Дмитрий Володихин - Петр и Феврония: Совершенные супруги

Впоследствии мнение В. Ф. Ржиги о том, что автором «Повести…» был Ермолай-Еразм, стало господствующим в исторической науке. Его разделяли крупнейшие знатоки древнерусской литературы — например, А. А. Зимин и И. У. Будовниц[22]. Скрупулезный исследователь «Повести…» Р. П. Дмитриева в своих выводах также соглашается с В. Ф. Ржигой. Она берет за основу, пожалуй, самое весомое доказательство авторства Ермолая-Еразма: «Повесть…» переписана вместе с другими произведениями этого книжника. Исследовательница рассматривает сборник, существующий в двух вариантах, и выявляет более ранний — принадлежащий Ермолаю, и более поздний — принадлежащий Еразму (то есть тому же Ермолаю, только уже принявшему иноческое пострижение и сменившему мирское имя на монашеское). Кроме того, Р. П. Дмитриева сопоставляет «Повесть…» с сочинением того же Ермолая-Еразма о рязанском епископе Василии[23].

После выхода в свет исследования Р. П. Дмитриевой версия об авторстве Ермолая-Еразма окончательно укрепилась в отечественной науке. Она попала в столь значительные издания, как «Словарь книжников и книжности Древней Руси» и «Памятники литературы Древней Руси» под редакцией Д. С. Лихачева (статьи о Ермолае-Еразме написаны там Р. П. Дмитриевой). И ныне мнение это продолжает триумфальное шествие по страницам книг и статей[24].

Что уж говорить о Википедии?! Туда эта версия авторства проникла как нечто само собой разумеющееся.

Как было бы просто, если бы она являлась единственной и неоспоримой!

Но существуют сторонники и другого мнения.

В связи с этим нельзя не упомянуть опубликованную еще в 1930 году статью Ю. А. Яворского[25]. Статья носит остродискуссионный характер. Основываясь на исследовании В. Ф. Ржиги, автор выделяет 16 произведений, предположительно принадлежащих перу Ермолая-Еразма, и дает подробный их анализ. Что касается «Повести…», то Ю. А. Яворский выдвигает ряд доводов, опровергающих авторство Ермолая-Еразма. Во-первых, текстологическое сходство с «Книгой о Троице», найденное еще А. Поповым, вряд ли можно считать доказательством авторства, поскольку явление «автоплагиата» — крайне редкое в древнерусской книжности. Во-вторых, стиль и народно-поэтическая окраска «Повести…» не соответствуют другим произведениям Ермолая-Еразма. Эти два «доказательства» сам Ю. А. Яворский называет «соображениями общего характера». Более весомым он считает иное, а именно то, что: а) среди тропарей и кондаков, написанных Ермолаем-Еразмом, нет песнопений Петру и Февронии; б) текст службы этим святым относится к XV веку. В нем есть упоминание о борьбе Петра со змием. Исходя из этого, можно сделать вывод, что житие, легшее в основу «Повести…» XVI века, к этому времени уже было написано.

В качестве возможных авторов Ю. А. Яворский называет «мниха Пахомия» или «мниха Михаила»[26], добавляя, что этот вопрос стоит исследовать подробнее.

Серьезную работу по выявлению генеалогии списков «Повести…» провел М. О. Скрипиль. Он изучил 60 лучших по сохранности списков. К сожалению, результаты его работы изложены крайне лаконично, однако и они дают пищу для размышлений.

М. О. Скрипиль выделяет древнейший список (тот самый, Хлуд. № 147, о коем уже не раз говорилось выше) и сравнивает с ним другие списки. Из этого следуют два важных вывода. Во-первых, архетип «Повести…» создан в XV веке, а во-вторых, Ермолай-Еразм не мог быть автором «Повести…», ибо соотнесение ее с серединой XVI века ошибочно.

Насчет первого вывода можно сказать, что он основан скорее на научной интуиции, чем на реальных данных (текстологический анализ даты составления не дает); второй же вывод во многом вытекает из первого[27].

Историк Н. В. Водовозов тоже не пошел по стопам большинства советских исследователей творчества Ермолая-Еразма, заявив, что тот просто «подписал» свой список «Повести…»[28].

Итак, существует «альтернативная» версия Ю. А. Яворского и М. О. Скрипиля, которые датируют древнейший (несохранившийся) вариант текста «Повести…» XV веком.

Правы ли эти исследователи? Рационально ли их научное высказывание? Вопрос очень сложный. Проще всего сказать: дискуссия продолжается, проблема не закрыта, возможно, историки будущих поколений найдут решающие доводы и т. п.

Но стоит всё же оценить две версии с точки зрения общей логики. Кое в чем они вполне совместимы и не отрицают друг друга.

Редкость «автоплагиата» у древнерусских книжников — очень слабый аргумент. Современная наука вообще знает крайне мало духовных писателей русского средневековья, создавших по многу произведений, а значит, имевших соблазн повторять свои мысли в разных сочинениях. Тут просто нет достаточной базы для суждений — много ли «автоплагиата», мало ли?

А вот существование молитв, кондаков, тропарей, краткого жития святых Петра и Февронии Муромских задолго до Ермолая-Еразма не только возможно, но и совершенно очевидно. Муромская чета была прославлена Церковью в лике местночтимых святых в 1547 году, а в лике святых, обязательных для общерусского почитания, — в 1553-м. Значит, к 1540-м годам давно сложилось местное, собственно-муромское их почитание. Не бывает так, что Церковь «назначает» святого на пустом месте, просто указав пальцем: «Этот — годится!» Культ святого прежде долгое время вызревает в церковной среде. Иногда — годами, иногда — столетиями… Одновременно с Петром и Февронией подверглись канонизации более двух десятков значительных, хорошо известных персон, притом большинство из них задолго до того удостоились почитания в разных городах и областях. Следовательно, в самом Муроме Петру и Февронии давно составили и молитвословия, и житие: таковы необходимые формы поклонения святым, принятые Русской церковью.

Другое дело, что какая-то часть этих ранних текстов (прежде всего житие) могла не удовлетворить взыскательному вкусу столичных книжников, и тогда была сделана попытка создать принципиально новое житийное произведение. Притом, судя по формальным признакам, эту идею осуществил, скорее всего, именно Ермолай-Еразм.

Возможно, работая над созданием «Повести…» в середине XVI века, он использовал более ранние материалы. Скорее всего, службы святым Петру и Февронии, а службы эти могли быть составлены не только в XV веке, но и ранее.

Уместно предположить также, что существовала устная традиция легенд и сказаний о муромской княжеской чете.

Но всё это не отменяет твердо установленного факта: «Повесть…» — памятник середины XVI века, созданный ученым книжником, а не фольклорное произведение и не «древнейший текст» XV века. Она в любом случае представляет собой сложную литературную переработку, где мощное авторское начало некоего церковного интеллектуала возобладало над старинным материалом. Жития, службы, летописные известия, устная традиция и т. п. послужили своего рода глиной для создания совершенно нового произведения.

Задолго до Шекспира существовала древняя история о датском принце-мстителе. Очень занятная и поучительная история. Но кто бы знал ее, кто бы обращал на нее внимание, помимо сугубых специалистов, если бы Шекспир не создал своего «Гамлета»?

Точно так же дело обстоит и с «Повестью о Петре и Февронии Муромских». До ее появления много всего могло существовать в церковной сфере и в народной памяти. Клочки, отрывки, лаконичное повествование, молитвы, богослужебные песнопения… да что угодно! Хоть целый рой свидетельств о древних государях муромских, людях поразительного благочестия. А потом появилась «Повесть…» и всё затмила собой. Бог дал ее автору дар литературной гениальности, и этот дар Божий спаял воедино два, десять, а может быть, и сотню «фрагментиков», сохранив их суть, но придав им совершенно новый, завораживающе прекрасный вид.

И русская старина отступила перед московским величием.

А сейчас стоит ненадолго отойти в сторону от попыток добыть стопроцентное понимание того, кто таков автор «Повести…». Стоит взглянуть на проблему авторства с другого ракурса. Чуть погодя к фигуре автора можно будет вернуться. Но сейчас имеет смысл приглядеться… к читателю.

Существует ли на свете лучшее зеркало для автора, нежели его читатель?

Ранние варианты «Повести…» встречаются прежде всего в сборниках, предназначенных для чтения ученых православных книжников. Притом книжников, ни в малой мере не склонных к еретичеству или хотя бы вольнодумству в вопросах веры и, скорее всего, принадлежащих к ортодоксальной церковной среде. Святой Гермоген, владыка Казанский, оказался очень внимательным читателем и чуть-чуть редактором «Повести…»[29]. А он был адамантом веры, несокрушимым столпом!

Надо полагать, в авторе «Повести…» такие люди признавали, что называется, «своего». Персону, близкую им по складу ума и контурам образованности. Умного, талантливого, начитанного ортодокса.