Схимонах Илларион - На горах Кавказа

Глава 44.

Наше последнее посещение старца и его блаженная кончина

Когда мы спокойно провождали свое – житие на месте своем в горных хребтах, вблизи главного перевала Кавказских гор, на высочайшей скале, дошло до нас известие, что старец на смертном одре и уже готовиться ко исходу от сея жизни. Не желая лишиться его благословения, а главное последних назидательных бесед, я, нисколько не медля, взял свой старческий посох и спешно пошел к нему со своим послушником своею обычною дорогою – вершинами горных хребтов.

Пришедши к обители преподобного отца, мы толкнули в дверь и сотворили молитву, как принято в монашестве по заповеди божественных отцов. Едва слышимым голосом старец ответил: аминь и приказал войти. Поклонившись святым иконам и сделавши приветствие старцу, сели.

Старец лежал на одре – в крайнем изнеможении телесных сил. Вид его был, как вид Ангела Божия, – светлый лицом и радостный взором, он был как небесный – чуден, восторжен и как бы ликующий духом; в белой одежде и сам весь белый от глубокой старости.

Но хотя изможденный постом, трудами и подвижничеством, еще же и одержащею его тяжкою болезнью, он показывал следы крайнего изнеможения и телесной слабости, но это как будто бы им и не примечалось, ради преизобильного в духе его Божественного присещения – наитием Господней благодати. Сквозь тленную и разрушающуюся храмину его тела – эту нашу смертную скинию, в которой, на малое время, определено обитать богоподобному и безсмертному духу, просиявало, как бы невольно, все благолепие души его, украшенной непрестанною молитвою, смирением, благочинием помыслов и благоустройством душевных чувств. Самое дыхание его, происходя от утружденного сердца, исполненного благодати, приводило нас в духовное состояние, но взор его уже не принадлежал веку сему; в нем светилась надежда спасения, любовь к Богу и ближним. И был он, как путник, благополучно достигший конца своего тяжелого и долгого пути, и благонадежно шел наследовать страну упокоения, которую имел целью стремления во всю свою жизнь.

Было видно и нам, что вечер жизни его прекрасно и благолепно озарялся тихими лучами заходящего солнца, и как будто бы какая-то невидимая пелена, аки святая сила, сходящая с высоты, покрывала его волнами духовной радости, и мир Божий, превосходяй, по апостолу, всяк ум, проницал все его существо, так что отсель, как виделось нам – несомненный удел его был вечный покой в Боге.

Мы были объяты священным чувством и страхом и не смели нарушить таинственного молчания, в котором слышалось присутствие святых и духовных сил.

Приподнявшись, старец сел и начал говорить:

– Добре, братие, сотворили, что пришли ко мне на последних минутах моей жизни. Уже отхожу, по определению Божию, в путь всея земли, куда идут все земнородные и откуда никто не возвращается назад. Скорбны и многогрешны были дни жизни моей.

Мы сказали:

– Хочется нам услышать от вас опыт своей многолетней жизни: что хорошего и полезного встречали в ней, и какими ближайшими и более верными путями можно и нам приблизиться к Богу?

Не много помолчавши, начал беседовать старец тихо, благоговейно и со страхом Божиим:

– Неизбежная нам настоит нужда, – говорил он, – так же часто и непрерывно благодарить Создателя своего и Спасителя, Господа Иисуса Христа, как непрерывно идет наше дыхание. И видение сей спасительной нужды бывает у нас тогда только, когда мы хотя сколько-нибудь обращаем свое внимание действительно на неусыпный промысл Его, бдительно пекущийся о нашем вечном спасении и о всех нуждах, неизбежных в нашей земной жизни. Любовь Его к нам и ко всем тварям есть воистину безконечная, безпредельная и неизобразимая. Но слово сие как-то не вмещается в нашем понятии. И это отчасти потому, что и действительно нет возможности объять умом своим сего безконечого дела, а тем более вместить оное в сердце.

Если сердца всех родителей, начиная от Адама и до сего времени, соединить воедино в чувстве любви к своим чадам, то и это великое совокупление будет не более, как единая капля противу всех океанов земных и отнюдь не выражает к нам Божьей любви.

Но не будет предосудительным, если мы о сем младенческий свой лепет, излием в возможной для нас речи. Кто возглаголет силы Господни , – говорит пророк, – слышаны сотворит вся хвалы Его (Пс.77,4).

Блажен, ему же Бог Иаковль помощник его, упование его на Господа Бога своего, сотворшего небо и землю, море и вся, яже в них (Пс.145,5-6).

«Видехом, Господи, видехом милости Твоя древния, и есмы умиленны, и не смеем возвести на небо очей своих, понеже прогневахом великую к нам благость Твою, и ныне преклоняем колена сердца, прося Твоея Благости; согрешили мы, Господи, согрешили, и беззакония наши пред нами суть выну; но просим моляся, не попусти нам погибнуть во грехах наших. Простри вседержавную Твою руку и исхити нас от стужения демонского и насилия греховного, и даруй нам чистым умом и просвещенным сердцем приносити Тебе – истинному Богу нашему – плод устен, исповедающихся имени Твоему – непрестанную службу во храме внутреннего человека, делом упражнения молитвы – Всесвятым и Всемогущим Именем Твоим: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас», – как заповедуют божественные отцы.

Молитва сия, по учению их, есть огнепламенный меч на демонов и всю их сопротивную силу. Где она пребывает в должном виде и благолепии, в смиренных чувствах и покаянном настроении души, там отнюдь не может быть пребывания темной демонской силы, но бежит, прогонимая светом Христова имени, не терпя присносущного сияния и огнепалящего духовного пламени.

Блажен человек, ему же аще благоизволит Господь открыть спасительную силу Своего велелепного имени и сокрытое в нем безпредельное богатство духовной жизни и вечный живот. Но мало этого видим в нынешнем веце, уклонившемся в вещественное житие. А если где и проявляются малые искры сего небесного дела, то по его редкости и необычности не имеют люди доверия к сему, а смотрят сомнительно, мня тут быти некоей прелести.

Того ради это Божественное дело, возвышающее нас до Ангельской чести, ныне весьма есть уничиженно и презренно, вопреки согласному о сем предмете учению святых и богоносных отцов.

Изглаголавши сию возвышенную беседу, старец в крайнем изнеможении упал на своей постели и уже более не мог говорить ничего. Мы же стали заботиться о телесных нуждах как его, так и своих.

И жили мы у старца две недели, усердно служа ему, упокоевая его и всячески стараясь о том, чтобы было ему хорошо. Когда старец сколько-нибудь возникал от немощи, мы тотчас просили его говорить нам на пользу души, и будучи исполнен искреннею любовью, старец никогда нам в этом не отказывал.

Не имея возможности передать в подробности всего слышанного нами от старца, мы ограничимся тем, что главное и существенное из его бесед припомним и представим здесь на пользу ищущим ее, – хотя в отрывочном виде.

Путь внутренней, духовной жизни, в котором можно обрести Бога, состоит в ее правильном движении в двух направлениях: во-первых, – к себе, а во-вторых, – от себя к Богу.

Движение к себе состоит в том, чтобы человек познал свое падшее греховное состояние и растление всех своих сил, их совершенную неспособность к добру и всегдашнюю наклонность ко злу, свое крайнее безсилие в деле спасения, и увидел всю неизбежность и решительную нужду в Божьей помощи.

Это познание выше и ценнее всякого другого познания, потому что оно отверзает в нас дверь к принятию высшей помощи. Не будь этого познания, не придет и высшая помощь, а без нее не может состояться и наше спасение.

Ведь и Спаситель не приходил на землю до тех пор, пока в человечестве не ощутилась нужда в высшей помощи.

Другое движение в духовной жизни нужно иметь от себя к Богу. И оно состоит в том, чтоб из глубины сознания своей греховности, падшего состояния и совершенной неспособности к добру стремиться своим умом и сердцем к соединению с Богом, Источником силы и добра. Сие действуется чрез непрестанную молитву, которая, как златая некая вервь, соединяет нас с Ним. Отсюда мы почерпаем благодатную силу на исполнение воли Божией и к деланию всякого добра – во спасение своих душ. Как и Сам Господь сказал: без Мене не можете творити ничесоже (Ин.15,5).

Истинное достоинство человека состоит именно в смирении, когда он и при великих делах своих имеет о себе низкое мнение, всех почитая лучшими себя и, по апостолу, честию большим творя всякого . И ничего нет хуже гордости, которая есть крайнее убожество души и всеконечное и решительное себя незнание и удаление от Бога.