Рудольф Штейнер - Смерть как перемена жизни

Познанием другого рода является то, что мы можем назвать непосредственным общением с существами духовного мира, конкретным, непосредственным общением; из него мы хотим сегодня выделить то общение, которое человек, находясь здесь, может иметь с так называемыми умершими. Это нечто такое, что вполне возможно, хотя и сопряжено с большими трудностями, нежели то, что было только что охарактеризовано (имеется в виду достижение уверенности в наличии у человека «вечного ядра» — примеч. перев.). Характеризованное как первое суть нечто, что может быть легко достигнуто. Другое, настоящее общение с отдельными умершими, хотя и вполне возможно, но достигается труднее, поскольку от того, кто ищет такого общения, требуется внимательность, осмотрительность. Для такого особенного общения требуется, чтобы человек смог подчинить себя определенному воспитанию, определённой строгой дисциплине. Ибо существует очень значительный закон относительно общения с духовным миром. Он может быть высказан следующим образом, говорят так: то, что для людей здесь является по большей мере низшими влечениями, будучи рассмотрено с другой стороны, с духовной стороны, является высшей жизнью. Вот отчего может случиться так, что если человек не подчиняет себя строгой дисциплине, он из–за прямого общения с так называемыми умершими, почувствует пробуждение низших влечений. Если мы встречаемся с духовным миром лишь в общем, если мы развиваем познания о нашем собственном бессмертии, и, тем самым, имеем дело с душевно–духовным, то не может быть и речи, чтобы могло подступить нечто нечистое. Но если мы имеем дело с конкретным отдельным умершим, то всегда возникает отношение этого отдельного умершего к, — как бы странно это ни звучало, — к нашей системе кровообращения и нервной системе. Умерший вживается в те влечения, инстинкты, которые изживаются в кровеносной и нервной системах; из–за этого могут возбуждаться низшие влечения. Естественно, опасность этого может представлять только для того, кто не очистил свою природу посредством строгой дисциплины, строгого воспитания. Следует подчеркнуть это, ибо именно в этом причина того, почему Ветхий Завет категорически воспрещает людям общаться с умершими; а не потому, что это грешно, если это делается правильным образом. Естественно, следует отказаться от методов современного спиритизма. Если общение происходит духовно, это не грешно, но если человек не культивирует, не обеспечивает такое общение чистыми одушевлёнными мыслями, оно может легко привести к тому, что человека, как сказано, будут подстрекать низшие страсти. Не умершие разжигают эти страсти, но тот элемент, в котором живут умершие. Представьте себе: то, что здесь мы ощущаем как животность, является основным элементом, в котором живут умершие. Царство, в котором живут умершие может очень легко, — когда оно обрушивается в нас, — перевернуться, опрокинуться; в нас может стать низшим то, что там, в сущности, является высшим. Очень важно обратить на это пристальное внимание. Это должно быть обязательно сказано, если говорят об общении так называемых живых с так называемыми умершими, поскольку это является оккультным фактом.

Но только в том случае, если человек говорит об этом общении, он может характеризовать духовный мир правильно, как он есть. Ибо именно в том, что здесь переживается, обнаруживаешь, насколько иным является духовный мир, нежели физический мир здесь.

Теперь я хочу сказать вам кое–что, что для человека не полностью развившего своё ясновидение, возможно, покажется незначительным; но это близко касается нас, если мы задумываемся над тем, как перейти к вещам, более близким к жизни. Если тот, чьё ясновидение сформировалось полностью, общается с умершим, ему приходится общаться таким образом, что из этого общения становится видно, почему человек так далёк от какого–либо знания об умерших; я имею виду знание, полученное путем непосредственного восприятия. Как бы странно, как бы ни гротескно это не звучало; вся форма общения, к которой мы привыкли здесь, в физическом мире, должна категорически измениться, перевернуться, если общение связывает того, кто находится здесь, и умершего. Здесь, если мы говорим с человеком, если мы говорим из физического тела к другому физическому телу, то тут говорим мы; когда мы говорим, мы знаем: это говорим мы, слова исходят от нас. Если собеседник нам отвечает, или человек обращается к нам, то мы знаем: слова исходят от него. Все эти отношения полностью переворачиваются, опрокидываются, если мы общаемся, говорим с умершим; — можно сказать «говорим», ибо общение может быть и речью, разговором. Но все переворачивается, вещи происходят наоборот, так что, если мы спрашиваем умершего или что–либо говорим ему, то, что мы говорим, мы слышим как исходящее от него. Так мы воспринимаем. Итак, он, будучи по ту сторону, инспирирует в нашей душе то, о чём мы его спросили, то, что мы ему сказали. Если же нам отвечает он, или говорит нам нечто, тогда это исходит из нашей собственной души. Это нечто такое, что весьма непривычно, необычно для человек здесь, в физическом мире. Человек привык к тому, что сказанное из его существа выходит наружу. Для общения с умершими надо привыкнуть к тому, что от них слышишь то, что говоришь сам. А как исходящее из своей собственной души слышишь то, что отвечают они.

Когда об этих вещах рассказывают, то они в той абстрактной форме, в которой о них рассказывают, понимаются, конечно, с легкостью. Однако по–настоящему привыкнуть к тому, чтобы вести такое совершенно перевёрнутое общение, вывернутое наизнанку по отношению к тому, что привычно здесь, на физическом плане, — привыкнуть к этому, несмотря ни на что, чрезвычайно трудно. Действительно так странно звучит: то, что человеку очень непривычно производить такое «переворачивание», такие изменения, обусловливает то, что человек не воспринимает умерших, которые постоянно находятся здесь, которые всегда находятся вокруг нас. Человек думает: если что–то исходит из нашей души, то исходит от нас. Мы очень далеки от того, чтобы как–либо интимно обращать внимание на то, является ли исходящей из духовного окружения инспирацией нечто такое, о чём мы можем сказать, что оно исходит от нас самих. Человек охотно опирается на то, что стало для него привычным на физическом плане. Если же нечто приходит из окружения, человек приписывает это чему–то постороннему, чему–то чуждому. Это большое заблуждение, в которое можно впасть.

Тем самым я подчеркиваю для вас отличительные особенности общения так называемых живых с так называемыми умершими. Если вы из этого примера захотите уяснить себе только то, что в духовном мире вещи самым радикальным образом происходят наоборот, что человек должен полностью вывернуть, перелицевать себя, то тем самым вы овладеете важным понятием, которое постоянно необходимо человеку, если он хочет проникнуть в духовный мир. Вы овладеете понятием, применять которое в конкретных случаях, в частностях, чрезвычайно трудно. Но чтобы как следует понять физический мир, мир, который, в сущности, повсюду проникнут духовным началом, надо обладать понятием об этом переворачивании, «переставлении». А поскольку это понятие отсутствует в нынешней науке, поскольку и в общественном сознании его нет, физический мир понимают не духовно. Это ощутимо именно в том случае, когда человек прикладывает немало усилий, чтобы понять мир. Порой человек бывает вынужден от этого отказаться. Годы тому назад я, опираясь на некоторые представления Гёте о внешнем человеческом физическом организме, выступал перед большим числом наших друзей во время Генерального Собрания в Берлине. Я пытался разъяснить, что голова в своей форме может быть понята только в том случае, если её будут понимать как полный «перевертыш» всего остального организма. Никто не понимал, что кости нашей руки должны быть вывернуты наизнанку как перчатка для того, чтобы из них получились кости головы. Это трудно понять, однако, не сформулировав представление об этом, анатомию понять нельзя. Об этом я упомянул лишь мимоходом. Так легче будет понять то, что я говорил вам сегодня про общение с умершими.

Видите ли, то, что я сейчас изложил, имеет место постоянно. Вы все, здесь сидящие, постоянно общаетесь с умершими, только в обычной жизни люди об этом не знают, поскольку это происходит на подсознательном уровне, в подсознании. Ясновидческое сознание не наколдовывает ничего нового. Оно лишь поднимает наверх, в сознание, то, что уже существует в духовном мире. Вы все постоянно общаетесь с умершими.

Теперь давайте немного познакомимся с тем, как происходит в отдельных случаях это общение с умершими. Если какой–либо умерший ушел, тогда, как кто–то остался, вы могли бы спросить: как могу я сблизиться с этим умершим? Сблизиться так, чтобы он пережил меня в себе? — Это то, о чём я только что говорил. Как мне снова приблизиться к умершему, приблизиться так, чтобы я мог жить в нём? Вы должны были бы задать этот вопрос. На этот вопрос нельзя ответить правильно, если принимать во внимание только те понятия, которые стали привычными здесь, на физическом плане. Наше обычное сознание мы имеем только от пробуждения до засыпания. Однако для человека в целом, другая часть сознания, остающаяся в обычной жизни между засыпанием и пробуждением притуплённой, расслабленной, является столь же важной, как сознание между пробуждением и засыпанием. Человек в полном смысле не становится бессознательным, когда он спит, но сознание его притупляется настолько, что он обычно ничего не воспринимает. Сознание притупляется, но при рассмотрении отношения человека к духовному миру, надо брать человека в целом, всего человека, и бодрствующего, и спящего.