Я. Зуев - Большой план апокалипсиса: Земля на пороге Конца Света

Гибель Амана не помогла персидскому царю, он не надолго пережил своего визиря, зарезанный прямо на ложе заговорщиками под предводительством собственного сына. К тому времени, как это случилось, от Амана остались одни уши, а ростовщичество мутной волной захлестнуло цивилизованный мир. Пришло и в Афины, где свирепствовали законы Дракона65, по которым должники мигом гремели в рабство, и где, по словам Плутарха, «весь простой народ был в долгу у богатых», и даже в Спарту, где разрушило весь жизненный уклад. А как же иначе, ведь вся сила Спарты состояла в «общине равных», сисситии, члены которой вместе жили, обедали и сражались с врагами плечом к плечу. И недурно сражались, стоит добавить, памятуя о подвиге трехсот спартанцев царя Леонида. Имущественное расслоение быстро похоронило спартанские традиции и здорово сократило количество свободных граждан, в пять раз за полтора века, начиная с эпохи Греко-персидских войн. Сражаться плечом к плечу стало фактически некому, и Спарта угасла. В Афинах, упомянутых абзацем выше, дело дошло до отмены находившимся у власти Солоном66 всех долгов, как частных, так и государственных. Но не сработало и это. Граждане остались недовольны реформой. Примечательно: накануне нововведений друзья Солона, посвященные в планы реформы, одолжили крупные суммы денег и, таким образом, проснулись на следующий день богачами…

Безуспешные попытки обуздать человеческую натуру случались и в дальнейшем…

Что хочу сказать в завершение темы? Вероятно, историки ростовщичества правы, оно действительно родилось в Месопотамии, у халдеев, со временем приобретя такой размах, что не раз становилось мишенью для критики ветхозаветных пророков. Значит, они прекрасно понимали, с каким могущественным алгоритмом моделирования поведения «человеков» имеют дело. А вот Древний Египет ни ростовщичества, ни судного процента не знал, по крайней мере в эпоху строительства пирамид, вот так упущение, не правда ли? Тогда резонно возникает вопрос: откуда же, спрашивается, взялись рекомендации «иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай»67, появившиеся, по мнению большинства теологов, накануне перехода через Иордан и завоевания Ханаана, если Египет, откуда Моисей увел свой народ, не знал ничего подобного, а? И потом, с чего было Моисею говорить такое, если он собственноручно сломал золотого тельца, а подопечных подверг жестокому наказанию?

Теперь, я полагаю, уважаемые друзья, вы понимаете, отчего я первоначально планировал начать наше повествование в долине Нила, где в тростниках у берега этой великой реки легендарная царица Хатшепсут (или, по альтернативной версии, добросердечная принцесса Термутис, дочь последнего великого фараона Рамсеса II) обнаружила корзинку с младенцем Моисеем. Как понимаете, я надеюсь, и то, от чего я не решился отступать столь далеко, ограничившись менее удаленным экскурсом в эпоху Крестовых походов и рыцарей-тамплиеров. Приглашаю и вас последовать за мной, тем более места-то знакомые, мы возвратимся туда, откуда только пришли, к подножию знаменитой Мории, Храмовой горы, где, по преданию, легендарный царь Соломон, сын царя Давида68, построил Первый Иерусалимский храм (X век до н. э.).

У Иерусалимского храма оказалась драматическая судьба. Впоследствии ему довелось пережить многочисленные потрясения, разрушения и грабежи. Всех завоевателей, пытавшихся его захватить и ограбить, и не перечислишь за здорово живешь. Это и египтяне, и ассирийцы (ухитрившиеся установить в храме Соломона исполинскую статую своей Астарты69), да и сами израильские цари, которых жизнь порой вынуждала запускать руки в храмовую сокровищницу, чтобы откупиться от какого-нибудь очередного не в меру воинственного Тиглатпаласара70. Выстоявший на протяжении пятисот лет, храм был дочиста разграблен и до основания разрушен воинами вавилонского царя Навуходоносора (586 г. до н. э.). Но уже спустя полвека (538 г. до н. э.) могильщик Вавилонской державы победоносный персидский царь Кир Великий издал декрет, предписывающий его восстановить. Работы в силу ряда причин затянулись и были завершены лишь в 516 г. до н. э., при Дарии, которого традиционно называют самым успешным монархом из династии Ахеменидов.

Второму храму, появившемуся не без участия Дария, в свою очередь, выпала нелегкая судьба, и грабили, и рушили его ничуть не меньше, чем предшественника. Сначала храм разгромил селевкидский правитель-антисемит Антиох IV Эпифан (175–163 гг. до н. э.), который не только конфисковал драгоценные храмовые сосуды, но и установил внутри посвященный Зевсу алтарь71. Позже Храм разрушили легионеры Гнея Помпея в ходе штурма (63 г. до н. э.), завершившего длительную осаду Иерусалима. В Храме проходила линия обороны, страшная резня случилась прямо внутри и на ступенях.

Реконструированный Иродом Великим72, Храм был снова разрушен карательным корпусом императора Тита, явившимся, чтобы подавить антиримское восстание иудеев 66–73 гг., получившее название Первой Иудейской войны. В ходе ожесточенных уличных боев, начавшихся после того, как легионеры Тита ворвались в город, осажденный Храм запылал. По свидетельству Иосифа Флавия, многие защитники святыни предпочли плену смерть в огне. После того как сопротивление было сломлено, римляне поступили точно так, как задолго до них вавилоняне Навуходоносора: сровняли с землей все, что уцелело при пожаре, вывезли население, место, где стоял Храм, распахали. Именно это событие историки традиционно считают положившим начало рассеянию евреев по всему миру. Согласно Талмуду, с гибелью Храма закрылись все Небесные Врата, кроме Ворот Слез, потому-то и единственная оставшаяся стена, западная, получила название Стена Плача. Город опустел и длительное время лежал в руинах.

Спустя еще семьдесят лет императору Адриану пришла в голову небесспорная идея воздвигнуть на развалинах Иерусалимского храма святилище громовержца Юпитера, снабженное личной конной статуей императора. Затея спровоцировала Вторую Иудейскую войну (132–136), в ходе которой повстанцы, на несколько лет овладев городом, соорудили временный Храм Соломона, пока римляне все же не взяли верх, устроив новые, еще более жестокие гонения на иудеев.

Ситуация в корне переменилась лишь через двести пятьдесят лет, при римском императоре Юлиане Отступнике74. Признание, сделанное им Галилеянину, то есть Христу, я вынес наверх, чтобы назвать подглаву. Фраза оказалась последней из тех, что слетели с губ этого просвещенного монарха, сочетавшего в себе достоинства храброго солдата, искусного полководца и утонченного философа. В сражении с персидскими катафрактариями75 кто-то из телохранителей нанес ему предательский удар в спину, поставив точку в правлении, не продлившемся и двух лет. Юлиан Отступник упал под копыта своего боевого коня…

Вероятно, нам следует остановиться на этом. Примечательная деталь: драматическая судьба последнего поклонника солнечного бога Митры на имперском троне вдохновила двух известных авторов XIX столетия, Генрика Ибсена и Дмитрия Мережковского, на создание произведений с перекликающимися названиями. Я имею в виду историческую драму «Кесарь и Галилеянин» и философский роман «Христос и Антихрист»76.

Итак, император-язычник родился в роскошном константинопольском дворце консула Флавия Юлия Констанция и его второй жены Василины. Отец будущего Отступника, Юлий Констанций, был не кем-нибудь, а младшим братом императора Константина Великого77, одного из самых могущественных римских властелинов за всю историю, так что общественное положение семьи было соответствующим. Однако оно не принесло Юлиану счастья. Его маму унесла послеродовая горячка, круглым сиротой Юлиана сделал двоюродный брат. Ему не исполнилось и шести лет, когда скоропостижно, в разгар лихорадочных приготовлений к походу против воинственных персов, скончался его могущественный дядя Константин Великий. В столице полыхнул военный мятеж (337), по всей видимости, организованный сыном опочившего императора Констанцием78, принявшим самые решительные меры к тому, чтобы единым махом устранить конкурентов на престол. Резня удалась на славу, в ее ходе были убиты оба брата Константина Великого (приходившиеся соискателю родными дядьями, один из них был отцом Юлиана) и семь его племянников. Надо сказать, смертоубийство было в семье основателя Константинополя и будущего «святого и равноапостольного царя» обыденностью, в свое время Константин Великий велел зарезать собственного первенца Флавия Валерия Криспа79. Надо думать, император приревновал сына к военной славе, а когда же молодая супруга, красавица Флавия Фауста (290–326) наплела ему, будто пасынок добивается ее, терпение Константина Великого лопнуло. Малолетний сын убитого Криспа, по ходу приходившийся императору Константину старшим внуком, при этом куда-то загадочно исчез. Впрочем, жену император, раскаявшись в содеянном, тоже в скором времени казнил. Правда, потом возвел ей мавзолей…