Владимир Караев - Душа взаймы. Эзотерический триллер

Он уважительно поднял брови, посмотрел на Миху:

– Поверьте моему опыту, очень часто нанесенные столь мощным хищником раны не заживают! Жертва постепенно истекает энергией, чахнет… – он возвел глаза к небу, вздохнул и вновь всмотрелся в разноцветную колбу.

– Госпожа доктор! – Маг бросил на Элю быстрый, удивленный взгляд. – И у вас цвета зажившей тоски, горечи, униженной, растоптанной любви! Оч-чень интересно, – сказал он знакомым всем врачам тоном профессора, наткнувшегося на любопытный клинический случай.

Левая рука широко и плавно взмахнула влево, а правая – вправо. И невидимая колба лопнула, и шарики стремительно полетели от одной ладони к другой, все быстрее и быстрее, пока не слились в одну многоцветную струю, словно у непревзойденного жонглера.

Опустошенность и страшная горечь первых браков, долгий шлейф тоски и печали. Целеустремленность и желание вырваться из нищеты бурлят цветом кипящих струй. Светлые краски желания покоя и общечеловеческого благополучия. Бурые тона тяжелого чувства. «Теперь моя очередь быть любимым!».

Маг качнул головой – нехорошие краски, обоюдоопасные. Тихие спокойные тона безмятежной семейной жизни во втором браке. Все это летело от одной руки Колдуна к его второй руке, быстрее и точнее слов наполняя кабинет историями их жизней. Спокойные темно-голубые тона – такие дает уверенность в поддержке, спине за твоей спиной. Но просвечивает через них бурый фон, не исчез никуда.

«Ага! – кивнул сам себе Маг. – Вот и первые предвестники на горизонте, еще еле заметные даже моему глазу, а господам врачам и подавно».

Сине-черный оттенок. Власть денег. Страсть «ЕЩЁ!» – одна из самых сильных, если в жизни пусто. Вот так! И вот уже «моя очередь быть любимым» несется белкой в колесе, рабом всего окружения. Окружение оделось в ядовито-зеленые тона – цвета владельцев, феодалов.

Темные цвета пренебрежения бывшим кумиром все гуще и гуще из фона проступают на первый план, замещают медленно и верно многоцветную палитру монохромом. Багровый цвет мщения начинает преобладать, бывший кумир уже не тот добытчик, уже мы сами с усами, уже мы можем его пнуть, стоит нам лишь захотеть…

«Акела промахнулся, – хмыкнул Колдун, изумленно покачал головой. – Великий Творец, как же у них все схоже в жизнях. Как будто в зеркало глядят! – спохватился. – Чему ж тут удивляться – посему сочли необходимым их соединить».

Все сильнее грязно-серые оттенки в жизни госпожи доктор – хорошо запрятанная злость стягивает, давит, не дает дышать. И на всем протяжении – энергия уходит из них потоком, хлещет без меры, питает их окружение, им не дают восстановиться – истощение потенциала хорошо заметно.

Колдун пожимает плечами – ничего нового, известный факт. Иного и ожидать не приходится.

Все неприятнее цвета, угрюмей оттенки – цвета измены, алкоголя не несут света. И зреет, зреет месть, ее багровый цвет еще прячется под тонами жизни, отчего похож оттенком на кожу мавра.

Стремительными, как орбиты электронов, витками несутся разноцветные ленты вокруг неподвижных рук Мага, словно Парка с ее необыкновенной пряжей.

Так, так! Вот и золотистые цвета вдруг вспыхнувшей, словно гром с небес, любви… Маг хмыкнул своим мыслям – так оно, конечно и было. Здесь бушует всеми цветами темной радуги скандал признания… Ага! Вот он, момент нанесения удара! Мгла смертного проклятия. Умелого, мастерски и в правильное время наложенного и хорошо зафиксированного проклятия.

Он несколько расслабился, откинулся на спинку кресла, окутал себя плотным облаком дыма после хорошей затяжки и стал похож на самодовольного чеширского кота, если, конечно, в природе встречаются чеширские коты с мощными библейскими носами.

Поверхность стола перестала играть всеми красками мира и вернулась к воплощенной в материи идее черного.

– Так, так, – задумчиво пробурчал себе под нос Колдун, побарабанил пальцами по столу, поднял на них глаза:

– Скажите-ка, уважаемые господа врачи, не случалось ли вам в последнее время испытывать какие-либо, – он неопределенно пошевелил пальцами, – странные ощущения?

– Только их и испытываем, – скривился Миха, – после того, как проткнули мне глаза, извините, – поправился он, – я хотел сказать, не мне, конечно, а мне на моих фотографиях. То есть… вышло, может, и неуклюже, но вы меня поняли?

Колдун усмехнулся:

– Забудьте эти детские выходки!

– Детские? – вспыхнул Миха. – Да если бы вы там были в этот момент…

– Что вы, господин доктор! – примирительно выставил Колдун перед собой руки и улыбнулся. – Я нисколько не умаляю злобы и черноты этого действа, – он брезгливо передернул плечами:

– Я лишь хочу сказать, что действительность намного страшнее этой пародии на ритуалы вуду. Но об этом позже, прошу вас. Я имел в виду нечто иное. А именно, изменения в обстановке, в восприятии внешней, так сказать, среды.

Они переглянулись. Элька бросила на Миху взгляд, полный сомнения: «А стоит ли об этом говорить?».

Мишка кивнул в ответ: «Думаю, да. А что нам терять?» И повернулся обратно к Колдуну:

– Ну… кое-какие вещи нам действительно показались странноватыми, – и замялся.

– Например? – Колдун благожелательно кивнул, приглашая к откровенности.

Мы как-то относительно недавно возвращались с Юга…

Стояла летняя, подчеркнутая обилием звезд, средиземноморская ночь. Они возвращались с Юга страны в ее Центр. Звучит это намного грандиознее, чем – их вейсс! – есть на самом деле. Сотня километров в один конец – вот и вся дорога. Ехали, болтали о чем-то, благо поводов для разговора хватало. Но больше, конечно, присматривались друг к другу.

Присматривались… слово звучит настороженно, с толикой недоверия. Именно так оно и было. Даже привычек друг друга не знали. Их просто взяли, пнули под зад и выбросили на необитаемый остров.

Одному за пятьдесят, а другой под пятьдесят! И смех, и грех! Вот в таком духе и протекала поездка.

Вдруг они оба крикнули одновременно друг другу: «Смотри!»

Черное небо прочертил голубой длинный след, с искрой падающей звезды на своем шпиле. Поделил небо на две идеальные половины. Длинный, длинный замирающий след, сверкнувший голубым алмазом. И звезда умерла за горизонтом.

Скорость резко упала, и машина старчески плелась по пустынной дороге – Мишка убрал ногу с газа, загипнотизированный зрелищем.

– Господи, как красиво! – прошептала восхищенная Эля. – В жизни не видела ничего подобного! А ты? – повернула распахнутые, отливающие блеском ночи глаза к Михе.

– Вау! – сказал Миха, понимая с отчаянием, что его Ай Кью стремительно теряет высоту в глазах Эли, но других слов почему-то у него не нашлось, и от этого осознания он отчаянно воскликнул вновь: – Вау!

Но сразу забыл об этом. Потому что прислушался к дороге. Удивленно поднял брови. Прислушался снова. Оторвал взгляд от ленты шоссе, посмотрел на Эльку:

– Слышишь?

Элька вопросительно посмотрела на него, Миха кивком указал на дорогу. Она склонила голову набок, помолчала, прикусив губу, и через несколько секунд вскрикнула по детски восторженно:

– Ой, шины шуршат, как… как опавшие листья!

– Угу! Тоже заметила? Значит, мне не показалось! Шуршание шин, собственно говоря, прекратилось, они теперь пели удивительно приятно и успокаивающе.

Элька толкнула Миху локтем в бок:

– Ты тоже это чувствуешь?

– Наверное, да! – обалдело крутил головой по сторонам Мишка.

Дорога колыхалась еле заметно, но совершенно очевидно подвешенная в воздухе. В круглом тоннеле с прозрачными стенами, сотканными из пространства. И пение шин, и само пространство, которое вдруг стало одушевленно дружелюбным, и спокойное колыхание подвешенной в пустоте дороги рождало новое, никогда прежде не испытанное чувство.

Элька откинулась расслабленно на спинку сидения, голова откинулась на подголовник, склонилась набок, к Михе:

– Теперь ты понимаешь подлинный смысл избитого выражения «снизошла благодать», или «ниспослана благодать»?

Миха расслабиться не мог – кто-то же должен вести машину! Но блаженство неизъяснимое ощущал в полной мере.

– М-м… – промычал он, с наслаждением вдыхая приятный свежий воздух. – Никакой травы не надо.

– Скажешь тоже! – лениво поморщилась Элька, и добавила с пренебрежением: – Трава! Это намного сильнее травы! Воистину благодать… а что ты такой сосредоточенный?

– Думаю, – коротко бросил он. – Должен же кто-то в семье думать.

– Да-а?! – оживилась Элька. – И много успел надумать? Мишка был переполнен ассоциациями, мыслями, возникшим с пронзительной ясностью пониманием истинного смысла некоторых истертых, заношенных в быту поговорок. И все это вырвалось одновременно, стоило только ему открыть рот, и прозвучало как: