Алекс Гонсалес - Бессмертие. Тайное знание Древней Руси

Я увидел заброшенную горную шахту... ползущего по ней паренька с фонариком в руке и бойким пытливым взглядом темных глаз. Вот он оказывается в каком-то большом просторном зале... что-то неясное... сбой картинки, как будто старая кинопленка порвалась и была неумело склеена с потерей нескольких кадров. Вот он с застывшим на лице выражением ужаса и восторга, обдирая локти и колени, карабкается к выходу, неловко задевает рассыпающиеся от ветхости деревянные подпорки... Уже виден свет в конце шахты — но каменный свод рушится... Вокруг тьма, и лишь вспышки боли освещают внутреннее пространство угасающего сознания. Потом больница в райцентре. Инвалидность. Пропущенный год занятий в школе, сторонящиеся его бывшие и новые одноклассники. Одиночество. Бешеное желание жить, и еще... желание вновь увидеть это. Поступление в столичный университет, защита диссертации, возвращение на Алтай. Женитьба, рождение ребенка, смерть жены, вторая женитьба. Полевая работа в далеких горных селениях, раскопки, публикации, передачи на местном телевидении, известность. Занятия бизнесом, скупка горнорудных предприятий. Деньги, много денег... Тоска, безнадежность... Неожиданный след, надежда и... опять обрыв пленки!

— Федор Иванович, в его памяти есть глубинный затертый слой, я не смог понять и увидеть главного!

— Это ничего. Главное ты еще и сам увидишь, своими глазами. Зачем тебе чужая память? Я же тебе предложил посмотреть, какой он, а не что он таскает в карманах.

К собственному удивлению, я почувствовал даже некоторое смущение, но легко рассеял его, не дав завладеть собой. Следующий полувопрос-полуутверждение возник самоестественно:

— Он ведь не случайный попутчик, не так ли?

— Так. И не только он. Встречай невесту, Лександр!

Слова возмущения уже готовы были вырваться — как-никак я женатый человек и в браке обрел свою целостность, — но сказать я ничего не успел. Мир вздрогнул и со звуком треснувшего колокола раскололся надвое. Тот мир, что был вместилищем всего сущего мгновение назад, теперь стремительно бледнел, таял рядом с новым, все более и более реальным миром.

— Евгения. Можно просто Женя, — представилась вошедшая в отсек молодая женщина.

Нет, не женщина! Еще совсем юная девушка.

За ее спиной возвышалась огромная нелепая фигура Бергалова.

— Дочка моя, знакомьтесь. Студентка столичного Университета.

В голосе отца слышалась нескрываемая любовь и гордость за свое чадо.

Ее нельзя было назвать красивой, хоть внешностью она пошла явно не в отца. Небольшого роста, вся какая-то тусклая, ни фигурой, ни скуластым лицом с узкими серыми глазами не способна она была привлечь заинтересованное мужское внимание. Не отличалась она и внутренним совершенством. Во взгляде читались избалованность, врожденная похотливость и жадность. И все же, все же... Подо всеми этими оболочками просматривалось нечто необычное, нечто удивительное. Она, несомненно, была потомственной шаманкой, причем редкой, неизвестной мне раньше силы!

За окном мелькали вокзальные персонажи, на соседней полке сидел и тихо посмеивался Федор Иванович, где-то под потолком улыбался во всю ширь Бергалов, показывая все тридцать два золотых зуба и становясь от этой улыбки еще безобразнее. А я сидел в неловкой позе, боясь пошевелиться и не в силах заговорить, глядя прямо в холодные серые глаза укротительницы Змеев.

Паузу, которая, похоже, неловкой была только для меня, нарушил Федор Иванович:

— А меня можно просто Федя. А это Александр, ученый из Петербурга. Рекомендую: потомственный ученый и потомственный петербуржец, настоящий интеллигент в двенадцатом поколении! Можно просто Алекс.

Боже, что он несет! И куда, собственно, исчез Федор Иванович? Откуда взялся этот гаер Федя, хоть и похожий на того ведуна, но явно моложе лет на десять, выше ростом, развязнее и глупее? А кто я?!. Мне нужно что-то сказать, от меня ждут чего-то...

— Приятно познакомиться... Алекс, — сдавленным голосом произнес я и потерял сознание.

Хотя сознание я, конечно же, в полном смысле слова не потерял — с некоторых пор я на это был просто не способен. После моего третьего рождения на берегу священного индейского озера я не терял осознанности ни во сне, ни при каких-либо других обстоятельствах. И тем не менее за последние несколько часов я уже второй раз вынужден был наблюдать, как над моим телом хлопочут другие люди, пытаясь привести его в чувство. Да, это был серьезный удар даже для меня! Пока я, приподнявшись, здоровался с Женей, поезд резко тронулся — все-таки слухи о многочасовом ожидании оказались сильно преувеличены, — и чемодан Бергалова, легко соскользнув с третьей полки, ударил меня по голове. Обычный человек от такого удара должен был скончаться на месте — чемодан, судя по весу, был наполнен камнями, а его закругленные углы коварно обиты железом. Одним из таких углов я и получил точно по макушке.

Около минуты ушло у меня на то, чтобы собрать разъезжающуюся энергоинформационную структуру тела в нормально функционирующее целое. С трудом приоткрыв глаза, я застонал, вызвав этими незамысловатыми проявлениями жизни бурную радость у моих попутчиков. В особенности у владельца чемодана, вероятно, уже размышлявшего над возможными последствиями такого уголовного деяния, как убийство по неосторожности.

Кости черепа, слегка разошедшиеся от удара, потрескивали, пытаясь встать на место; в районе точки бай-хуэй стремительно росла гематома. К этой шишке, делавшей меня похожим на самого Будду[19], нежная девичья рука прикладывала намоченное целебной железнодорожной водой полотенце, а слегка раскосые серые глаза смотрели на меня с тревогой и заботой. Мои губы сами собой сложились в улыбку блаженства. Я прекрасно понимал, что случилось. Буквально друг за другом произошло два весьма значимых события: сперва — серьезное ветвление мира (что интересно, серые, по всем признакам, были тут совершенно ни при чем), и почти одновременно — моя встреча с Вечной Невестой. Невероятным было то, что эти два события, явно связанные между собой, все же оказались разнесены во времени. Это говорило о серьезных сбоях в функционировании вселенских законов. Ведь несколько секунд в центре Мира, помноженные на масштабы космоса, давали гигантские расхождения в ткани реальности на его периферии. Сопровождавший эти события удар на физическом уровне хоть и поразил меня ненадолго, но не удивил — к подобному поведению материального мира в моменты флуктуации грядущего в настоящем я давно привык.

Понежившись еще немного, я поймал легкую женину руку и, поцеловав ее с чувством, занял на полке сидячее положение. Несколько оторопев от моей неожиданной вольности и быстрого восстановления, Женя удивленно смотрела мне то в глаза, то чуть выше — на шишку, продолжая, однако, сидеть рядом со мной. Остальные вздохнули с явным облегчением, увидев, что я пошел на поправку.

— Крепкая голова, любящая жена — что еще нужно, чтобы встретить старость! — произнес Федя (называть его Федором Ивановичем у меня уже как-то не получалось).

Все засмеялись. По веселым искоркам в глазах Феди я понял, что это известная всем, но непонятная для меня шутка, и присоединился к остальным.

— Вы уж простите мне мою неловкость — хотел как лучше, чтоб чемодан тут не мешался, да поспешил. Извините еще раз, но теперь я должен посмотреть, целы ли образцы. — С этими словами Бергалов поднял все еще валявшийся на полу чемодан, бережно положил его на стол и открыл. — Слава предкам, все цело. Вот, посмотрите на это чудо!

Не желая обидеть попутчика невниманием, я приподнялся, больно задев при этом ушнишей верхнюю полку, и, морщась, посмотрел через его плечо.

И застыл от изумления.

Фантасмагоричность происходящего, как в хорошем мистическом триллере или в дурном сне, продолжала нарастать. Похоже, невидимый режиссер моей жизни решил доконать меня окончательно.

В чемодане, среди сменного белья, бутербродов, каменных пластин (чемодан и вправду содержал камни!) с нанесенными на них неизвестным способом непонятными символами, в отдельной картонной коробке, обложенный ватой, лежал и смотрел на меня Большой Змей. Не сам, разумеется, а его каменное изображение. Но до чего же он был похож на те рисунки, которые остались мне от бабушки! До чего же он был похож на то существо, простиравшееся от земли до небес, с которым я слился, которым я стал во время священного танца на берегу индейского озера!

— Откуда у вас этот индейский... тотем? — спросил я, слегка запинаясь и не сразу подбирая нужные слова.

— Индейский тотем? Ну что вы! Сразу видно, что вы не знакомы с вопросом. Перед вами изображение мифического зверя, которому поклонялось алтайское племя телеуров, сейчас уже не существующее. Эта культура открыта совсем недавно — скажу без ложной скромности, при моем непосредственном участии. Самое интересное в ней то, что она является прямой наследницей древнейшей шумерской цивилизации, а возможно, — я в данный момент ищу доказательства этой версии — и предшествовала шумерам. Я почти уверен — телеуры были их предками!