Дмитрий Володихин - Петр и Феврония: Совершенные супруги

Для Руси обычай одновременного пострижения супругов не являлся чем-то необычным. Так было, скажем, с родителями преподобного Сергия Радонежского. Неизвестно, порадовал ли Господь Бог Петра и Февронию потомством, но по обычаям русской древности они могли принять иночество и после того, как дети их подросли, сделавшись самостоятельными людьми.

Бывало и так, что князь при жизни отказывался от власти и уходил в монастырь из соображений благочестия. Например, в начале XII века так поступил удельный князь Луцкий Николай Давыдович.

Петр и Феврония, одновременно приняв монашество, да еще и сделав это до того, как попали на смертный одр, не совершали нравственной революции. Но они следовали традиции, которая чрезвычайно высоко задирала планку духовных требований к христианину из самых верхов общества.

Однажды инокиня Евфросиния, бывшая государыня муромская, вышивала лики святых на воздухе для соборной церкви[8]. Работу ее прервал посланец инока Давида. Он передал всего несколько слов: «О, сестра Евфросиния! Пришло время кончины, но жду тебя, чтобы вместе отойти к Богу». Бывшая жена дышала предчувствием смерти, но всё же попросила малую отсрочку ради завершения ее благочестивого дела: «Подожди, господин, пока дошью возду́х во святую церковь».

Явился гонец во второй раз: «Недолго могу ждать тебя». На третий раз призыв его напоминал крик: «Уже умираю и не могу больше ждать!» Женщина как раз заканчивала вышивание святого возду́ха: «Только у одного святого мантию еще не докончила, а лицо уже вышила».

Такой зов она уже не могла оставить без ответа и новой отсрочки попросить тоже не могла.

«И остановилась, — рассказывает „Повесть…“, — и воткнула иглу свою в возду́х, и замотала вокруг нее нитку, которой вышивала. И послала сказать блаженному Петру, нареченному Давидом, что умирает вместе с ним… Помолившись, отдали они оба святые свои души в руки Божии в двадцать пятый день месяца июня. После преставления их решили люди тело блаженного князя Петра похоронить в городе, у соборной церкви Пречистой Богородицы, Февронию же похоронить в загородном женском монастыре, у церкви Воздвижения честного и животворящего креста, говоря, что, так как они стали иноками, нельзя положить их в один гроб. И сделали им отдельные гробы, в которые положили тела их: тело святого Петра, нареченного Давидом, положили в его гроб и поставили до утра в городской церкви Святой Богородицы, а тело святой Февронии, нареченной Евфросинией, положили в ее гроб и поставили в загородной церкви Воздвижения честного и животворящего креста. Общий же их гроб, который они сами повелели высечь себе из одного камня, остался пустым в том же городском соборном храме… Но на другой день утром люди увидели, что отдельные гробы, в которые их положили, пусты, а святые тела их нашли в городской соборной церкви… в общем их гробе… Неразумные же люди как при жизни, так и после честного преставления Петра и Февронии пытались разлучить их: опять переложили их в отдельные гробы и снова разъединили. И снова утром оказались святые в едином гробе. И после этого уже не смели трогать их святые тела и погребли их возле городской соборной церкви… как повелели они сами — в едином гробе, который Бог даровал на просвещение и на спасение города того: припадающие с верой к раке с мощами их щедро обретают исцеление».

Не напрасно говорят, что браки заключаются на небесах. Венчаясь, муж и жена как будто протягивают нити между собой и Небом. Нормальный христианский брак рассчитан на любовь прочную, долгую, смиренную и всепрощающую. На то, что нити, соединяющие супругов и Бога, будут только крепнуть от времени. Поэтому в православном понимании развод или супружеская измена представляют собой нечто катастрофическое: со стоном рвутся нити, скрепляющие человека с тем, что намного выше его, взрываются звезды, гибнут планеты, рушится мир… Светская семья строится на желании удовлетворить телесную потребность и на функционировании статей семейного права, ну в лучшем случае, на близости интересов. Поэтому она столь непрочна. Христианская семья воздвигает между двумя людьми общую вселенную с небесным Отцом в зените. Поэтому она на порядок прочнее.

Иной раз и смерть не в силах разрушить ее.

История Петра и Февронии Муромских представляет собой уравнение, в котором на каждую известную величину приходится по дюжине неизвестных.

Вроде бы легче всего распутывать этот клубок, потянув за ниточку авторства. Зная, кто автор, зная биографию его, идеи и пристрастия, проще понять, какие мысли заложил он в свой текст. Получается нечто наподобие незамысловатого детектива, в котором главный свидетель без страха садится перед следователем за стол, щедро делится своими воспоминаниями, а если где-то сбивается, то ошибки его и недоговоренности нетрудно распознать.

Так-то оно так, да вот беда: автор «Повести о Петре и Февронии Муромских» высчитывается гипотетически, приблизительно; он не определен со всей твердостью.

Нет, сей детектив не так прост!

«Повесть…» получила фантастическую популярность в XVI веке, древнейшие ее списки относятся к середине столетия. Впоследствии она неоднократно переписывалась, притом каждая эпоха вносила в текст свои изменения.

В середине XX века исторической науке было известно 120 списков — их приводит, комментируя «Повесть…», М. О. Скрипиль[9]. Но историк В. Ф. Ржига еще в 1920-х годах говорил о 150 списках[10].

Хотелось бы напомнить: речь идет не о печатном издании, а о рукописи! И такое количество сохранившихся экземпляров для всей истории древнерусской литературы — нечто из ряда вон выходящее. Своего рода Эверест славы для духовного писателя, творившего в до-типографскую эпоху.

Самый ранний из твердо датированных списков относится к 1564 году. Хранится он в собрании Государственного исторического музея, в коллекции Хлудова[11].

Один из списков имеет автограф «смиренного мниха Иеразма» и относится к собранию Государственной публичной библиотеки (ныне Российская национальная библиотека в Санкт-Петербурге)[12].

Многих ученых XIX и XX столетий интересовали вопросы генеалогии списков, атрибуции «Повести…», времени ее возникновения. Принято считать, что первым, кто обратился к вопросу авторства «Повести…», был архиепископ Филарет (Гумилевский), автор «Обзора русской духовной литературы», в 1859 году. По мнению владыки Филарета, некий «Михаил инок… при Макарии… написал канон Петру и Февронии. Вероятно, им же написана „Повесть…“»[13]. Имя Еразма в первом издании «Обзора…» не упоминается. В третьем же издании, обладая, по-видимому, новыми данными, автор вносит поправку в текст: «…Повесть о житии св. кн. Петра и св. кн. Февронии Муромских, „творение господина смиренного монаха Еразма“… написана с притязаниями на остроумие и с примесью суеверия»[14]. Архиепископ просто цитирует автограф, с осторожностью относясь к вопросу авторства.

В. О. Ключевский также отдает предпочтение версии авторства «Михаила мниха» или «Пахомия мниха» — авторов двух канонов этим святым, составленных при митрополите Макарии, то есть в середине XVI столетия[15].

В 1880 году А. Н. Попов публикует «Книгу Еразма о Святой Троице»[16]. В предисловии к тексту он упоминает «Повесть…» и приводит близкие места из двух отрывков предисловий к «Повести…»[17] и «Книге о Троице» в доказательство принадлежности их одному автору, то есть Еразму[18]. Кроме того, Попов публикует список источников, которыми пользовался Еразм при составлении «Книги о Троице».

В 1911 году в статье И. А. Шляпкина[19] на арену научных изысканий выходит новый духовный писатель времен Ивана Грозного и митрополита Макария — Ермолай Прегрешный. Статья Шляпкина стала важной вехой в изучении творчества этого книжника. К сожалению, та рукопись, которая попала в руки исследователя и была описана им, позднее оказалась утеряна.

А уже в 1916 году В. Ф. Ржиге удалось доказать, что Ермолай и Еразм — это одно лицо[20].

Пожалуй, впервые атрибуция «Повести…» всерьез исследуется им в 1926 году в статье «Литературная деятельность Ермолая-Еразма». Там впервые собраны все произведения книжника.

В главе, посвященной «Повести…», В. Ф. Ржига приводит результаты своей источниковедческой работы. Он выделил четыре особые редакции «Повести…», созданные в разное время. Исследователь сравнивает текст первой (I) редакции (по списку собрания Хлудова, № 147) и второй (II) (по списку Государственной публичной библиотеки, № 35). Ко второй редакции относится список с подписью «мниха Иеразма». Кроме подписи, В. Ф. Ржига указывает два особенных места в «Повести…», которых нет в других списках. У него не вызывает никаких сомнений, что список с автографом принадлежит Еразму. В доказательство того, что и списки первой редакции принадлежат тому же книжнику, приводятся следующие доводы: а) в предисловии — «характерные для Ермолая мысли о Троице»; б) автор «Повести…» сам «…называет себя прегрешным» (как и Ермолай-Еразм); в) древнейший Хлудовский (1564 года) список находится в одном сборнике с произведениями этого книжника[21].