Эра Рок - Тринадцать полнолуний

— Ты права, моя дорогая Ядвига, наша любовь родилась там, куда простым смертным даже заглядывать страшно.

Словно пелена спала и память рождений хлынула бурным потоком на сознание Альэры. Счастливое лицо обретшей память стало похоже на восковую маску.

— Ну же, чего ты испугалась, любимая, — Люциан откинулся на подушку, — если бы ты знала, сколько я искал тебя, но если говорить о силе бога, то тебя он создал только для того, чтобы ты была моей.

— Но я не смогу стать такое Ядвигой, — Альэра попыталась улыбнуться, чтобы не расстраивать своего возлюбленного.

— А тебе и не надо ничего делать, ты — есть ты, а вместе мы единое целое. Как ты думаешь, почему к тебе попало это янтарное ожерелье с таким странным, но весьма сильным камнем?

— Я уже давно знаю, что эта вещь очень важна для тебя, но не знаю чем, расскажи.

Люциан повернулся на бок и, глядя с обожанием на девушку, дотронулся пальцем до её губ.

— Как ты прекрасна, сколько же я искал тебя. У нас тоже есть свои подсказки и эта вещица стала одной из них. Это длинная история, всколыхнувшая мою память, началась так давно, что и начала не вспомнить.

— Но ведь мы никуда не торопимся, у нас впереди вся жизнь и время для воспоминаний достаточно.

Альэра села на кровати и приготовилась слушать. Но вдруг, за дверью в их комнату, послышался какой-то шорох, а потом, будто кто-то, очень осторожно, не смело постучал, скорее, поскрёбся в створки двери.

— Кто бы там не был, проваливайте и не сметь нас беспокоить в ближайшее время, которое может исчисляться годами, — резким тоном крикнул Люциан, хотя в голосе промелькнули тревожные нотки.

Он резко встал с постели, а Альэра, словно кошка, вцепилась ему в спину и прошептала:

— Не ходи, мне отчего-то страшно.

— Нам некого бояться, милая, мы сами страх, а всё остальное лишь имитация.

Он успел сделать всего пару шагов по направлению к двери, как был сбит с ног сильным вихрем, распахнувшим дверь настежь. Ураган местного масштаба метнулся по комнате, стремительной волной метнулся к кровати. Подхватив Альэру, он поднял её к потолку и, подержав несколько мгновений, бросил вниз. Люциан, едва держась на ногах, нашёл в себе силы и будто дикий зверь в прыжке, на последних секундах успел подхватить девушку на руки, не дав ей упасть на край кровати, об который можно было сломать спину. Накрыв Альэру собой, он закричал, обращаясь, кажется, к этому воздушному потоку:

— Ты опять проиграл!! Убирайся, глупо лютовать, когда нет возможности быть достойным соперником!

Ветер промчался по комнате, круша всё на своём пути и мгновенно стих. Альэра, бледная как мел, дрожала всем телом, передавая эту дрожь и Люциану.

— Не бойся, милая, не бойся, я всегда смогу защитить тебя, — Люциан прижимал девушку к себе, осыпая поцелуями её лицо.

— Ты говорил со сквозняком, словно с живым существом, — запинаясь на каждом слове, пробормотала девушка.

— Он и правда был живой, и вряд ли оставит нас в покое. Но ничего, не долго, — последние слова Люциан произнёс, прищурившись, с явной угрозой. — Молчи, давай не будем говорить сейчас, — попросил он Альэру, обнял покрепче и прижался губами к её виску.

В молчании и раздумьях, они долго лежали, не шевелясь, пока владыка сна не смилостивился над ними, бездна чёрной пустоты взяла опеку над обоими. Каждому из них приснился одинаковый сон, который был больше похож на явь по остроте ощущений. Явь одна на двоих.

Альэры и Люциана, в океане яркого, мягкого и насыщенного света, который не резал глаза, а был похож на водную, тёплую стихию. Они плыли в этом свете, ощущая друг друга и уже ни о чём не заботясь. Вдруг голос, который, казалось, и был этим безмятежным светом, сказал то, что нарушило их спокойное парение:

— Книга вашей земной жизни уже написана, осталось только попрощаться.

— А что будет с нами потом, — голоса двоих слились в один, умоляющий стон.

— Откуда мне знать, я не последняя инстанция, — сказал голоссвет.

Гарнидупс стоял в большой зале, где стол на 49 человек не мог занять даже половину пространства. Огромный камин, удивительной работы, был забит дровами до отказа и слуга уже разжигал его. Каменные атланты с двух сторон, поддерживающие каминную полку, будто подтверждали своим видом значимость огня, начинавшего лизать поленья. Гул от хорошей тяги, разносясь по множеству колодцев в стенах, волновал слух Гарни. «Я чувствую душой его приближение, то, как он взбешён и бессилен от злости. Значит, сегодня и опять так быстро. Почему Они именно так решили? А может не они, но тогда кто? Неужели ничего не зависит от продолжительности жизни? А ты спросил себя — готов ли ты сам или твоя готовность ни кого не интересует? Разве то малое, что я смог понять и испытать достаточно, чтобы двинуться дальше? Я не боюсь, но и спокойным меня назвать нельзя. Почему-то, равнодушие — странно. И при чём тут одно из высказываний Юлиана: „мудрец внимательно слушает, когда глупец говорит без умолку. Всякому дураку рано или поздно повезёт, так распорядилась фортуна. А вот от мудреца она не отходит, ибо он принимает решение, опираясь на опыт и знания, которые ему любезно предоставил глупец“. Если бы я мог именно в данный момент вспомнить всё, что было с моим „Я“ во всех воплощениях, может сейчас, всё бы было по-другому? Но чутьё, эта крохотная частичка меня, говорит, я должен был оказаться и в этом времени и в этой ситуации. Времена не выбирают, в них живут и умирают. Я не жалею, а наоборот, благодарен за то малое, что удалось. Мир, сотворённый господом, живёт по своим законам, малодушие, беспринципность и страх не вызывают сочувствия и понимания. Он помогает не тем, кто плачет, а тем, кто отважно противостоит всем невзгодам. Моя попытка за столь короткий промежуток времени понять глобальность бытия — наивна. Но и за это мне не стыдно, я уважаю свой разум, который жаждит знаний и всячески пытается, по крохам, собирать истину. Полюбил людей, которые были рядом и своими поступками давали мне советы. И я люблю господа и преклоняюсь перед его могуществом».

— Когда ты любишь бога, людей, идущих рядом, себя самого, значит, ты прозрел и закончишь свой путь, сдав на «отлично» экзамен о чистоте своей души. Награда — освобождение от мирской суеты. Но совершенство твоей души не исчезает со смертью тела, оно — это то, зачем ты рождался, жил и умирал. Ты просто забрал свой лучик, оставив после себя целое солнце.

— Амалион, ты хочешь подбодрить меня? В моём сердце нет тревоги, нет страха и я доволен собой. Но раз ты здесь, значит…?

Но ответа уже не было. Дверь залы распахнулась и Люциан ворвался в комнату. Улыбка, скорее, оскал зверя, лютая ненависть в глазах, сжатые кулаки.

— Мне ненавистна эта жизнь, потому что ты тоже в ней живёшь. Мне отвратителен даже этот воздух, потому что ты им дышишь. Ты решил испугать меня сегодня ночью, но разве мне ведом страх? Твоих талантов недостаточно, что бы вынудить меня сдаться. Ты снова проиграл, но видно и для Люцифера я тоже не слишком хорош, раз он столько веков заставляет меня быть с тобой в одном времени.

— Если ужас кровавой бойни не поразил тебя, значит, ты был слишком далеко от неё. Я думал, ты изменился, ведь на твоих глазах столько всего происходило, а ты всё тот же, неугомонный негодяй, способный растоптать всё на своём пути. Но во мне не умерла вера в бога, я верю, а, следовательно, я существую.

Они смерили друг друга взглядами. Уверенный каждый в своём превосходстве, в правоте своих пристрастий, неплохие ораторы и носители идей тех противоборствующих сторон, к которым относились, сейчас им нечего было больше сказать друг другу. Оба понимали, находиться рядом нет ни малейшего желания. Ни континенты, ни моря, никакие расстояния не смогли бы дать им возможности жить так, как бы каждому хотелось. Победа любого из них — ступень, вот только куда она ведёт? Оба знали свой путь.

— Что ж, ни мне, ни тебе, — подытожил сходство их мыслей Люциан и бросился на Гарни.

Два энергетически сильных существа схватились не на жизнь, а на смерть, отстаивая не только правильность своих взглядов на мир, но и вековое желание выиграть схватку, чего бы это ни стоило. Обычной дракой назвать это было нельзя, потому что как таковых ударов ни ногами, ни руками не было. Это были обмены сильных энергетических посылов как с одной, так и с другой стороны, хотя и не менее ощутимых для противников. Но какими бы дарами не обладали эти двое, они были всё-таки людьми из обычной человеческой плоти. Поэтому, в конце концов, не чувствуя друг друга, они просто вступили в рукопашную, физическую схватку.

Когда шум борьбы стал слишком громким и эхом разлетелся по дому, у этой борьбы появились наблюдатели. Графиня и Альэра, стоя в дверях, с ужасом смотрели на дерущихся. Они просто онемели от этой картины. А два непримиримых врага, не замечая вошедших, чувствуя, что оба теряют силы, сдаваться не собирался ни один. Хотя Люциан физически был несколько слабее Гарнидупса, но ненависть прибавляла ему сил. Он изловчился, невероятным усилием в броске схватил Гарни и придавил коленом к столу. Вот-вот, одно движение и грудь Радужного Адепта хрустнет, вдавливая раздробленные рёбра в сердце. Но Гарни был разъярён не меньше Люциана. Собрав остатки сил, он сбросил с себя противника, обхватил его руками за плечи и, поднявшись с ним в воздух метра на полтора, почти пролетел к камину и рухнул на пол. Упираясь каблуками ботинок в пол, он тащил Люциана к пылающему огню, преодолевая отчаянное сопротивление противника.