком окружении, которое мы в этом смысле могли бы назвать животным окружением. Итак, с самого начала умерший живет двумя царствами выше (то есть выше минерального и растительного — прим. перев.). Вся жизнь между смертью и новым рождением состоит, — имея в виду наиболее внешнюю деятельность, — в изучении (животного царства), причём не таком, как мы изучаем животное царство здесь, — ведь мы здесь изучаем его лишь внешним образом, с внешней стороны. Вся жизнь между смертью и новым рождением состоит в том, что человек всё более и более точно изучает животный мир как таковой. Ибо в этой жизни между смертью и новым рождением человек должен подготовить все те силы, которые, исходя из Космоса, организуют наше тело, о чём мы здесь на физическом плане совсем ничего не знаем. Как будет сформировано наше тело вплоть до его малейших частей, это человек узнает между смертью и новым рождением. Ибо это физическое тело человек подготавливает в некотором смысле, как сумму всей животности. Он строит его сам.