Иннокентий Херсонский - Великий пост

Как обыкновенно мы смотрим на добродетели? Почти всегда в увеличительное стекло; напротив, пороки наши представляются нам в стекле уменьшительном. Отбрось пристрастие, — и многое тотчас переменится: там, где ты видел один блеск ослепляющий, увидишь пятна и тьму. Пророк удивлялся некогда красоте храма Иерусалимского, представленного ему в видении, и вдруг услышал голос: "раскопай стену" (Иез. 8; 8-10).

Прокопав, он увидел в храме мерзости, коих можно ожидать только в домах разврата. Прокопай и ты, недугующий духом тщеславия, прокопай стену твоего самолюбия, вникни в тайные побуждения и цель твоих блистательных подвигов, — и, может быть, ты ужаснешься того храма твоей святости, пред коим теперь благоговеешь.

Малые добродетели кажутся нам великими нередко и от того, что мы сравниваем их с пороками других, как поступил и фарисей, говоря, что он не хищник, не прелюбодей, как другие. Правильное ли это сравнение? Добродетель должна быть сравниваема не с пороком, а с добродетелями. Сравни же теперь свой пост с постом Иоанна Крестителя, свою веру — с верой Авраама, и так далее. Быть не может, чтобы при этом сравнении ты не нашел в себе многих недостатков. Сам фарисей, вероятно, не стал бы превозносить себя, если бы вместо мытаря взял для сравнения с собой кого-либо из святых, коими так богата история народа Божия.

Немалым, наконец, пособием против духа гордости духовной может служить и представление великости предназначения, нас ожидающего. Твои добродетели служат предметом похвал для подобных тебе человеков, но для человека ли ты должен быть добродетелен? В этом мире и малое может казаться великим. Но будет ли таковым в том новом мире, куда пойдешь ты и должны идти все? Мы должны некогда жить с Ангелами, вступить в сообщение с Самим Богом. Довольно ли чист и для сего? Устоит ли твоя добродетель пред очами Божиими?

Исайя провел всю жизнь в подвигах духовных и удостоился избрания в пророки; но когда увидел себя пред престолом Божиим, то возопил с ужасом: "окаянный аз… человек сый и нечисты устне имый… и… Господа Саваофа видех очима..". (Ис. 6; 5), и не прежде успокоился, как Ангел очистил его прикосновением угля с жертвенника. Ставь, когда придет к тебе дух гордости, ставь себя скорее и ты не пред сонмом мытарей или фарисеев, а пред престолом Бога Всесовершенного, — и ты возопиешь гласом Исайи о своей бедности и нечистоте, и всеочищающий угль Тела и Крови Богочеловека соделается для тебя необходимостью.

Но довольно против фарисейской праведности. Должно сказать что-либо в наставление и тех, кои чувствуют свою греховность и желают принести покаяние, но не знают, как лучше совершить это великое дело. Вам, братие, кто бы вы ни были, нельзя дать лучшего совета, как взирать на кающегося мытаря и поступать, как поступал он. Его глубокое смирение, его надежда на милость Божию, его исповедание своего недостоинства должны быть всегда у вас пред очами. Если бы и за сим потребовалось какое-либо новое вразумление, то в следующую Неделю Святая Церковь представит еще пример покаяния в блудном сыне, который был совершенно мертв грехами, но потом ожил для Бога и жизни вечной. Идите его путем, и придете в дом отеческий! Аминь.

Вчера мы творили молитвенную память о всех, от века преставльшихся, отцах и братиях наших; а ныне сами переносимся мыслью в будущее и поставляем себя вместе с ними пред престолом грозного Судии, имеющего решить вечную участь каждого из нас. Судя по сему, если в какой день, то в настоящий прилично нам размышление о своей жизни, исследование своей совести, слезы и плач о грехах наших. Ибо можно ли помыслить о Страшном Суде Божием и не обратиться в то же время к своей совести? Можно ли обратиться к своей совести и не заметить тотчас, что мы покрыты множеством грехов, что мы все не в таком состоянии, чтобы со светлым лицом явиться пред Того, Кто испытует сердца и утробы? Посему-то одна мысль о Страшном Суде Божием приводила в трепет самых праведников; и, без сомнения, если какой день, то настоящий проводили они от утра до вечера в слезах и воздыхании.

У нас — напротив! Нет, кажется, ни одного дня в году, который проводился бы с таким невоздержанием и плотоугодием, как нынешний. Можно подумать, что мы составили заговор против святого учреждения Церкви, и хотим показать, что ни во что вменяем тот Страшный Суд, изображением коего думает она запять стопы наши на широком пути мира и плоти!

Причиной сей несчастной противоположности и небрежения о дне, столь важном и священном, не другое что, как то обстоятельство, что нынешним днем оканчивается употребление обыкновенной нашей пищи. Можно ли было ожидать, чтобы причина столь не важная отняла всю силу у святого учреждения Церкви, привела в забвение Страшный Суд Божий и произвела именно противное тому, что предполагала Святая Церковь?

Но, дело точно так, ибо другой причины нет. Церковь со своей стороны употребила все, могущее возбудить в нас чувство покаяния; самые трогательные и угрожающие песни ее собраны именно в службе на нынешний день; одно ныне чтенное Евангелие и Апостол могли бы вразумить самого закоренелого плотоугодника. Но нас, увы, ничто не трогает и не возбуждает от пагубного служения плоти и миру. Над нами во всей силе сбывается грозное слово Спасителя, изреченное о народе Иудейском: "рыдахом вам, и не плакасте"! (Лк. 7; 32).

Где искать причины нашего, столь пагубного нечувствия? Не в том ли, между прочим, что многие из нас вовсе не знают, что в нынешний день совершается воспоминание Страшного Суда Божия? К сожалению, многие действительно не знают сего; но что значит самое это незнание? Увы, и оно не оправдывает, а еще более обвиняет нас. Ибо кто виною этого незнания? Мы сами. Сколько песней церковных в настоящий день, из коих каждая изображает Суд Страшный? Одно Евангелие нынешнее недостаточно ли вразумить в сем всякого, кто только не лишен слуха? И что прикрывать ложью наше неведение? Что ныне день Страшного Суда, это мы не знаем; а знают же все, от велика до мала, что ныне последний день мясоястия. Как же мы все так твердо узнали одну половину учреждения церковного и вовсе не знаем другой? Знаем твердо то, что служит в угождение плоти, и не ведаем того, что на пользу духа и совести! Не явный ли это признак, что мы дорожим одной своею плотью и угождением чреву, а что необходимо ко спасению души, о том нерадим безумно? Сия-то именно наклонность к чувственному губит нас и ныне, как и всегда; она-то делает для нас бесплодными все благие учреждения Церкви.

Ибо нынешний ли один день так несчастно превращается нами? Увы, это превращение есть только начало другого, большего. Я разумею наступающую Неделю сыропустную. Какая участь может быть более жалкой, чем участь сей недели? Она предназначена, по намерению Церкви, служить приготовлением к Великому посту и, так сказать, введением в него. Церковь показала при сем случае всю материнскую заботливость о нас. Чтобы приучить нас постепенно к подвигу постному, она лишила нас на сию неделю половины снедей, дабы внезапным и сильным переворотом не потрясти слишком самых чувственных привычек наших. Что же вышло у нас из сего снисхождения Церкви? Вышел новый повод и случай к плотоугодию и невоздержанию. В целом году нет ни одной недели, которая была бы исполнена стольких шума и молвы, столького объядения и пьянства, столького празднословия и кощунства, стольких пороков и беззаконий, как наступающая. Если о какой седмице, то, вероятно, о сей плачут ежегодно Ангелы Божий, радуются ангелы тьмы; если когда ад и геенна приобретают для себя наиболее жертв, то в это несчастное время. Увы, если бы учредители сей недели могли предвидеть то, что мы делаем из нее!

Но они невинны: они желали нашего спасения и сделали для сего все, что могли. Прочтите или выслушайте со вниманием богослужение каждого дня в наступающей седмице. Как внятно там объяснена цель учреждения Недели сыропустной! Сколько на каждый день святых мыслей и чувств! Церковь, можно сказать, взяв за руку ведет нас с распутий мира и приближает к поприщу святого поста; но все сие остается втуне. Ибо мы в продолжение сей Недели стараемся быть и бываем везде, только не в церкви. После сего благое учреждение церковное как бы вовсе не существует для нас.

Но если бы только не существовало! И это было бы бесчестием для имени христианского и злом для нас, но все еще не так великим. Нет, когда мы, отягченные невоздержанием в ястве и питии, дремлем, то враг спасения нашего не спит и не дремлет. Чего не успел он сделать из этой священной седмицы? Точно, как перед концом мира, зная, яко время мало имать (Откр. 12; 12), он окажет, по свидетельству Тайновидца, всю лютость и все лукавство: так поступает он и в продолжение наступающей седмицы. Угрожаемый постом и покаянием, он употребляет все силы, расставляет все сети, разбрасывает все приманки, чтобы уловить как можно более жертв. И многие ли избегают этих сетей? Самые, в другое время, степенные лица почитают как бы за какой долг дать в это время волю своим чувственным пожеланиям; самые старцы не почитают за стыд являться подобными несмысленным детям. А юные? Увы, если когда гибнет цвет этого прекрасного возраста, то в это несчастное время!