Прем Шуньо - Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра

Я встретила Мукту. Она принесла розы и положила их на носилки, на которых мы должны были нести Ошо на погребальный костер. Я отправилась на поиски чего-нибудь красивого, в чем можно было бы нести цветы. Мне нужно было что-то делать. Так я чувствовала себя лучше. Я нашла серебряный поднос, метра полтора диаметром. Его использовали для свадебных церемоний в религии парси. Этот поднос Ошо подарила его ученица Зарин. Ошо он очень нравился.

В дверях я столкнулась с Авешем, он был водителем Ошо уже много лет. Авеш пришел узнать, нужно ли везти Ошо в Будда-холл. Он посмотрел на меня испуганно и заявил, что не понимает, что происходит. Никто ему ничего не сказал! Я притянула его к себе и обняла, но я не могла говорить. Через несколько минут я сказала, что не могу выговорить эти слова. Тогда он посмотрел на меня и спросил: «Он ушел?» Авеш разрыдался, но мне нужно было идти. Казалось, что в тот вечер все мы ощущали глубочайшее одиночество. У каждого саньясина были свои уникальные отношения с Ошо, в которые никто другой не вмешивался.

В коридоре я встретила Анандо. Она сияла. Она отвела меня в комнату Ошо, где он лежал на своей постели. Когда я вошла, она закрыла за мной дверь. Я поклонилась до самого пола, ощутив головой холодный мрамор, и прошептала: «Мой Мастер». Я испытывала лишь благодарность.

Я помогла перенести Ошо в Будда-холл. Там мы положили его на носилки, которые поставили на подиум, и укрыли розами. Он был в своей любимой робе и шапочке с жемчужинами, которую ему подарила одна японская ясновидящая.

Наступил праздник десяти тысяч будд.

Мы понесли Ошо к месту сожжения. Наш путь лежал через всю Пуну. Стемнело, но на улицах было полно народу. Я не сводила глаз с его лица. Вокруг звучала музыка, люди пели.

Обычно погребальные костры разводили около реки в лагуне. Там было место для нескольких тысяч людей. Миларепа и остальные музыканты играли всю ночь, а люди вокруг были одеты в белое. В прежней Пуне Ошо всегда носил белое. Он говорил, что это признак чистоты. Я думала, что мы перейдем на белую одежду только после просветления, но в тот момент, в день его смерти, все саньясины были в белом.

Повсюду слышались крики воронов, словно рассвет уже был близко. Я закрыла глаза и прислушалась к крикам. «Боже мой, – удивилась я сама себе, – неужели я простояла с закрытыми глазами так долго?» – но, открыв их, я увидела, что все еще середина ночи. Мне было физически плохо, все тело болело. Я не ощущала никакого величия момента. Раньше я представляла себе, как грандиозно буду себя чувствовать, когда Мастер покинет тело. Но смерть Ошо заставила меня пристально вглядеться в свою собственную реальность.

На следующее утро я проснулась и, хотя я не думала об этом, но подспудно ожидала, что после его смерти ашрам опустеет. Но ничуть не бывало. Выйдя на улицу, я повсюду увидела людей. В Будда-холле проходила медитация, кто-то подметал улицы, для всех был готов завтрак. Несмотря на то, что мы не спали почти целую ночь, кто-то все же встал и приготовил завтрак, да еще с такой любовью. Это растопило мое сердце и вселило уверенность, что мечта Ошо будет исполнена.

Амрито и Джайеш были с ним до самого конца. Вот что рассказал мне Амрито:

«В ту ночь (18 января) ему становилось все хуже и хуже. Каждое движение явно причиняло ужасную боль. Вчера вечером я заметил, что его пульс стал нитевидным и нерегулярным. „Кажется, ты умираешь“, – сказал я ему, он кивнул головой. Я предложил позвать кардиолога и сделать стимуляцию сердца. Но он сказал: „Нет, просто позвольте мне уйти. Существование решило, что уже пора“.

Я отвел его в туалет. Когда мы вернулись в комнату, Ошо сказал: „Вот здесь повесьте ковер, точно такой же, как тот, что лежит в ванной“. Потом он настоял, чтобы его отвели к креслу. Он сел и стал говорить, что нам предстоит сделать с некоторыми вещами, находившимися в комнате.

– Кому это отдать? – размышлял он вслух, указывая на небольшой стереомагнитофон. – Это же аудио? Как вы думаете, Нирупе он понравится? – Нирупа убирала его комнату уже много лет.

Затем он прошелся взглядом по всей комнате и оставил распоряжения относительно каждого предмета. Указывая на осушители воздуха, он попросил, чтобы мы их вынесли из комнаты.

– И позаботьтесь о том, чтобы один кондиционер всегда был включен, – продолжал он.

Потрясающе. Он смотрел на все просто, очень реально и практично. Он был так расслаблен, будто собирался за город на выходные.

Теперь он сидел на кровати. Я спросил его, где нам лучше сделать его Самадхи.

– Просто поставьте мой прах в зале Чжуан-цзы на кровать. Люди будут приходить туда и медитировать.

– А что делать с этой комнатой? – спросил я.

– А она подойдет для Самадхи? – удивился Ошо.

– Нет, – сказал я, – Чжуан-цзы будет гораздо лучше.

Я также сказал, что мы хотели бы оставить его спальню такой, какая она сейчас.

– Ну, тогда сделайте так, чтобы здесь было красиво, – заметил Ошо, а потом добавил: – И отделайте ее мрамором.

– А что ты скажешь насчет церемонии прощания? – поинтересовался я.

– Отнесите меня в Будда-холл на десять минут, а затем – на место для сожжения. Да, и прежде наденьте на мое тело носки и шапочку.

Я спросил, что мне сказать всем присутствующим.

– Скажи, что с тех пор, как я побывал в американской военной тюрьме в Шарлотте, в Северной Каролине, – сказал он, – мое тело медленно умирало. В Оклахомской тюрьме меня отравили таллием и облучили. Это стало известно только после того, как мы обратились к высокопрофессиональным специалистам-медикам. Американские спецслужбы отравили меня так, чтобы не осталось следов. Мое изувеченное тело – это работа христианских фундаменталистов, состоявших в сговоре с американскими властями. Я никому не говорил о своей боли, но жить в этом теле стало просто невыносимо.

Он снова лег. Я пошел к Джайешу и рассказал, что происходит: похоже, Ошо очень скоро уйдет из тела. Когда Ошо вновь позвал меня, я сказал ему, что за дверью ждет Джайеш, и Ошо пригласил его войти. Мы сели на кровать, и Ошо обратился к нам с последними словами:

– Никогда не говорите обо мне в прошедшем времени. Мое присутствие будет во много раз глубже и ощутимее без этой тяжкой ноши, в которую превратилось мое тело. Напомните моим людям, что они смогут чувствовать меня гораздо глубже. Как только я избавлюсь от тела, все сразу это ощутят.

Я держал его за руку и в какой-то момент начал плакать. Ошо сурово взглянул на меня.

– Нет, нет, – воскликнул он, – так не пойдет.

Я вытер слезы и улыбнулся.

Затем Ошо обратился к Джайешу и рассказал, в чем он видит продолжение своей работы. Он сказал, что теперь, после того, как он покинет тело, в ашрам будет приезжать гораздо больше людей, гораздо больше людей начнет интересоваться им и его работой, и его дело продвинется гораздо дальше и выйдет за пределы его собственных идей. Ему было совершенно очевидно, что обуза в виде тела лишь усложняла работу, мешала ему цвести. Затем он сказал:

– Я ОСТАВЛЯЮ ВАМ СВОЮ МЕЧТУ.

Потом он прошептал так тихо, что Джайешу пришлось нагнуться к нему. Ошо сказал:

– И запомните, Анандо – моя посланница.

Он остановился на мгновение и добавил:

– Нет, Анандо будет моим медиумом.

В этот момент Джайеш пересел на другую сторону кровати, и Ошо обратился ко мне:

– Медиум – подходящее слово?

Поскольку я не слышал предыдущей фразы, то не понял и переспросил:

– Медик?

– Нет, для Анандо, медиум – она будет моим медиумом.

Потом он лег и замолчал. Мы сидели рядом, я держал его за руку и следил за его пульсом. Он медленно угасал. Когда я уже почти его не чувствовал, я сказал:

– Ошо, похоже, это все.

Он мягко кивнул и закрыл глаза навсегда».

Раджниш означает «Господин полной луны». Ошо жил в темной комнате почти целый год. Он выходил лишь для того, чтобы встретиться с нами в Будда-холле. В его комнате царила кромешная тьма: изнутри окна завешивались двойными шторами, а снаружи закрывались ставнями. Мне кажется очень поэтичным, что он ушел из тела на темной стороне луны.

И к тому же так совпало, что через двадцать один день после того, как он покинул тело, ночное небо озарила полная луна, и в ту же ночь произошло полное лунное затмение. Я смотрела на луну всю ночь. Из серебряной она постепенно превратилась в золотую, а на ее «лице» танцевали то голубые, то розовые, то сиреневые блики. Было так много падающих звезд. Казалось, все небо празднует возвращение Господина полной луны. Он вернулся домой.

Я так много раз слышала, как Ошо называл себя совершенно простым человеком. Он говорил, что «если такой обычный человек, как я, смог просветлеть, то у вас это тоже получится».

В Уругвае во время цикла бесед, который он называл «Передачей лампы», он как-то сказал: «В Индии не хоронят только святых. Их тела держат в самадхи, в своего рода усыпальнице, потому что еще сотни лет после ухода их останки излучают энергию.