Роберт Пински - Жизнь Давида

«Господин мой царь! ты клялся рабе твоей Господом Богом твоим: „сын твой Соломон будет царствовать после меня и он сядет на престоле моем". А теперь, вот, Адония [воцарился], и ты, господин мой царь, не знаешь [о том]. И заколол он множество волов, тельцов и овец, и пригласил всех сыновей царских и священника Авиафара, и военачальника Иоава; Соломона же, раба твоего, не пригласил. Но ты, господин мой, — царь, и глаза всех Израильтян [устремлены] на тебя, чтобы ты объявил им, кто сядет на престоле господина моего царя после него; иначе, когда господин мой царь почиет с отцами своими, падет обвинение на меня и на сына моего Соломона» (III Цар. 1, 17–21).

Вирсавия, возможно, схитрила, начав свою речь с обещания Давида, и лишь затем сообщила, что Адония «воцарился» и глаза всех израильтян теперь устремлены на Давида в ожидании его действий, а эта информация, надо полагать, для царя намного важнее. И вот кульминация речи Вирсавии: «Падет обвинение на меня и на сына моего Соломона». Мысль, что Давид не сумеет спасти «обвиненных» от смерти, — по-видимому, коронный аргумент Вирсавии, ибо во власти Давида, который не уберег от гибели мятежника Авессалома, а перед ним насильника Амнона, спасти Вирсавию и безупречного Соломона. (А задолго до этих событий царь не смог спасти, хотя постился, порвал свои одежды и молился, первого ребенка, прижитого от этой женщины.)

В соответствии с разработанным планом, после того, как Вирсавия сказала об обещании Давида, сообщила об угрозе, нависшей над ее жизнью, и о том, что глаза всех израильтян устремлены на царя, в спальню входит пророк Нафан. Он кланяется до земли, соблюдая, как и Вирсавия, церемонные формальности; ирония судьбы в том, что все это происходит у царского ложа, которое Вирсавия делила с Давидом, а Нафан проклинал его за это. Затем пророк обращается к царю:

«И сказал Нафан: господин мой царь! сказал ли ты: "Адония будет царствовать после меня и он сядет на престоле моем"? Потому что он ныне сошел и заколол множество волов, тельцов и овец, и пригласил всех сыновей царских и военачальников и священника Авиафара, и вот, они едят и пьют у него и говорят: да живет царь Адония! А меня, раба твоего, и священника Садока, и Ванею, сына Иодаева, и Соломона, раба твоего, не пригласил. Не сталось ли это по [воле] господина моего царя, и для чего ты не открыл рабу твоему, кто сядет на престоле господина моего царя после него?» (III Цар. 1, 24–27).

Вирсавия и Нафан ставят все на карту, взывая к авторитету Давида. В каком-то смысле они побуждают его снова стать прежним Давидом, то есть не только определять, какими должны быть вещи, и не только руководить событиями в соответствии со своей волей, но сокрушать и изменять логику событий. Церемониальному празднеству Адонии, с жертвоприношениями и приглашенными царскими сыновьями, чиновниками-иудеянами, военачальником Иоавом и священником Авиафаром, даже очевидному, если не обязательному принципу первородства, тому факту, что Адония не просто старше Соломона, но уже почти забрался на трон, — всему этому Нафан и Вирсавия пытаются противопоставить волю Давида.

А может быть, и его слово. Ведь царь не санкционировал устроенное Адонией загородное собрание со всеми его великолепными жертвоприношениями и аналогами наших тостов и речей. Кажется, для Давида это последняя возможность выступить в качестве того, кто внезапно отменяет чужие решения. Весеннее загородное собрание принцев и аристократов для него такой же вызов, как и существование старших братьев, которые не ставят его ни во что, или великан, или установленный кем-то порядок, сковывающий его действия. Это новая и, может быть, последняя возможность поспорить со священниками и военачальниками. И Давид быстро, как в прежние времена, реагирует на услышанное — он все еще помазанный Господом победитель:

«И отвечал царь Давид и сказал: позовите ко мне Вирсавию. И вошла она и стала пред царем. И клялся царь и сказал: жив Господь, избавлявший душу мою от всякой беды! Как я клялся тебе Господом Богом Израилевым, говоря, что Соломон, сын твой, будет царствовать после меня и он сядет на престоле моем вместо меня, так я и сделаю это сегодня» (III Цар. 1, 28–30).

«Вместо меня» и «сегодня» — это превосходит то, о чем просили Вирсавия и Нафан. Соломон станет царем Израиля и Иудеи прямо сейчас! Может быть, это жест неподдельного благоговения, а может быть, и иронии, но Вирсавия в ответ на слова Давида опять кланяется до земли — и при этом, скорее всего, присутствует Ависага Сунамитян- ка — и говорит: «Да живет господин мой царь Давид во веки!» (III Цар. 1, 31)

Как бы то ни было, старый царь дал понять, что у него есть некий план:

«И сказал царь Давид: позовите ко мне священника Садока и пророка Нафана и Ванею, сына Иодаева. И вошли они к царю. И сказал им царь: возьмите с собою слуг господина вашего и посадите Соломона, сына моего, на мула моего, и сведите его к Гиону, и да помажет его там Садок священник и Нафан пророк в царя над Израилем, и затрубите трубою и возгласите: да живет царь Соломон! Потом проводите его назад, и он придет и сядет на престоле моем; он будет царствовать вместо меня; ему завещал я быть вождем Израиля и Иуды» (III Цар. 1, 32–35).

Не успел Давид отдать приказание, как Соломон на Давидовом муле в сопровождении священника Садока, пророка Нафана и Ванеи во главе отрядов хелефеев и фелефеев, лояльных Давиду филистимлян, поднимается к Гиону. Происходит помазание, сопровождаемое трубными звуками и криками людей «Да живет царь Соломон!» — и все это на расстоянии слышимости от загородного праздника Адонии.

Против жертвоприношений Адонии — помазание; против его собрания — шествие с участием царского мула; против его высокопоставленных гостей — хелефеи и фелефеи и кричащий народ. Эта церемония возымела свой эффект:

«И весь народ провожал Соломона, и играл народ на свирелях, и весьма радовался, так что земля расседалась от криков его. И услышал Адония и все приглашенные им, как только перестали есть; а Иоав, услышав звук трубы, сказал: отчего этот шум волнующегося города?» (III Цар. 1, 40–41)

Именно Иоав, а не Адония задает этот вопрос; военачальник чувствует, что происходит что-то не то, — может быть, Иоав был подстрекателем Адонии в той же мере, что и советником. Но именно Адонии сообщает новость сын священника Ионафан. Донесение повторяет то, о чем уже было сказано, но напоминает поэтическую строфу — это своеобразная ода новой победе старого Давида:

«И отвечал Ионафан и сказал Адонии: да, господин наш царь Давид поставил Соломона царем; и послал царь с ним Садока священника и Нафана пророка, и Ванею, сына Иодая, и Хелефеев и Фелефеев, и они посадили его на мула царского; и помазали его Садок священник и Нафан пророк в царя в Гионе, и оттуда отправились с радостью, и пришел в движение город. Вот отчего шум, который вы слышите. И Соломон уже сел на царском престоле» (III Цар. 1, 43–46).

И как будто этого недостаточно: «И слуги царя приходили поздравить господина нашего царя Давида, говоря: Бог твой да прославит имя Соломона более твоего имени и да возвеличит престол его более твоего престола. И поклонился царь на ложе своем, и сказал царь так: "благословен Господь Бог Израилев, Который сегодня дал сидящего на престоле моем, и очи мои видят это!"» (III Цар. 1, 47–48)

Триумф Давида, отмеченный пожеланиями, чтобы наследник династии превзошел его собственное величие, — в своем роде это самое большое и самое тонкое поздравление, которое может получить патриарх, — совершился. Гости Адонии в страхе встают и уходят «каждый своею дорогой». А сам принц Адония понимает, что оказался в опасности, и ищет убежища у жертвенника. Теперь мы можем услышать голос Соломона, столкнувшегося с первой проблемой на царском посту:

«Адония же, боясь Соломона, встал и пошел и ухватился за роги жертвенника. И донесли Соломону, говоря: вот, Адония боится царя Соломона, и вот, он держится за роги жертвенника, говоря: пусть поклянется мне теперь царь Соломон, что он не умертвит раба своего мечом» (III Цар. 1, 50–51).

Адония признал свою капитуляцию словами «раба своего» и тем, что держался за роги — четыре выступа по углам жертвенника. В этот момент осуществление намерения Давида создать династию зависело от того, как Соломон справится с ситуацией. Ответ Соломона брату Адонии краток, властен и обладает устрашающим эффектом, что характерно для их отца:

«И сказал Соломон: если он будет человеком честным, то ни один волос его не упадет на землю; если же найдется в нем лукавство, то умрет. И послал царь Соломон, и привели его от жертвенника. И он пришел и поклонился царю Соломону; и сказал ему Соломон: иди в дом свой» (III Цар. 1, 52–53).

Помилование Адонии усиливает победу Давида, который, находясь на смертном одре, не только сумел назначить одного сына наследником, но и сохранил жизнь другому сыну. Выживание династии обеспечено не только буквально — возвышением Соломона, но и духовно — тем, как Давид проявился в голосе Соломона. Стих «Иди в дом свой» не оставляет сомнений в том, кто здесь главный и кто обозначает границы жизни — частной и домашней, — дарованной коленопреклоненному Адонии.